Забытая Византия, которая спасла Запад - Ларс Браунворт

Венгерский регент Янош Хуньяди смог перегруппировать свои войска и на несколько лет отвлечь внимание султана, но к 1448 году его армия была полностью разбита. Грустно наблюдая за этим из Константинополя, Иоанн VIII, возлагавший все надежды на помощь с Запада, был окончательно сломлен. Он навлек на себя гнев своего народа, лишил прочности престол и вызвал раскол в церкви — и все впустую. Убитый горем, потерпевший поражение, он был близок к смерти, но ему пришлось снести еще одно унижение. Когда султан вернулся, императора заставили предстать перед Мурадом II и поздравить его с победой, определившей судьбу Константинополя. Спустя одиннадцать дней Иоанн скончался.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ. ВЕЧНЫЙ ИМПЕРАТОР

Мы надеемся, что «светловолосые» люди спасут нас… Мы возлагаем надежды на оракулов и фальшивые пророчества. Мы тратим время на бесполезные слова.

Спустя несколько дней после похорон византийские послы спешно направились на Пелопоннес. Там, в Мистре, в долине античной Спарты, они нашли младшего брата Иоанна Константина IX Драгаша и сообщили ему, что он стал императором Византии. Посланники не имели полномочий короновать его — это должен был сделать патриарх в Константинополе, — но была проведена простая церемония.[216] Взойдя на венецианскую галеру — византийских не нашлось — последний император Константинополя отправился в столицу и официально вступил в нее 12 марта 1449 года.

Из всех сыновей Мануила II Константин был самым одаренным. Харизматичный и бесстрашный, он глубоко уважал долгую и славную историю Византии и намеревался защищать ее достоинство. Истинный сын своего отца, Константин считал, что попустительство мало чем отличается от предательства. Мусульманские армии веками разбивались о стены столицы, и дрожать перед ними, как это делали его брат и дед, означает не только окончательную гибель, но еще и унижение.

Впрочем, император хорошо отдавал себе отчет, что обстоятельства складываются не в его пользу. К своим сорока трем годам он провел большую часть жизни, сражаясь с турками, и хорошо знал своего врага. Тремя годами ранее, во время изначального воодушевления венгерского крестового похода, Константин воспользовался тем, что османы отвлеклись на север, и отвоевал у турок Афины и большую часть северной Греции. После крушения крестового похода Константину пришлось в одиночестве встретить всю тяжесть султанского гнева. Мурад II вторгся в Грецию, захватил Афины и заставил византийцев искать убежища за Гексамилионом. Константин рассчитывал продержаться за стеной не один месяц, но турки привезли с собой новое ужасающее оружие — несколько больших пушек. Первый выстрел обрушился на стену, с грохотом возвестив, что мир изменился. Защитные сооружения, сколь угодно большие, теперь стали бесполезны. Началась эра артиллерии.

Гексамилион пал всего за пять дней, и Константин едва успел спастись. Османы ворвались на Пелопоннес, и только неожиданно рано выпавший зимний снег, перекрывший горные проходы, спас столицу Константина, город Мистры. К счастью для империи, Мурад II был более заинтересован в завоевании Балкан, чем в том, чтобы окончательно расправиться с остатками Византии. Османские армии отправились завоевывать Далмацию, а Константина IX турки оставили в покое, и он смог приложить все силы к восстановлению южной Греции.[217]

Когда новый император вошел в Константинополь, город представлял собой лишь смутное отражение своего прошлого величия. Он отступил, будто отлив, и съежился внутри своих стен. На улицах столицы больше не слышались разговоры на дюжине наречий, торговые корабли не теснились в имперских гаванях, ее дворцы и церкви лишились своих богатых украшений. Население, в дни Юстиниана достигавшее почти полумиллиона, теперь сократилось до пятидесяти тысяч человек. Заброшенные поля, заросшие сорной травой, ныне покрывали обширные участки старой городской территории, и остатки разрушенных зданий со временем врастали все глубже в землю.

И все же, несмотря на это, странное оживление витало в воздухе. Недавно написанные фрески были не такими роскошными, как когда-то, иконы больше не были инкрустированы серебром и золотом, грандиозные мозаики уже не поражали взгляд — но в искусстве присутствовали свежесть и живость, столь не соответствовавшие духу погибающей империи. В этой странной атмосфере ремесленники и ученые все еще находили себе меценатов, и новые школы искусств расцветали в монастырях, рассеянных по раздробленной империи. Византия уже многие столетия жила под тенью безжалостных турок, и хорошо осознавала, что ей предстоит быть разрушенной до основания — но даже в приближении рокового часа империя была твердо намерена наслаждаться жизнью. В материальном отношении она могла уменьшиться до незначительного пятнышка, но интеллектуально и культурно переживала новый расцвет.

