Древо Жизора - Октавиан Стампас

Зрелище было живописное. Передовой отряд короля Генри пытался пробиться сквозь плотную стену французских всадников, не пускающих англичан к середине поля, где множество дровосеков махали топорами, расправляясь с древом Жизора. Звон мечей, треск ломаемых копий, ржанье лошадей и крики рыцарей озвучивались глухими и сочными ударами топоров, вгрызающихся в древесину и с каждым новым ударом проникающих сквозь годичные кольца в глубь столетий. Король Франции стоял неподалеку от убиваемого вяза и следил за работой лесорубов. На левом фланге, Эверар де Бусиньяк вступил в бой с эскадроном, которым командовал сам Ришар Львиное Сердце. Ненависть к рыжему любимцу судьбы облила сердце навигатора черной кровью. Тем временем, происходящее на правом фланге вызвало у стоящих на башне донжона возглас, негодования. Альфред де Трамбле, ведя свой отряд тамплиеров Креста и Розы, вошел в столкновение с тамплиерами, которых вел за собой коннетабль Робер де Шомон. Но боя между ними не произошло. Обменявшись приветствиями, те и другие тамплиеры смешались и стали наблюдать за рубкой вяза.

— Магистр де Фо, — скомандовал навигатор, — отправляйтесь туда и прикажите магистру де Трамбле напасть на тех, кто рубит дерево.

— Мне кажется, уже поздно, — заметил крещеный еврей Жак де Жерико, — взгляните, они уже начали валить ствол дубинами.

Оглушительный треск сопровождал его слова. Вершина вяза дрогнула, словно судорога пробежала по всему исполинскому древу. Навигатор, чувствуя, как холодеют руки и ноги, стоял ни жив, ни мертв. До него только теперь дошло, что Ормус через несколько минут прекратит свое существование. Доселе он не мог и подумать об этом. Громкий треск повторился. Звук его, должно быть, можно было услышать в Шомоне, а то и дальше. После этого древо Жизора стало медленно накреняться, так же в точности, как дуб Мамрийский в сегодняшнем сне навигатора Жана.

— Какое варварство! — возмутился Жак де Жерико.

— Дикари! — поддакнул де Фо, заискивающе посмотрев на Жана.

Оглушительно треща, ревя и стеная, древо Жизора продолжало накреняться, все быстрее и быстрее, и вот уже оно начало падать.

— Этого не может быть! — пробормотал навигатор трясущимися губами. В это время плотные ряды французов, сражающихся по центру, дрогнули, рассыпались и понеслись в стороны, а атакующие их англичане в пылу сражения не сразу поняли подвоха и устремились вперед, не видя, что гигантское дерево, словно каменная туча, обрушивается на них, и когда великий Ормус рухнул, несколько десятков рыцарей оказались под его стволом и кроной, многие из них погибли, многих покалечило, остальные, обезумев, принялись выбираться из густой ветвистой кроны, рубя ветки мечами, как врагов.

Почти одновременно с гибелью древа, закончилось и сражение, сделавшись бессмысленным. Французы отступили на дальний край поля и там выстроились. Только Ришар Кёрдельон продолжал сражаться против тамплиеров Креста и Розы на левом фланге, подзуживаемый Бертраном де Борном, бьющимся с принцем плечо к плечу. Но вот и они отступили и заняли свое место в ряду французского войска. Около двухсот трупов, усеявших поле под Жизором, выглядели муравьями по сравнению с огромным трупом жизорского древа, распластавшимся через все поле и вершиной своей дотронувшимся до стены замка.

— Пожалуй, нам пора спуститься, — произнес Жак де Жерико.

Навигатор не слышал его слов. Никогда еще он не испытывал такого горя, как сейчас, если вообще знал прежде, что такое горе. Свет солнечного июльского утра померк в его глазах, и медленно из каких-то черных глубин его существа стало подниматься тяжелое, тягучее, истекающее запахом крови, желание страшной мести.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Все материковые владения короля Генри были объяты войной — в Нормандии и Бретани войска Филиппа-Августа сражались с войсками короля Англии, а в Пуату, Аквитании и Провансе преданные принцу Ришару воины подавляли восстание, возглавляемое Раймоном Тулузским, который оказался не только мирным покровителем трубадуров, но и храбрым рыцарем. Сокрушив взбунтовавшихся аквитанцев в блестящем сражении при Тайльбуре, Ришар выступил перед всеми взятыми в плен повстанцами, объявив им следующее:

— Я восхищен вашим мужеством, видел, как отчаянно вы сражались, и уверен, что если бы против вас воевал иной полководец, он был бы разбит вами. Но я все же вынужден отправить вас всех на галеры, ибо вы разбойники. Весь остаток жизни вам придется напрягать весла и подставлять исполосованные спины под удары плетей надсмотрщиков. Но кто не очень жаждет превратиться в двигатели галер, могут избежать этой страшной участи. Для этого необходимо дать одну клятву. Я прошу вас присягнуть мне, но не требую, чтобы вы в составе моего войска пошли на юг усмирять других бунтовщиков. Я требую, чтобы дав присягу, вы отправились следом за мною в крестовый поход, как только я наведу порядок в собственных владениях. Я прошу вас принять крест и не желаю иного искупления вашей вины.

