Тайны Елисейского дворца - Жюльетта Бенцони

Сто дней! Наполеон вернул себе власть ровно на сто дней, а затем была битва при Ватерлоо и крушение всех надежд. Теперь он собирался отправиться в Америку: на рейде в Рошфоре его дожидались два фрегата «Медуза» и «Саал». А сам он дожидался от временного правительства паспорта. Он и представить себе не мог, что паспорт так и останется лежать в ящике у Фуше вместе с его последним воззванием. В нем император так обратился к своим солдатам:

«Солдаты! Я невидимо шагаю рядом с каждым из вас. И отблагодарю каждого из вас по заслугам, если ваше мужество и отвага восторжествуют над врагом. Меня и вас оклеветали! Люди, не сумевшие понять суть наших усилий, сочли вашу привязанность, обращенной ко мне лично. Так пусть ваши грядущие успехи убедят их, что, повинуясь мне, вы служите нашей Родине. Спасите честь и независимость французов! Наполеон узнает вас по отваге, с которой вы будете сражаться…»

В Мальмезон кроме великого маршала Бертрана, генералов Гурго и Монталона, камергера Лас Каза, нескольких адъютантов и слуг, приехавших вместе с Наполеоном, продолжали приезжать все новые и новые гости. Приехали братья – Жозеф, Люсьен и Жером, затем верные сподвижники: Савари (да, представьте себе, Савари!), Ла Валетт, Маре, герцог де Бассано, генералы и, конечно же, женщины – те, в которых он влюблялся и которые не стали его любовницами, например графиня Кафарелли, и те, которые были его любовницами и приехали сказать ему последнее прости. Одна из них, Элеонора де-ла-Плень, привезла с собой сына, которого она от него родила, маленького графа Леона… Так похожего на Римского короля. Своего законного сына Наполеон так ждал, но не дождался…

Лаура приехала последней, вечером накануне отъезда в Рошфор. Закатное солнце пламенело, но жара уже спала. Королева Гортензия приняла ее с большой нежностью.

– Он возле оранжерей, – сказала Гортензия, – я пойду и скажу ему о вашем приезде.

– Не стоит беспокоиться, прошу вас. Он может отказаться меня принять, и вас это поставит в неловкое положение.

– Напротив, я думаю, он примет вас с радостью.

Лаура улыбкой поблагодарила Гортензию и направилась к стоявшей вдали фигуре – такой знакомой и… незабываемой! Наполеон медленно шагал по дорожке, заложив руку за вырез жилета, и вдруг повернул голову, хотя у Лауры была такая легкая походка. Узнав ее, он невольно вздрогнул.

– Госпожа герцогиня д’Абрантес!

– С соизволения императора, я предпочитаю именоваться Лаурой Жюно.

И она плавно присела, сделав грациозный реверанс, образец почтения и изящества. Наполеон с улыбкой смотрел на нее: она нечасто баловала его почтением. И протянул ей руку, помогая подняться.

– Давненько мы с вами не виделись, – произнес он, – но вы по-прежнему обворожительны и безупречно элегантны. Вы снова замужем? – спросил он, окинув благосклонным взглядом ее скромное белое шелковое платье с сиреневым шарфом из муслина, того же цвета, что и ветка сирени на ее маленькой шляпке.

– Я вышла бы только с разрешения императора.

– Как вы, однако, теперь послушны! Я к этому не привык. Сколько времени прошло после смерти Жюно? Но что же мы стоим? Пройдемтесь немного. И смотрите, возле розового куста скамейка. Нам на ней будет удобно, вы наговорите мне гадостей, а я их выслушаю.

– Почему гадостей? Я всегда была вашей покорной подданной, сир!

– Вот как? Ну что ж, предположим. Так сколько времени прошло после смерти Жюно?

– Скоро будет два года, сир. Он умер 9 июня 1813 года, два месяца спустя после припадка в Лайбахе. По-настоящему он так и не пришел в себя. Его отвезли в Бургундию, в Монбар к отцу. И… Он бросился в окно, крича, что он птица.

– Вы тоже туда приехали?

– Приехала к похоронам. Я… я только что родила, и это помешало мне приехать к нему в Иллирию.

Взгляд Наполеона посуровел.

– Да, помню, вы были беременны… Но не от Жюно! И кто же – мальчик или девочка?

– Девочка… Но она прожила недолго, – прибавила Лаура и вытерла слезу, скатившуюся по щеке.

– Соболезную! А ее отец? Что с ним?

– Он женился, и мы больше не видимся. Но я приехала вовсе не за тем, чтобы вспоминать прошлое.

– А за чем же тогда?

– Чтобы упросить ваше императорское величество ответить мне на вопрос, один-единственный, который не дает мне покоя вот уже много-много лет.

– С вашим-то любопытством и молчать много лет? Что-то не верится, – засмеялся Наполеон. – На вас не похоже. Ну что ж, спрашивайте!

