Мир мог быть другим. Уильям Буллит в попытках изменить ХХ век - Александр Эткинд

Весной 1943-го, Литвинов, тогда советский посол в Вашингтоне, потребовал от Уэллеса, бывшего заместителем госсекретаря, удалить из Госдепартамента «русских специалистов», сотрудников элитного Восточно-европейского отдела: Лоя Хендерсона, Элбриджа Дурброу и Чарльза Боулена. Все они были людьми Буллита (Кеннана к тому времени уже перевели подальше от Вашингтона) [188]. Рузвельт в это время делал Сталину одну уступку за другой: пообещав ему открыть военные действия в Европе и оттягивая их, Рузвельт боялся, что не дождавшись Второго фронта, Сталин заключит сепаратный мир с Гитлером. В итоге Восточно-европейский отдел Госдепартамента был снова разгромлен. Хендерсона отправили главой миссии в Ирак, а Боулена сделали советником Харри Хопкинса, которого Буллит считал соглашателем, потворствующим Сталину.

В ответ на это Буллит развязал кампанию мести, за которой стояла и личная, и идеологическая вражда. Буллит и «русские эксперты» обвиняли Уэллеса и в том, что он дезинформировал Рузвельта в отношении Сталина, и в том, что его попытки умиротворить Гитлера тоже были безуспешны. Он видел в Уэллесе ближайшего соперника за влияние на Рузвельта, а усилия Уэллеса создать Организацию Объединенных Наций воспринимал как прямую конкуренцию его, Буллита, собственному проекту объединенной Европы. Злоключениями Уэллеса занялись газетчики, и в утечке подозревали Буллита. Его обвиняли в том, что он передал документы, рассказывавшие о приставаниях Уэллеса к проводникам, своей старой знакомой Сисси Паттерсон, владелице «Вашингтон Таймс»; хуже того, Буллита подозревали в том, что он подкупил проводников, чтобы те дали показания на Уэллеса. «Рузвельт поверил невероятной лжи, – годы спустя рассказывал Буллит, – что я купил свидетелей в деле Уэллеса за 50 000 долларов и свел их с Сисси Паттерсон». Это было, наверно, клеветой, но газетная кампания была бурной. По ее следам невероятным делом Уэллеса занялись в Сенате. Шеф и соперник Уэллеса госсекретарь Халл угрожал Рузвельту собственной отставкой, если тот не уволит Уэллеса. В конце концов, отставку Уэллеса объявили в сентябре 1943-го, когда он как раз готовился к международной конференции в Москве. Можно только сожалеть, что Сталин и Молотов лишились удовольствия, какое доставила бы им информация о причудах Уэллеса. Потом Халл с полным на то основанием говорил Рузвельту, что тот должен быть благодарен Буллиту за устранение Уэллеса: «Огласка его действий взорвала бы Вашу администрацию» [189].

В те же месяцы 1943 года подобная судьба постигла менее заметного дипломата, но очень близкого Буллиту человека. То был Кармель Оффи, давний секретарь и друг Буллита. Он попался на попытке завязать отношения с мужчиной, который прогуливался в парке недалеко от Белого дома; мужчина оказался агентом и сдал Оффи полиции. Буллиту удалось выгородить Оффи благодаря поддержке того же Халла, но карьера его была испорчена. Возможно, однотипные и почти одновременные кампании против Уэллеса и Оффи с обвинениями их в гомосексуализме, были совпадением; возможно, арест Оффи был местью Уэллеса и его сторонников Буллиту. В результате, однако, было изобретено тайное оружие холодной войны: обвинение в гомосексуализме как способ политической компрометации.

