Древо Жизора - Октавиан Стампас

Умирающий король пожелал, чтобы его перевезли в Шинон, и там он вскоре соборовался, исповедался, причастился Святых Даров и покинул земную юдоль. Перед смертью он несколько раз высказал весьма странную просьбу похоронить его у ног Элеоноры. Странную, потому что королева, не так давно выпущенная из заточения, была жива и вполне здорова и находилась в изгнании под суровым запретом не показываться в крупных городах и столицах. Лишь трое верных слуг присутствовали при кончине короля, а когда они выбежали из комнаты, дабы оповестить народ о том, что Генри умер, остальные слуги ворвались туда, где лежало еще не остывшее тело, и ограбили новопреставленного, сняв с него даже нательный крест. Такова была кончина первого из тех троих, которые родились в один и тот же день пятьдесят шесть лет назад. Тело покойного положили в гроб и перенесли в женскую обитель Фонтевро. Огромная толпа нищих следовала за гробом в надежде получить щедрую милостыню, не зная, что королевская казна пуста и подаяний не будет. Дряхлый старик шел в этой толпе оборванцев и громко плакал. Слезы текли по его красному лицу, большую половину которого заслонял невероятных размеров, весь покрытый багряными шишками и наростами, нос.

— Анри, мой мальчик, помнишь ли ты, как я целовал твои пяточки и коленки? — причитал полубезумный нищий, а его оборванные компаньоны щедро привечали его пинками и подзатыльниками:

— Старый дурак Помдене опять завел свою песню про то, как он якобы нянчил маленького короля Генри, вот болван!

— Эй, Помдене, если ты и впрямь был его нянькой, прикажи, чтобы нам выкатили бочку вина и выдали пару дюжин поросят!

— Дайте-ка я тоже ему двину под зад!

В Туре еще продолжалось затянувшееся веселье по поводу полной капитуляции короля Англии, когда пришла весть о его кончине. Принц Ришар был крепко пьян, новость ужасно развеселила его:

— Помер?! Вот здорово! Надо немедленно выпить, Бертран, ты слышишь, мой дуралей окочурился! Эй, гонец, а когда он проставлялся, откуда ему кричали «Добро пожаловать!» — сверху или снизу? Интересно было бы узнать.

Робера, хотя он тоже не был в ту минуту трезв, подобное бессердечие покоробило. Но утром после попойки он увидел уже совершенно иного Ришара — бледного, сурового, с тоской во взгляде. Он не плакал, не вздыхал, не улыбался и не шутил, и вообще был необыкновенно молчалив. Узнав о странной предсмертной воле отца, приказал отправить кого-то, чтобы выяснить, жива ли мать.

— Уже послали, государь, еще вчера.

К полудню все прибыли из Тура в Фонтевро. Увидев покойного, Ришар также не выразил ни скорби, ни злорадства, ни гнева, ни отчаяния. Он спокойно и долго смотрел на мертвое лицо, затем промолвил:

— Клянусь, что он будет погребен со всеми почестями, богато и достойно, как и требует его высокое положение.

Хоронить короля не решались до того самого часа, покуда не станет известно, жива ли еще Элеонора. Наконец, саму ее привезли в Фонтевро, дабы она смогла присутствовать при погребении. Все содрогнулись, увидев Элеонору и не узнавая ее — это была старая, сморщенная старушонка, выглядящая гораздо старше своих шестидесяти семи лет. Она беспрестанно проливала слезы в вздыхала:

— Мой милый Анри!.. Мой бедный Анри!… Мой маленький рыцарь!..

После погребения и тризны она осталась навсегда в женской обители Фонтевро и даже не присутствовала при коронации своего любимого сына Ришара, состоявшейся через два месяца в Лондоне. Здесь, в Фонтевро, она сожгла, наконец, свой любовный список, написала завещание, в котором требовала похоронить ее у ног покойного Генри Плантагенета, и стала вдумчиво готовиться к принятию монашеского пострига. В праздник Успения Богородицы Элеонора причастилась. Впервые за многие десятки лет.

Осенью 1189 года навигатор ордена Креста и Розы присутствовал в Лондоне при коронации нового короля Англии и последовавших за нею пышных торжествах, сопровождаемых неиссякаемыми пиршествами, рыцарскими турнирами, представлениями и разного рода увеселениями. Новый король вел себя несколько странно, что особенно не понравилось тем, кто все эти годы воевал с ним бок о бок против южных повстанцев и англичан короля Генри. Прежде всего, он, которого все привыкли называть Ришаром Кёрдельоном, объявил, что отныне, став королем Англии, он требует, чтобы его называли по-английски.