– Из всех титулов и званий, которыми вы наградили Жюно, он ценил одно: адъютант императора. Но его-то никак не мог добиться. Он любил ваше величество безмерно, и все почетные должности, как бы лестны они ни были, отдал бы за эту, однако вы держали его всегда на расстоянии. После кампании, завершившейся Тильзитом, вы сделали его губернатором Парижа, потом доверили высокие посты в Португалии и Испании, потом назначили генерал-губернатором Иллирии. Но если Жюно участвовал в битве под Аустерлицем, этой главной из ваших битв, то только потому, что посмел ослушаться вас и сбежал к вам из Сирии, где ему было невыносимо. Почему вы избегали его? Скажите мне правду, сир! Очень вас прошу!

Лаура готова была упасть на колени, но Наполеон удержал ее.

– Так и быть, – вздохнул он. – Открою вам правду. Она не служит к моей чести и, возможно, причинит вам боль, но вы сами этого хотели.

Он встал и сделал несколько шагов по направлению к дому, сиявшему всеми своими окнами, словно там готовился праздник. Лаура поспешила за ним, боясь, что он ускользнет и не откроет правды, которой она так добивалась.

– Это случилось примерно за год до вашей свадьбы… Двадцатого февраля тысяча семьсот девяносто девятого года в Сирии, когда мы вошли в Эль-Ариш. Мы отпраздновали победу, и остались вдвоем у меня в палатке. Нам было весело. Вполне возможно, Жюно выпил лишнего. И тут он сказал мне, что Жозефина в Париже изменила мне у всех на глазах с неким Ипполитом Шарлем. Мне показалось, что мир вокруг меня рухнул. Жозефина и это ничтожество!.. Женщина, которую я обожал, в объятиях паркетного шаркуна, который, как говорят, ее только смешил. Что я перестрадал, не имея возможности вернуться во Францию, описать невозможно! Думаю, вы не забыли, что наш обратный путь на родину был очень долгим. Я помышлял о самоубийстве, но… Франция! Слава! Остальное вы знаете: я вернулся, я был вне себя от ярости, и потом ночь, когда я не мешал Жозефине рыдать и вымаливать у меня на коленях прощение у дверей нашей спальни, где я заперся на ключ. Я мог бы убить ее… Но слишком ее любил. В конце концов я открыл ей дверь… И… Что тут говорить?.. Когда Жюно увидел рядом со мной жену, которую я простил, он взглянул на меня и пожал плечами с видом полнейшего непонимания. С тех пор, как только он оказывался рядом, я снова видел его непонимающее лицо и снова переживал жуткую ночь в Эль-Арише. Но его беспримерная отвага, его преданность заслуживали награды и почестей. И счастья тоже. Я для него не скупился. Я даже позволил ему жениться на вас.

– А по какой причине вы могли бы ему помешать?

– Не знаю. Из мести, быть может. Ему принадлежали все, кого он хотел. Он был так красив. И вы тоже не устояли. И я чуть было не воспротивился.

Она подняла на него недоумевающий взгляд, и на лице его появилась улыбка. Она появлялась так редко и придавала ему столько шарма!

– Вы были обворожительны. Я считал, что он потребовал слишком много. Может быть, потому, что тогда я и сам вас любил.

– Меня?

– Вас. Хотя эта любовь была, наверное, сродни инцесту, потому что вы были для меня моей младшей сестрой. Как Полина…

– А Каролина?

– Нет, нет! Совсем другой характер. Она мужчина в женском обличье и своей красотой пользовалась всегда как приманкой. Тайеран как-то сказал, что она Кромвель с лицом красивой женщины. Я даже не знаю, что с ней теперь…

Наполеон замолчал, Лаура тоже молчала. Опускалось красное закатное солнце, благоухали цветы. Цветы, которыми засадила свой сад Жозефина. Лаура с трудом удерживала слезы, которые щипали ей глаза. Этот необыкновенный человек с фантастической судьбой сотрясал и ее жизнь грозами и одаривал незабываемыми мгновениями. Лаура вдруг почувствовала, что, если он никогда больше не вернется, мир померкнет и будет совсем другим.

Она вздрогнула – Наполеон взял ее за руку.

– А ты? Как ты живешь? Жозефина, Полина и ты были самыми расточительными женщинами империи. И самыми восхитительными модницами тоже. А теперь что?

– Да почти ничего, но я собираюсь приняться за работу! – решительно заявила она, насмешив Наполеона.

– За работу? Ее высочество герцогиня д’Абрантес?

– Я собираюсь писать мемуары. Один мой друг подал мне такую мысль и утверждает, что они будут пользоваться большим успехом.

– И кто этот друг?

– Молодой писатель, его зовут Оноре де Бальзак.

Лаура не стала прибавлять, что он еще и ее любовник.

Наполеон снова рассмеялся, поцеловал ей руку, которую все еще не выпускал, и повлек ее за собой.