Изобрел это оружие Буллит, и он использовал его уже не в первый раз. Несколькими годами ранее он обвинил свою бывшую жену, Луизу Брайант, в лесбийской связи и благодаря этому добился опеки над дочерью, запретив ее свидания с матерью. Насколько это известно, сам Буллит был гетеросексуален. Однако в его интересе к этим вопросам и, более того, редкой для того времени осведомленности в них, сомневаться не приходится. Написанная в кризисные для него годы второго брака его совместная книга с Фрейдом содержала подробные рассуждения о психологической андрогинности людей обоих полов, о механизмах неполной реализации этой внутренней бисексуальности в половой жизни и о компенсациях этой неполноты в политике и культуре. В рамках теории подробная разработка идеи андрогинности была и остается важнейшим вкладом этой книги в психоанализ. Похоже, что освоив эти идеи в совместной работе с Фрейдом, Буллит по-своему применял их в позднейших делах.

По обе стороны железного занавеса пик холодной войны сопровождала паранойя, о которой Фрейду тоже было бы что сказать. В его логике, впервые сформулированной еще до совместной работы с Буллитом, но подтвержденной и вполне развитой именно в книге о Вильсоне, паранойя трактовалась как вымещение нереализованного, неосознанного гомосексуального желания. Как и Хрущев в своем знаменитом крике «педерасты проклятые», обращенном в 1962-м к женолюбивым советским художникам-абстракционистам, сенатор Маккарти тоже видел в тайной гомосексуальности черту, отличающую агентов вражеского влияния. И действительно, среди множества жертв его обличительной кампании нашлось немало гомосексуалов. Алджер Хисс, одна из самых мрачных фигур американской дипломатии, соавтор Ялтинских соглашений, действительно был советским агентом и гомосексуалом. Выявивший его американский журналист Уиттакер Чамберс тоже был гомосексуалом; он и сам был в прошлом советским агентом, а в холодную войну стал видным антисоветским деятелем. Если для притеснений и увольнений за личную жизнь требовалось рациональное обоснование, оно было тем же, которое использовал Буллит против Уэллеса: гомосексуалы не могут работать на ответственных должностях, потому что врагу легче завербовать – например, с помощью шантажа – тех, кому есть что скрывать. Как и в Советском Союзе, с гомофобией связывались еще и смутные интуиции американской провинции, в которой часть послевоенных политиков, например сенатор Маккарти, поддерживали изоляционистские настроения. Согласно этой логике, всякий разврат приходит из Европы, а гомосексуальность и вовсе чуждое, иностранное изобретение. На деле обычно оказывалось, что самой важной причиной для сотрудничества элитарных дипломатов, финансистов, ученых с советским режимом были не шантаж и подкуп, но идеологическое несогласие с правым поворотом Америки после Рузвельта. Но как раз этого крайне правые, такие как Маккарти, признавать не хотели.

Гомофобия была важной частью кампании, которую сенатор Маккарти и комитет по антиамериканской деятельности развернули против Госдепартамента в 1950 году. Действуя в координации, но часто и в соперничестве с ФБР, они выявляли гомосексуалов в разных частях вашингтонской администрации, увольняя людей десятками. Признаки гомосексуальности, на которые указывали чиновники в своей секретной, но все же официальной переписке, были смехотворны: походка, манера говорить, обычные дружеские отношения между мужчинами, а иногда даже длительное пребывание за границей. Рассматривались и анонимные письма, и очевидно корыстные доносы. В качестве последнего аргумента использовали модное тогда психологическое тестирование, особенно пятна Роршаха, и непременный детектор лжи. Этой сексуальной инквизиции подвергались разные части администрации, включая армейскую разведку и даже парковую службу. Однако комитет по антиамериканской деятельности и лично сенатор Маккарти испытывали особенный интерес к Госдепартаменту. Из 2 500 писем, которые получил сенатор Маккарти во время своей кампании 1950 года против Госдепартамента, три четверти жаловались на гомосексуальность сотрудников; так рассказывал сам сенатор. В отчете 1950 года заместитель госсекретаря Джон Перифой, который отвечал за внутреннюю безопасность Госдепартамента, объяснял, что за три года ему удалось выявить и уволить 91 сотрудника, и почти всех за гомосексуальность [190].