Вечные хлопоты. Книга вторая - Евгений Васильевич Кутузов

class="p1">А какое молоко в Белореченске и его окрестностях! Коровы пасутся, рассказывал Аркадий Петрович, на прекрасных, редкостных заливных лугах, поэтому молоко имеет специфический вкус, аромат, содержит в себе богатейшую гамму витаминов, и его не спутаешь ни с каким другим молоком. Масло из него получается душистое и не крошится, даже полежав в морозильниках...

Слушая Аркадия Петровича, Наталья как бы наперед знала едва ли не все, о чем он станет рассказывать дальше, потому что все рассказы влюбленных преданно в свои города и веси людей похожи, как похожи и сами провинциальные города, а отчасти и люди, живущие в них. Неспешная, с устоявшимся бытом и укладом жизнь делает людей неторопливыми, рассудительными...

Аркадий Петрович был симпатичен Наталье. Он нравился ей своею невзрослой непосредственностью, восторженностью и умением, а главное — желанием в обыденном, примелькавшемся увидеть прекрасное, чего так недостает большинству людей. И лицо у него было приятное. Он не напускал на себя важность, значительность, не стыдился и своего провинциального вида: на нем был темно-синий костюм в белую полоску, какие носили лет десять назад, с подкладными плечами, с длинными узкими лацканами, белая — не первой свежести — рубашка и засаленный, плохо повязанный галстук. Однако все это замечалось, когда присмотришься внимательно и пристрастно.

— Вы не пожалеете, что поехали к нам, Наталья Михайловна.

— Надеюсь.

— Перекусить не желаете?

— Не хочется, спасибо.

— Ну, подремлите немного. Устали?

— Нет.

— Знаю, знаю! — Он засмеялся. — Старики народ болтливый, несдержанный на язык, им все кажется, что у них есть что сообщить людям... А информация, увы, зачастую бывает безнадежно устаревшей! Спите, я пойду покурю.

— Курите здесь, — сказала Наталья. По правде говоря, она тоже с удовольствием закурила бы.

— Нет, нет, что вы!

Он вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Наталья прислонилась к стенке и задремала.

Ей снились огромные стада пестрых коров, которые жевали траву, росшую прямо из воды, а в воде сновали взад-вперед большие рыбины. Еще снился дед. Он сидел в палисаднике, среди ярко цветущих георгинов, а возле его ног лежал, высунув язык, Жулик.

Ее разбудил Аркадий Петрович.

— Пора собираться, — виновато сказал он. — Вы очень сладко спали, жаль было тревожить.

У него были добрые, ласковые глаза. А вот бровей, только сейчас заметила Наталья, не было вовсе. Вместо них красные припухшие полосы, похожие на шрамы. Но это ничуть не портило, не уродовало его лица, не вызывало неприязни.

— Вы твердо решили в гостиницу? — спросил он.

— Да.

— Дело хозяйское. А в чем-то вы и правы. — неловко молодой красивой женщине останавливаться на ночлег у одинокого мужчины... Вы на всякий случай записали бы мой адрес. Мало ли что...

— Я непременно зайду к вам, — пообещала Наталья.

Он взял чемодан Натальи и свою сетку с сушками, она — саквояж. В тамбуре стояла сонная проводница. Она поругивала беззлобно свою нескладную работу, неудачное расписание, начальство тоже, которое нарядило ее на этот почтовый поезд, делающий остановки у каждого телеграфного столба, а заодно и пассажиров, которым не сидится дома, все едут, все едут куда-то, а куда, спрашивается, и зачем?.. Сидели бы дома...

* * *

На перроне, кроме дежурного, вышедшего встретить поезд, не было ни души. Горел одинокий фонарь, освещая вывеску над входом в вокзал: «Ст. Белореченск».

— Вот мы и дома! — сказал Аркадий Петрович, и было заметно, что он искренне, душевно рад возвращению домой. Может быть, и тому еще рад, что есть, существует на свете город Белореченск, древний и уютный, а если бы его не было, тогда людям на земле жилось бы гораздо хуже, скучнее, обыденнее, чем живется сейчас.

Под ногами хлюпало. Мелкий дождик сыпал водяной пылью, нагоняя тоску и уныние.

— Прибавим шагу, Наталья Михайловна, как бы не опоздать на автобус. Придется пешком добираться до центра.

Наталья молча шла за Аркадием Петровичем. За его спиной она чувствовала себя спокойнее и увереннее. Они пробирались вдоль дощатого забора по кирпичам, набросанным в лужи, и Аркадий Петрович ворчал на кого-то за нерадивость и нерасторопность, однако ворчал не зло, но точно извиняясь перед приезжим человеком за своих земляков и за себя тоже.

— Давненько не бывало такой осени. Вот досужие люди болтают, что погода портится от искусственных спутников и морей. А по моим наблюдениям, погода у нас не портится совсем! Средняя годовая температура и среднее выпадение осадков держатся примерно на одинаковом уровне уже более ста лет! Дело в том, что человек не живет сто лет, поэтому всякие усредненные показатели, взятые за такой период, ему недоступны.

На автобус они поспели. Он стоял посреди огромной лужи. Кондукторша дремала, обнявши руками сумку с выручкой, а шофер, навалившись грудью на баранку, мурлыкал вполголоса какую-то песенку.

— Подайте немножко назад, — попросил его Аркадий Петрович. — Здесь вода, не подойти.

Шофер подал автобус назад.

— Чокнулся, окаянная твоя душа! — закричала кондукторша, просыпаясь от резкого толчка.

— Нечего дрыхнуть на рабочем месте, — сказал шофер и засмеялся.

Аркадий Петрович помог Наталье, потом сам влез в автобус.

— Как съездилось? — спросила кондукторша и покосилась на Наталью.

— Спасибо, хорошо. А у вас сын поправился?

— Поправился, слава богу.

— А муж как?

— Все хлещет, чтоб ему!.. — Она вздохнула безнадежно. — Вчера на руках домой принесли. Хоть бы сдох где под забором, надоело.

— Водка большое зло, — сказал Аркадий Петрович.

— Уж куда больше.

— Лечиться ему надо.

— Могила его вылечит. — Она махнула рукой.

— Могила, она всех вылечит... Почему мы стоим?

— Костя просил обождать.

— Пора бы ему смениться, — проговорил Аркадий Петрович, оглядываясь. — Задерживается что-то.

— У Григория Иваныча жена сегодня родила, а он меняет Костю. Вот и задерживается.

— Тогда понятно. И кто же у Григория Ивановича родился?

— Опять дочка! — рассмеялась кондукторша. — Пятая. Невест-то будет!..

— А их и так девать некуда, — оборачиваясь, сказал шофер.

От вокзала послышались шаги. Стуча подкованными сапогами, в автобус влез милиционер.

— Привет честной