Берег мертвых незабудок - Екатерина Звонцова

Это тоже не требовало ответа, и Вальин промолчал. Ему становилось лучше, и он радовался этому, но другое его очень тревожило. Не просто тревожило. Злило.

Да, Арнст ничего не сказал про чертополох, цветущий на граненом стекле голубого сосуда. Про кровь детей, которой светлый король облегчал свою боль. Про Эльтудинна. А значит, и Вальин не мог задать ему простые вопросы, все вертевшиеся на языке.

«Ты ведь знал, что Аллентарис убил твоего отца, когда тот защищал мою семью?»

«Скольких рыцарей ты подкупил, чтобы они проиграли и он вышел в финал?»

«Ты сразу знал, что убьешь его, или это вышло случайно?»

«Ты… понимаешь, что убивать на турнирах не запрещено, но прикрываться ими для тихой безнаказанной мести ― значит обманывать богов?»

Ответы были очевидны. Конечно, Арнст знал. Он ничего не забывал и никого не прощал, денег у него теперь было довольно, а удары он рассчитывал отлично. Так зачем слышать изысканные увертки? Вальин уже сказал: «Да творится воля богов». Снял ответственность с себя и рад, что избавился от сомнительного судьи из радикально настроенного рода. Как мужественно. Как по-королевски. Но когда, проклятье, он лез в короли? Он был жрецом, и справедливость действительно свершилась. Близнецы бы, может, и возмутились, а вот Дараккар ― нет. И совсем не нужно думать о том, что Эльтудинн, которым тоже двигала ярость, мстил иначе. Мстил, не пряча лица за забралом.

Вальин обвел пальцами стеклянный флакон, убрал под рубашку и прикрыл ладонью левый глаз, прячась в темноте. Как только она заполнилась стуком оружия, криками и мерным журчанием двух оживленных, безмятежных голосов ― Арнста и Ирис, ― Вальин плавным, почти незаметным жестом подозвал стоявшего в уголке трибуны пажа и попросил бумагу. Мальчик принес ее быстро, не забыл и металлическое перо. В дрожащей руке оно заплясало ― так Вальин на него давил.

– Кому это ты пишешь посреди праздника? ― все же спросила Ирис и даже попыталась заглянуть ему под локоть, но не сумела, только облила колено вином. ― Ой…

Вальин не повернулся. Не ответил. И не дал ей прочесть пару простых строк.

Я очень хочу увидеть наконец твои земли, мой враг.

Если ты можешь, жди меня в самые холодные дни.

* * *

Задуманное было дерзостью ― и, поднимая голову к еще пустым сводам, Идо тихо повторил это слово. Cordero du Ligg! Храм Двух Богов! Отнять у храма Справедливости статус главного; построить новый храм одновременно для Дараккара и Вудэна, посвятить им по капелле, а в центральной возвести статуи всего пантеона, каждому сложить жертвенник… Капелла Дараккара должна была быть прекрасной, капелла Вудэна ― тоже. Фрески должны были отразить двойственность каждого: гнев Справедливости и милосердие Кошмара. Сюжеты выбрали как новые, так и старые: Обезглавленный Разбойник, Прозревший Богач, Справедливый Судья и… Несправедливый, которому в попытках убить Крапиву противостоит Доблестная Стража во главе с бароном-Розой. Работы предстояло много, но она почти не пугала, наоборот ― будоражила.

Мастер тоже глядел вверх, в пустоту, но вряд ли думал о насущном: сколько придется трудиться. Его губы тоже что-то шептали, но вслух он сказал лишь:

– Я отдам тебе капеллу Дараккара, мой светлый. А сам буду творить кошмары. Мне близок стал Вудэн, неспроста он пощадил меня. Пора воздать ему по заслугам.

Дараккар… Идо ужаснулся: он никогда не писал этого бога. Даже не из-за личной обиды на множество пережитых несправедливостей ― просто не понимал. Сын Светлой Праматери, любивший маленьких глупых созданий. Сошедший к ним, чтобы напомнить о свете, ― и уничтоженный ими. Они ослепили его. Они вырвали его золотые, как у любимой сестры, волосы, сломали нос, вбили колья в грудь, горло и запястья… Праматерь воскресила его слезами, сестра подарила новое око ― во лбу. Дараккар Прекрасный стал Дараккаром Безобразным, но не перестал любить людей. Его любовь стала лишь требовательнее, избирательнее; отныне он карал повинных сразу, без разбора. Нищий, страж, король ― каждого находила молния или иная смерть. Недавно чужими руками он убил даже продажного верховного судью Ганнаса, спустя довольно много приливов после омерзительного преступления. Теперь Идо гадал: нет ли у Безобразного, которому наверняка известны все людские мысли, смерти для него? И если есть, то чего Он ждет?

– Я сделаю все, что смогу, ― пообещал он вслух. Мастер улыбнулся, осмотрелся так, будто кто-то мог подслушивать, и понизил голос:

– В Темных землях тоже строят храм, Луве и Варац. Он тоже обретет статус кафедрального. Храмы вознесутся над нашими городами одновременно и станут для наших народов знаком того, что короли хотят мира и блюдут заветы прошлого. Ты ведь понимаешь, как это важно?

– Понимаю, ― отозвался Идо, снова поднял голову и понял вдруг, чтó изобразит. Призрачные образы проступили на пустых сводах будто сами, сердце заколотилось. И Иллидика… вспомнилось, как еще не так давно он писал ее милое лицо и ощущал себя… нет, может, не счастливым, но умиротворенным. Не так мало в мире без мира.

– Люблю твое вдохновение. ― Идо почувствовал: на него пристально смотрят. ― Когда оно у тебя в глазах, мой светлый. Вот как сейчас.

Мастер взял его за подбородок, медленно поворачивая к себе, словно самую чудесную и самую хрупкую на свете скульптуру. И, торопливо смыкая ресницы, Идо подумал уже не впервые: если Элеорд так легко читает его глаза, что еще он там видит? Что увидел, когда показал белую капеллу или полотно «Воедино», что увидит, когда Дараккар нацелит Идо в сердце молнии? Так же мягко пальцы разжались.

– Не ленись. Постараемся сделать как можно больше, пока король в отъезде.

Открыв глаза, Идо нервно усмехнулся. Он-то сомневался, что отъезд продлится долго. Мастер, видимо, думал о похожем и отталкивал мысль как мог:

– Говорят, добрался он благополучно… хоть и опять недомогал в пути. А там о нем позаботятся наилучшим образом.

Позаботятся… если не растерзают. Всякий раз, вспоминая Эльтудинна в Ганнасе, Идо почему-то видел не золотые глаза на благородном лице, а лишь ослепительный, недобрый белый оскал. Каким одухотворенным написал темного короля Мастер, как удивительно доверял ему Вальин Энуэллис… и как сжималось от воспоминаний о нем сердце Идо, хотя с бывшим верховным жрецом он почти не общался. Впрочем, его вообще пугали нуц, с детства: раз он увидел, как одна из сестренок по воровской общине убивает стражника. Она