Похорони меня ложью - С. М. Сото

Я направляюсь к балконным дверям и открываю их, выходя на прохладный ночной воздух. Ветер сегодня немного резкий, развевает мои волосы, но я приветствую его. Я приветствую ощущение чего-либо, кроме этой тошнотворной печали, которая живет во мне. Я сажусь рядом с хрустальным камином, откуда открывается прекрасный вид, и просто ложусь на шезлонг и думаю.

Услышав тихий щелчок позади, я ерзаю на шезлонге, когда вижу, что Баз идет ко мне. Он не смотрит на меня. Вместо этого его взгляд прикован к пейзажу. Интересно, сколько раз он сидел здесь и просто мирно осматривал просторы холмов и сверкающие огни города. Когда он садится рядом со мной, мне становится не по себе. Я больше не знаю, как вести себя с ним, не думая о прошлом или о беспорядке в будущем.

— Я пойду.

— Сиди, Маккензи.

Он раздраженно вздыхает, его голос звучит устало. Я обратно сажусь и прилагаю усилия, чтобы не ерзать.

— Я понимаю, почему тебе так нравится Нью-Йорк, — говорит он, все еще глядя на открывающийся вид. — Там все по-другому, чем здесь: люди, образ жизни.

— Думаю, что это самая здоровская часть того, чтобы жить здесь. В Нью-Йорке здания — это единственный вид, который ты видишь, но здесь, это? Это захватывает дух. Каждый раз, когда я вижу это. — наступает тишина. — Работал?

Это неубедительное начало разговора, и я ругаю себя за это в ту же секунду, как оно слетает с моих губ. Господи, я хуже всех в этом разбираюсь.

— Кто-то должен. Ты, похоже, сошла с ума от скуки.

— Ну, да. Я застряла внутри… — оборвав себя на полуслове, я бросаю на него взгляд. Он закатывает рукава, обнажая загорелые, мускулистые предплечья, давая мне возможность мельком увидеть татуировку, от которой у меня сводит живот. — Тебя здесь не было. Откуда ты знаешь, что мне было скучно?

— Камеры, Маккензи. Такая потрясающая инвестиция.

— Новое дополнение?

Он бросает взгляд в мою сторону.

— Нет.

Мое сердце сжимается, и я сглатываю.

Что это значит? Как долго они установлены? Были ли они, когда я была здесь раньше?

— Чтобы ответить на вопрос, который ты слишком боишься задать; да, они были установлены ранее. Именно так я всегда знал, что у тебя на уме.

Мой рот открывается от шока.

— Это вторжение в частную жизнь.

Он усмехается.

— Хочешь поговорить о вторжении в частную жизнь?

— Значит, ты знал? Все это время? Почему ничего не сказал?

Я не понимаю ни его, ни того, как работает его голова. Если он все видел, зачем держал в секрете? Я чувствую себя дурой. Он выставил меня преступницей, хотя все это время точно знал, чем я занимаюсь.

— Да.

— Ты никогда не противостоял мне. Почему?

Он, кажется, глубоко задумался, обдумывая свой ответ. Можно было бы подумать, что это будет простой ответ, но я думаю, что нет. На данный момент мне следовало бы знать лучше. Баз расчетливый человек. Он не принимает никаких решений, которые в конечном итоге не принесут ему никакой пользы. Так что должна быть причина, по которой он решил скрыть это от меня. Как долго он знал? Я вспоминаю, пытаясь точно определить момент, когда он слишком пристально наблюдал за мной. Анализирую каждый момент нашего времени, задаваясь вопросом, было ли что-то из этого реальным. Для меня это было реально. Несмотря на всю ложь и информацию, которую я хотела найти о Дикарях, я начала доверять Базу. Я привязалась к нему, мои чувства затмили рациональные мысли.

— Потому что я хотел посмотреть, что у тебя на уме. Как далеко ты зайдешь со своей ложью. И должен сказать, что ты умничка. Даже одурачила меня на некоторое время.

От его слов меня пронзает боль в сердце. Это постоянная колющая боль, от которой трудно дышать. Я ненавижу то, что он считает меня лгуньей, и еще больше ненавижу то, что он прав.

— Я не хотела причинить тебе боль.

Мой голос дрожит, и я презираю себя за то, что он выдает мои чувства. Наши взгляды сталкиваются, но сейчас он так замкнут, что я не могу сказать, о чем он думает.

— Ты не причинила мне боль. Это означало бы, что я что-то испытываю к тебе, Маккензи.

Я вздрагиваю, физически вздрагиваю, от резкости его слов. Он даже не моргает, говоря это, очевидно, не испытывая никаких угрызений совести. Я сжимаю руки в кулаки, наслаждаясь тем, как ногти впиваются в ладонь. Все, что угодно, лишь бы избавиться от гулкой боли в сердце и стреляющей боли в груди.

— Хорошо, — говорю я, прочищая горло. — Пока мы на одной волне. Я имела в виду про твои слова. Ты для меня ничего не значишь. Я здесь ради своей свободы. А ты можешь гореть в аду, мне все равно.

Я встаю с шезлонга с этими прощальными словами и захожу внутрь. Он не следует за мной, и за это я ему очень благодарна. Последнее, что мне нужно, чтобы он увидел эту боль, нарастающую в глазах, или слезы, колеблющиеся на краю ресниц.

Я сажусь на край кровати, верчу в руке мобильник, обдумывая идею позвонить Кэт или Вере. Прилететь сюда и сделать это было ошибкой. Возможно, я не так сильна, как думаю. Если то, что я чувствую после нашего последнего разговора, что-то говорит, я бы сказала, что я слабее, когда дело доходит до База, чем изначально думала.

Вместо того, чтобы позвонить одной из них, я решаю написать Джеку. Он игнорировал мои сообщения. Уверена, что отчасти это потому, что он ненавидит переписываться, а другая часть, что это из-за ситуации с Базом. Он сломал его для меня, но я, кажется, не могу понять, почему Баз угрожал ему за то, что он был рядом со мной. Как будто он не хочет, чтобы кто-то был на моей стороне. Он активно обрывает мои связи со всеми, кто у меня есть. И я ненавижу его за это.

Джек: «Какую часть фразы «Не пиши мне, чтобы твой парень-псих не убил меня» ты не понимаешь?»

Я громко смеюсь над этим сообщением.

Маккензи: «Он не убьет тебя».

Я хмурюсь.

Маккензи: «И он не мой парень».

Джек: «Могла бы одурачить меня».

Маккензи: «Заткнись. Просто скажи, если ты уже что-нибудь нашел».

Джек: «Нет. Оставайся в безопасности. И удали мой номер».

Закатив глаза, я бросаю телефон на кровать. Почему он не может найти Винсента? Тревожное ощущение нарастает в основании позвоночника. Глубокая