Бифуркатор (СИ) - Алекс Белов

— Передай ему, что он мой лучший друг.

— Нет, — отвечал Андрей. — Тебе не понравится его реакция.

Теперь мне ещё страшнее.

— Он меня ненавидит?

— Наверное, он сейчас всех ненавидит, — вздохнул Андрей. — Он сейчас в таком состоянии, когда сложно любить. Тёмка, он умирает. И ему очень плохо. Представь, если бы твой мозг раздирали на каждую клеточку по отдельности.

— Не надо. Спасибо. Давай спать! — я прекращаю разговор и отворачиваюсь, но Андрей не унимается.

— Он будет жить ещё. Он будет так мучиться по меньшей мере месяц. Он чаще других любит говорить со мной. Спрашивает о тебе.

— Что ты ему отвечаешь? — напряжённо говорю я.

Братишка не отвечает долго.

— Когда ты менял меня на него, ты думал, что поступаешь правильно? — спрашивает Андрей, и моё сердце бьётся чаще.

— А ты считаешь, что я совершил ошибку?

— Не знаю.

— К тому же, я очень хотел оставить там Серёгу. Я не хотел бросать в бифуркаторы Стёпку. Это всё Серый виноват.

— Если б ты оставил там Серого, Стёпка всё равно не обрадовался бы, — отвечает Андрей. — Но он тебя понимает. Он понимает твой выбор. Понимал…

— Понимал? А сейчас что?

— Сейчас ему очень-очень плохо. У него ничего не болит, он просто почти сошёл с ума. Он не может спать, ему постоянно что-то шепчут в голове. Сейчас Стёпка ведёт себя очень неадекватно. Месяц бессонных ночей изменят кого угодно, поверь.

— Ты… скажи ему, что я сожалею, — тихо произношу.

— Не думаю, что ему это поможет, — отвечает Андрей.

На этом разговор закончился.

В мае Андрюшке стукнуло одиннадцать. К тому времени братишке стало ещё хуже, и мы уже рассматривали вариант госпитализации мелкого. Я называл это по-другому: отправить в психушку.

Как ни странно, брат контактировал с внешнем миром только в школе. Дома он вёл себя отрешённо, будто аутист. Как-то я застал на кухне маму, кормящую Андрея с ложки. Сам брат смотрел перед собой, будто спал с открытыми глазами, и лишь периодично открывал рот. Пюре иногда стекало с уголков его губ, и матери приходилось пользоваться тряпкой.

Мама плакала.

На день рождение Андрюшка немного оживился. К нам вернулся прежний мальчишка. Игривый, весёлый. На праздник пришло не много народа, в основном — родственники и пара одноклассников, которые ушли через час. Родители надарили Андрюшке много подарков, но братишка не радовался им. Смотрел на игрушки равнодушно, как в апреле на выкопанные стёклышки.

Я затеял игру в прятки. Участвовали ещё близнецы папиной сестры, старше Андрея на год. Я водил. Досчитав до пятидесяти, я направился искать ребят. Проходя мимо заветного окна, заметил мрачный силуэт братишки в центре заднего двора.

Я немедленно спустился, побежал к нему, смешно скандируя:

— Не самое лучшее место, чтобы спрятаться, да?

Когда Андрюшка обернулся, я отпрянул. В вечернем мраке глаза братишки сверкнули холодным гневом, кулаки зажаты. Думаю, ещё секунда, и он бросился бы и загрыз меня, столь свирепым выглядело его лицо. Но вдруг взгляд прояснился, и он огляделся.

— Ты… не успел спрятаться? — неловко спрашиваю.

— Я… ой… — Андрей улыбнулся, пожал плечами. — Я спрятался, просто увлёкся голосами и как обычно ушёл за ними. Давай сначала.

Мы не начали сначала. Вдвоём отыскали близнецов, на том и закончили. Я всю ночь гадал, за чьим же голосом братишка пошёл, как на зов блуждающего огонька?

Просветление праздника ограничилось одним днём. Назавтра Андрюшка снова ушёл в себя, на сей раз ещё глубже. Через пару дней после дня рождения я обнаружил на столе записку от Андрея, и слова меня совсем не порадовали:

Бифуркационный период истекает… Тёмка, ты тварь… Я всё равно достану тебя… Надо было добивать Серёгу… Бифуркаторы сильнее, если выше рангом… Боги тоже жестоки… Потому что бифуркационный период истекает… Жди меня… Я буду жить всегда… Пламенный привет от Стёпки…

Я не испугался. Нет. В те дни страх стал для меня привычным состоянием. Иногда я молился, чтобы этот кошмар поскорее закончился. Наверное, поэтому, когда через неделю после дня рождения Андрюшку сбила Рено, я даже немного обрадовался.

Когда мы с отцом подъехали, растерянный водитель пил минералку, его руки тряслись, и он всем объяснял, что пацанчик выпрыгнул из кустов и взвёл руки к небу. Полиция уже оцепила место происшествия, а труп Андрюшки накрыли.

