За точкой невозврата - Александр Борисович Михайловский

– да еще такие, что и клейма ставить негде. Компартию распустили, социализм отменили, советскую власть свергли, буржуев у себя развели, будто вшей на старорежимном босяке, а по-нашему бомже.

– Да какие из вас империалисты – так, смехи одни, – усмешкой на усмешку ответил мне Иван Степанович. – После того, что вы сделали, язык не поворачивается вас так называть. А на того, у кого язык таким образом повернется, имеется 58-я стать уголовного кодекса, часть десятая, сиречь «агитация и пропаганда, направленная на дискредитацию советского строя», сроки заключения от шести месяцев до десяти лет, в зависимости от занимаемой должности, а также пять лет поражения в правах. Такие вот указания еще год назад поступили по этому поводу, и военная юстиция у нас бдит, отправляя на лесоповал слишком бойких ревнителей революционной чистоты.

Вот и поговорили с генералом Коневым. Кстати, для себя я все решил с первой секунды. Погорелов в тылу никогда не отсиживался, тем более что там моя родина, а здесь отдавал свой долг предкам, выстоявшим в тяжелейшей войне и давшим мне жизнь. Строю я бригаду побатальонно в коробки, излагаю диспозицию и задаю самый главный вопрос: кто со мной отправляется в двадцать первый век бить петлюровско-бандеровскую, а может, и американскую сволочь, а кто остается тут, где основная часть дел уже поделана. Пауза секунд на тридцать или поменее, а потом личный состав бригады – кто раньше, кто чуть позже – все, до последнего человека, делают два шага вперед. Раз-два.

Иван Степанович смотрит на происходящее и с невозмутимым видом говорит:

– А я, собственно, Погорелов, от твоей бригады ничего другого и не ожидал. Герои! Богатыри! Вместе били немца, вместе будете воевать и самостийную сволочь. Я с этой публикой знаком[38] лично, и думаю, что напрасно с ней у нас цацкаются[39]. Приказ о передаче твоей бригады в оперативное подчинение российской армии уже готов[40], осталось только подписать. Я и сам бы не прочь, да только командование не пускает старика, говорит, что генерал-полковникам РККА и дома работы предостаточно.

Такое поразительное единодушие бойцов и командиров чуть позже пояснил мне мой начштаба майор Маркин:

– Ты, Петр Васильевич, пойми: все мы тут, как лично, так и в понимании страны – ваши должники по самую маковку. Не в смысле денег, а в понимании самой жизни. Я вашу историю, пока был на переподготовке, изучал старательно. Спасенных вами советских граждан надо измерять десятками миллионов. И достигли вы этого, не допустив оккупации немцами дополнительных территорий и окружений советских войск, а также обещая Гитлеру лютую библейскую месть за любые зверства над нашими людьми. А вот это уже политика даже не армейского масштаба. Такие решения принимаются только на самом верху.

– Да, – подтвердил комиссар Бородухин, – есть такое дело. А долги, тем более долги кровью, положено отдавать. На том и стоим.

– Я тут вот тут что подумал, – вздохнул Маркин, – почему нас немцы в самом начале били? Внезапность нападения, она сама по себе понятна, но эффект от нее на третий день должен был кончиться, а он все не кончался и не кончался. А дело в том, что у немца был опыт войны, а у нас нет. Халхин-Гол и Финская тут не в счет, потому что их опыт никто не обобщал, изменений в уставы не вводил, бойцов и командиров соответствующим образом не учил. И в ходе войны этот опыт образоваться никак не мог, потому что войска сжигались в боях как дрова в печи – дотла. Сам через такое прошел. От полка остался неполный батальон, а задачу ему нарезают как взрослому. Еще один бой – и остается раненый комполка Маркин в ближних вражеских тылах при двух десятках бойцов. Какой уж тут опыт. Главная ваша заслуга, что вы поломали эту схему, турнули нашего гениального маршала Тимошенко туда, где он никому не мог причинить вреда, и, самое главное, самим фактом своего существования внушили нашим бойцам уверенность, что враг не так страшен, как кажется, и что победа будет за нами. А еще при вашем участии боевой опыт у наших частей сразу стал накапливаться, как говорится, в товарных масштабах.

– А ведь в начале у них, – кивнул в мою сторону комиссар Бородухин, – настоящего боевого опыта было даже меньше, чем у нас, а так называемая «операция в Сирии» – это как у нас война с басмачами в тридцатых. Против настоящей регулярной армии такой боевой опыт работать не может.

– Зато у них было техническое превосходство и кураж, – возразил Маркин, – ведь мы, их деды, один раз уже разбили этих немцев вдребезги, да и техническое превосходство тоже кружит голову. Под куражом дрессировщик заходит к тиграм в клетку, и те садятся на зад, хотя только что мечтали разорвать его в клочья. Вот и немцы начинали с того, что на кураже и техническом превосходстве разгромили Польшу. Потом, уже имея боевой опыт, германская армия напала на равные им в техническом отношении армии Франции и Британии, в боях с которыми закрепили полученные в Польше знания. И уже потом с этим багажом они явились воевать против СССР… А потом пришли такие, как товарищ Погорелов, щелкнули кнутом и рявкнули «Трепещите, ничтожные!» – и белокурые арийцы, до того момента считавшие людьми только себя, вдруг взяли и затрепетали.

– У нас действительно не было опыта настоящей войны, – хмыкнул я, – но зато был опыт больших учений и проверок боеготовности, а вот Красная Армия перед войной этот момент игнорировала в силу формализма командования, а также боязни излишней аварийности и травматизма. Для начала сгодилась и та квалификация, что была получена на учениях, а потом стал накапливаться и настоящий боевой опыт. И этот опыт, насколько мне известно, годится и в двадцать первом веке, а иначе наши товарищи не отыграли бы начало войны с самостийниками как по нотам.

– Вот это верно, товарищ Погорелов, – согласился комиссар Бородухин, – так мы и будем объяснять этот момент нашим бойцам, а то некоторые из них, хоть и сделали без колебаний свой выбор, все равно испытывают перед миром будущего определенный мандраж. А то как же – ведь им предстоит воевать в ужасном и непостижимом мире двадцать первого века. И в то же время украинских самостийников наши бойцы воспринимают не как обычных врагов, а как изменников рабоче-крестьянского дела за кружевные бабские трусы и этот, как его, безвиз, предавших дело славянского братства и