Великодушие смягчало сердца, и многие, приняв крест, добровольно вступили в войско Ришара, чтобы вместе с ним побыстрее усмирить южные владения. Остальные разъехались по домам и стали ждать часа, когда надо будет отправляться в Святую Землю. Лишь горстка особо люто ненавидящих Ришара безумцев предпочла галеры.

Двигаясь дальше на юг, принц Львиное Сердце покорял один город за другим и всюду превращал плененных повстанцев в будущих крестоносцев. Наконец, дойдя до Тулузы, он осадил город могущественного Раймона и довольно быстро овладел им, несмотря на требования Филиппа-Августа оставить столицу провансальской поэзии в покое. Ришар чувствовал себя уже настолько сильным, что счел возможным стать полностью независимым и от отца, и от любимого друга. Это был год его величайшей славы, затмившей славу всех современных ему полководцев. Даже в Леванте о Ришаре Львиное Сердце говорили больше, чем о самом Саладине, тем более, что покоритель Иерусалимского королевства вдруг выронил бразды успеха, потерпел целый ряд поражений и не сумел овладеть ни Тиром, ни Триполи, ни Антиохией. «Э, да его можно одолеть, — заговорили согнанные на побережье Ливана и западной Сирии крестоносцы. — Достаточно только дождаться, когда Ришар Кёрдельон приведет сюда своих непобедимых рыцарей».

А Ришар, тем временем, страдал из-за того, что не может оставить свои междоусобицы и приступить к исполнению священного обета. Болезнь, резко начавшая отступать после принятия креста и обливания крещенской водицей, вновь навалилась на него. После первого Жизорского съезда прыщи, будто по мановению волшебной палочки, с каждым днем исчезали и исчезали, покуда не растворились полностью, и принц воспрянул духом. Вскоре после того, как во время второго съезда было срублено древо Жизора, вновь появилась сыпь, и это все больше походило на Божье наказание. Когда, одержав победу в битве под Тайльбуром, Ришар совершил столь великодушный поступок по отношению к пленным, прыщи опять начали таять, и чем больше побежденных повстанцев принимало обет вступить в крестоносное воинство, тем больше отступала лихорадка. К концу осени, когда пала Тулуза, а Ришар, Филипп-Август и Генри вновь съехались вместе для мирных переговоров, на сей раз в Бонмулен, прыщи оставались только под мышками и в паху.

Этот съезд, увы, окончился столь же недружелюбно, как и последний у жизорского вяза, разве что никакого сражения не произошло. Филипп требовал, чтобы Генри признал Ришара полноправным властелином Пуату, Турени, Анжу и Мэна, но тогда бы все золото Луары целиком оказалось у него в руках, а Генри не мог этого допустить. Он гневался и упрямо твердил:

— Если я своей рукой отдам ему этот кусок пирога, значит не здоров мой рассудок, и меня следует посадить на цепь.

В конце концов Ришар воскликнул:

— Ваше величество, отец родной, многие говорили мне о той неизбывной ненависти, которую вы ко мне питаете. Я не верил и часто своею рукой побивал этих доброжелателей, считая их сплетниками и клеветниками. Но теперь вижу, что они были правы. — Он отвернулся от Генри, встал на колени перед Филиппом-Августом и, сложив молитвенно руки, произнес:

— Отныне объявляю себя вассалом короля Франции, если он поможет мне отстоять мои права на Нормандию, Анжу, Мэн, Берри, Пуату и Тулузу. Государь Филипп-Август, примите омаж от принца Ришара, прозванного в народе Львиным Сердцем!

Генри почувствовал, как сердце его повисло на ниточке. Он тотчас раскаялся, что был упрям по отношению к притязаниям сына. Глядя на то, как Ришар приносит омаж королю Франции, он испытывал столь страшную ненависть и столь горячую любовь к сыну, что это было невыносимо. Генри отвернулся и зашагал прочь.

Несмотря на увещевания легатов папы Климента, война между Англией и Францией разгорелась с прежней силой.

Гибель Ормуса страшно подействовала на Жана де Жизора, привыкшего полагать, что великий вяз будет расти вечно на широком поле возле его замка. По приказу навигатора, магистр Альфред де Трамбле был лишен своего титула, обезоружен и приговорен к сожжению. Верховный капитул ордена Креста и Розы одобрил этот приговор, признав Альфреда виновным в том, что во время битвы за древо Жизора он, вместо того, чтобы атаковать неприятеля, вступил в сговор с тамплиером коннетаблем Робером де Шомоном. Костер из ветвей срубленного вяза был сложен поверх гигантского пня, и когда беднягу Альфреда, более двадцати лет верой и правдой прослужившего в качестве жизорского комтура, водрузили на вершину костра навигатор Жан сам поднес горящий факел.