Константин IX был бы рад подарить своим подданным долгожданные торжества по поводу коронации, но об этом не могло быть и речи. Патриарх являлся известным сторонником постановления Иоанна VIII об унии, объединившей православную и католическую церковь, а следовательно, в глазах большей части своей паствы был немногим лучше еретика. Позволить такой противоречивой фигуре провести обряд помазания на трон неминуемо означало вызвать массовые беспорядки.

В любом случае Константин молчаливо поддерживал позицию патриарха. Священным долгом императора было защищать независимость столицы, и если подчинение Риму давало хотя бы малейший шанс на помощь Запада, так и следовало поступить. Последнему императору Византии предстояло остаться некоронованным.

Пока Константин улаживал текущие проблемы Константинополя, Мурад II обнаружил, что столицу Далмации завоевать куда труднее, чем он рассчитывал. Под предводительством Албанского Дракона — харизматичного Скандерберга — далматинцы успешно противостояли османскому натиску. В 1451 году Мурад II недовольно прекратил свои попытки, объявив, что эту провинцию завоевать невозможно, и удалился в Адрианополь, где и скончался к безмерному облегчению Византии.

Праздничный колокольный звон раздавался по всему Константинополю. Новому султану, Мехмеду II, было только девятнадцать лет, и когда император отправил посланников, чтобы поздравить его с восхождением на трон, султан поклялся Пророком и Кораном, что посвятит всю свою жизнь поддержанию мира с империей. Западные державы, обеспокоенные провалом венгерского крестового похода, охотно предпочли ему поверить.

Впрочем, молодой султан был полон противоречий. Поэт и ученый, свободно говоривший на нескольких языках, он в то же время являлся неуравновешенным тираном, способным на зверскую жестокость. Блестящий организатор и стратег, он был суеверен настолько, что не начинал атаку без благословения астролога. И эти колебания сочетались в нем с проявлявшейся временами макиавеллиевской решительностью. Став султаном и желая избежать потенциальной угрозы, Мурад II отвлек внимание матери своего маленького сводного брата, пригласив ее на обед, и удавил ребенка. Когда бедная женщина вернулась домой и нашла своего младенца мертвым, ей не дали времени оплакать его; вместо того ее немедленно выдали замуж за одного из командиров Мехмеда. По мнению султана, гражданскую войну можно было предотвратить только подобной жестокостью, и позднее он убедительно объяснит своим сыновьям, что братоубийство было совершено в интересах сохранения «мира и порядка».

Этот пример, показавший характер нового султана, остался на Западе незамеченным. И Европа, и Византия прилежно отворачивались от него, желая верить, что между исламом и империей возможен мир. Вскоре их заблуждению пришел конец.

Мехмеду II удавалось сдерживаться еще несколько месяцев, а затем он нарушил свою клятву. Отправив своих инженеров в самую узкую часть Босфора, где Азию отделяет от Европы всего семьсот ярдов, он соорудил мост через узкую полоску воды и уничтожил византийский городок, который здесь находился. На том самом месте, где две тысячи лет назад персидский царь Ксеркс со своей огромной армией встретился с обреченным спартанским царем Леонидом, Мехмед построил крепость.[218] Его дед, чтобы властвовать над проливами, построил такой же замок на азиатском берегу, и теперь два этих укрепления эффективно отрезали Константинополь от Черного моря. Это был явный акт агрессии, и султан даже не пытался скрывать свои намерения. Когда Константин послал эмиссаров напомнить Мехмеду, что тот нарушил клятву, и умолял его пощадить хотя бы местные деревни, Мехмед приказал казнить послов.

По мере того, как стены новой крепости поднимались все выше, молодой венгр по имени Урбан прибыл в Константинополь и предложил свои услуги императору. Специалист в литье пушек и стрельбе из них, он предложил начать производство огнестрельного оружия для Византии. Константин XI был восхищен. Он уже видел новое смертоносное оружие при Гексамилионе и знал ужасающую силу этих оглушающих чудовищ, что могли сокрушить камень и сравнять с землей стены. Но чтобы нанять этого молодого человека, у императора попросту не оказалось денег. Каким-то образом для Урбана удалось наскрести жалованье, чтобы тот остался в городе, но эти средства вскоре кончились, и нуждающийся в деньгах венгр ушел, чтобы предложить свои услуги туркам.