Как выяснилось из рассказа водителя, он ехал себе по дороге, вокруг ни одной живой души, поэтому он позволил себе прибавить скорость, при этом не нарушая правила, ибо в окрестностях нигде не стоял ограничитель. И вдруг из-за кустов выпрыгивает мальчик и взмывает руки к небу. Тормозной путь ударил Андрюшку по коленям, швырнул на асфальт, разбил голову, и протащил ещё пару метров.

Когда водитель выбежал наружу Андрюшка был ещё жив. Задыхаясь, он сказал шофёру лишь несколько слов:

— Передайте брату, что мой бифуркационный период истёк и завтра по-любому будет лучше.

Конечно, мужчина не запомнил слово бифуркационный и произнёс его как биэмиграционный, но я всё понял и так. Я не стал смотреть на тело Андрюшки и дал волю слезам только в машине.

Твари подмигивали мне знаками, потому что Рено оказался оранжевым, совсем как автомобиль, подвозивший нас в альтернативной Москве, а водитель вертел в руках брелок в виде голубого зайчика.

И сидя на переднем сиденье в тот печальный май, я думал, что вот оно и закончилось. Можно ставить точку. Тёмка, ты неудачник.

Я бы мог рассказать ещё многое из своей жизни. Что отец умер быстрее матери, когда мне исполнилось восемнадцать, а мать жила до тех пор, пока у меня самого не появились дети. Что в институте я уже почти не вспоминал события, произошедшие тем грустным летом, когда мне было тринадцать, и больше времени уделял девушке с параллельного потока, которая потом стала моей женой. Но вся эта информация совсем не касается истории моего детства.

Я уже взрослый. Мои дети выросли до того возраста, сколько было нам с братом в этой истории. И думаете, я стал мудрее или нашёл скрытый смысл в прошлом? Нет, нисколько. Иногда, оставшись один, я ломаю голову, кто из всех нас был хорошим, кто плохим. Где добро, а где зло? И понимаю, что я ничего не понимаю.

Мой поступок кажется мне правильным, честным, но ведь таким он выглядит с моей точки зрения, с точки зрения моих родителей. А вот Сергей думает… думал, что я поступил подло. Сейчас я сам недоумеваю. Ну и чего я сделал? Спас брата, но по сути убил всех близких мне людей. Хотя тогда, когда мы отдыхали втроём в альтернативной реальности в зарослях клевера, Сергей спросил Стёпку, послал бы тот письмо Сомерсету, вернись он назад. Стёпка ответил, что повторил бы свои действия один в один? А я. Изменил бы прошлое, вернись сейчас на много лет назад? Вдруг понимаю, что нисколько. Не переписал бы ни одной буквы. Я потерял Стёпку, Серёгу, а потом даже Андрея, а если бы отложил авантюру, то остался бы с друзьями и потерял бы только брата. Так ведь и цель моего путешествия заключалась вовсе не в спасении мелкого. Осознание её пришло в уже в зрелом возрасте. Я проехал километры, уворачивался от пуль только для того, чтобы сказать братишке: прости за прошлое, я пришёл спасти тебя. Я потерял двух друзей только потому, что всё детство прожил идиотом. Если бы я любил брата всю жизнь и тот ни на секунду не усомнился бы в этом, как Серёга и Стёпка, я бы поставил точку в нашем путешествии её в начале. Зная исход, я бы остался в своей реальности с двумя близкими друзьями. Андрюшка исполнял бы бифуркацию некоторое время, потом бы умер, но всё время знал бы, что я люблю его. Но я вёл себя с ним как кретин, именно потому повторил бы каждое событие до мельчайших подробностей, выпади шанс. Сергей, конечно, отличался подлостью, но в одном парень был прав: каждый день прощайтесь с близкими так, будто видите их в последний раз.

Наверное, где-то там, за облаками восседает Сила, о которой даже вслух говорить страшно. Твари, управляющие миром. И они знают больше нашего и видят загодя вперёд. Забрав у нашей семьи Андрюшку, полагаю, они поступили по принципу наименьшего зла. Но мне было тринадцать. Гормоны, честность вели меня в бой, сражаться за великое честное дело. А в итоге, я нарушил некое равновесие, и выбрал не самый лучший исход события.

Иногда я даже боюсь, что однажды проснусь утром и обнаружу пустую постель одного из детей, чей бифуркационный период только-только начался.

Но об одном человечке я думаю постоянно. И даже не об Андрюшке. Не о Серёге, о котором я забыл раньше всех. О Стёпке. О друге, на долю которого, как мне теперь кажется, выпала самая тяжёлая ноша. Жертвой наших приключений был он, а не мой братишка. Что я? Моя история маленькая: поддавшись идее гениального друга рвануться в бой. Что Серый? Он вообще лишь создавал фон, и ударил только в конце. А Стёпка! Он придумал идею спасения, и сам же пал её жертвой. Если к кому жизнь и поступила несправедливо, так только к нему.