— Мой отец, — сказал Ришар, — тоже был некогда Анри Плантажене, но надев на себя корону Англии, сделался Генри Плантагенетом. Посему, в память об отце, я требую, чтобы меня именовали Ричардом, и никак иначе. Ричард Плантагенет. Или, если вам угодно, Ричард Лайонхарт.note 12

Но это еще полбеды. Затем он стал осыпать неслыханными милостями всех, кто был верен его отцу, то есть — собственных недавних врагов. Ласки, которыми он одаривал своего брата, Жана Сантерра, или, теперь уж, простите, — Джона Лэклендаnote 13, и вовсе ни в какие рамки не вписывались. Понятное дело, Ришар… то бишь, Ричард, мечтал о немедленном начале похода в Святую Землю, и ему необходимо было заручиться надежной дружбой, но ведь дружба не покупается, дружба она и есть дружба. Так говорили все, и навигатор Жан охотно участвовал в этих пересудах, умело подзуживая спорщиков и тем самым увеличивая недовольство французов новым поведением своего любимца.

Никогда еще Ричард не проводил столько времени в Англии. Он пробыл здесь почти всю осень, вновь, уже в качестве короля, принял крест, принес обет крестоносца и начал собирать деньги на поход. Тут, правда, он однажды обронил фразу, которая несколько смягчила сердца французов: «Если бы нашелся покупатель, я продал бы весь Лондон». Тем временем навигатор, пользуясь своими старыми английскими связями и знакомствами, всячески препятствовал собиранию денег, внушая богатым англичанам, что новый король вовсе не намеревается пустить их на доброе дело, а желает как можно безобразнее прокутить остаток дней своих, ибо дни эти сочтены.

— Вы можете удостовериться в этом, внимательно присмотревшись к Ричарду, — увещевал он. — Прыщи уже вылезли ему на шею и осыпали кадык. Это та самая лихорадка, от которой ушли в могилу его братья. На груди и животе у него уже нет живого места — струпья и гниль, а под мышками сгнило так, что обнажились ребра грудной клетки. Новый король — не жилец на этом свете, от него уже воняет. Что же ему еще остается делать? Иной бы на его месте ушел в монастырь, а этот намерен развлекаться и пьянствовать до самой встречи с безносой красавицей.

В Лондоне естественным образом вспыхнули еврейские погромы, как бывало всегда, как только объявлялся очередной крестовый поход. Ричард воспользовался ситуацией и, усмирив эти погромы, получил от евреев немалую мзду. Наконец, в начале ноября, новый король покинул Англию и вернулся в свои французские владения. Здесь он повел себя несколько иначе — сместил всех главных министров и советников своего покойного отца и заставил их еще вдобавок уплатить выкуп, а тех, кто отказывался раскошеливаться, упрятал за решетку. Казна будущего похода росла не по дням, а по часам. Вильгельм Лев купил у Ричарда Львиное Сердце право безраздельно распоряжаться Шотландией.

— Не найдется ли какого-нибудь Льва или хотя бы Львенка, который купил бы у меня Прованс или Нормандию? — смеялся Ричард.

Но, несмотря на изредка вспыхивающую веселость, он был болен и раздражен. Кости грудной клетки у него, конечно, не обнажились, но страшная сыпь действительно овладела веем его телом от щиколоток до кадыка. Его раздражало то, что он еще только заканчивает последние приготовления к походу, а крестоносная волна уже покатилась к берегам Леванта, всюду только и говорили о десятках кораблей, плывущих туда с ополченцами на борту — норвежцами, шведами, англичанами, датчанами, итальянцами, о начале новой осады Сен-Жан-д'Акра, о мужестве Фридриха Барбароссы, встретившего сопротивление со стороны василевса Исаака, не желающего, чтобы крестоносцы шли через Византию. Сражаясь с греками, Фридрих завоевал Македонию и вынужден был зазимовать здесь, чтобы с началом следующего года возобновить поход. Говорили и об ордене тевтонцев, которому предрекали славу, способную затмить собой славу тамплиеров и госпитальеров. Фридрих дал тевтонцам военное значение и устав.

Подобно тамплиерам, они носили белый плащ с вышитым поверх него крестом, только не красным, а черным, а называлась отныне их организация так — Орден Дома Святой Девы Иерусалимской.

Наконец, собрав необходимую сумму и выкачав из своих подданных особую десятину, названную саладиновой, Ричард еще раз повторил обряд принятия креста и повел свое воинство в поход. В то же время, Филипп-Август вывел свое войско из Парижа. Оба потока встретились в Везде, но тотчас же и расстались — король Франции двинулся через Альпы в Геную, а король Англии вниз по Роне в Марсель. В Марселе Ричард узнал о том, что его северный флот, вышедший из Лондона, попал в страшную бурю, огибая берега Испании, и полностью затонул. Пришлось совершать огромную трату денег, чтобы купить новую флотилию. Если бы только Ричард подождал немного и не поддался ложным слухам, искусно распространенным прибывшим в Марсель заранее навигатором ордена Креста и Розы! Но Ричард спешил, Ричард летел в Святую Землю, и не остановился бы, если б даже потребовалось снять с себя последний шемиз и обнажить всеобщему взору ужасные прыщи. И северный флот, благополучно обогнувший Пиренейский полуостров, прибыл в Марсель, когда Ричарда и его крестоносцев несли по волнам Средиземного моря другие корабли.