Вечные хлопоты. Книга вторая - Евгений Васильевич Кутузов

свое дело, фанатично преданные ему, однако глаза его, живые и добрые, какие-то ласковые, мягкие, понравились Наталье. В них была детская непосредственность, искренность, и она подумала, увидав впервые Бориса Анатольевича, что, наверное, он заботливый человек и хороший доктор — с такими глазами люди непременно умеют понимать и чувствовать боль других.

Она и сказала ему об этом, а он смутился, покраснел, точно девица, вдруг открывшая, что на нее смотрят с интересом мужчины.

— Меня, знаете ли, больные боятся...

— Не может быть! — сказала Наталья.

— В самом деле...

— Тогда больные боятся не вас, а вашей молодости.

— То есть как это понимать? — удивился он. Ему очень не хватало сообразительности в обычных житейских делах.

— Ведь все считают, что чем врач старше, тем и лучше, — сказала Наталья, чуточку иронизируя.

— Так оно и есть, — сказал Борис Анатольевич.

— Всегда? — прищурившись, спросила Наталья.

— Как правило, — потупившись, ответил он. — Опыт приходит с возрастом...

— Смотря какой опыт!

— Простите, я что-то не улавливаю...

— Я говорю, что ненавидеть ближнего тоже надо научиться. А вы, значит, вправляете челюсти алкоголикам?

— Зачем же так! — обиделся он. — Разве ваш брат алкоголик?

— Простите, это я пошутила неудачно.

— Если же говорить серьезно, — продолжал Борис Анатольевич, — то мы вправляем здесь челюсти и алкоголикам. Видите ли, Наталья Михайловна, для врача не существует ни алкоголиков, ни трезвенников. Разумеется, я не имею в виду наркологов.

— А кто для вас существует?

— Больные, которых я обязан лечить.

— Только обязан?

— Почему же «только»?..

— Но бывают же врачи, в том числе и пожилые, которые выполняют свой долг, и не более! — сказала Наталья.

— К сожалению. — Он опять покраснел и вовсе без надобности снял очки и стал протирать стекла. Он дышал на них, смешно складывая трубочкой губы, а после тщательно вытирал стекла полой пиджака.

— Нужно завести фланельку, — сказала Наталья, едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.

— Да, да, нужно... Все некогда...

Борис Анатольевич на какое-то время действительно явился спасением для Натальи, потому что в нем было что-то непривычное, неожиданное, и это что-то вызывало к нему интерес, а когда Наталья побывала у него дома, в грязной, захламленной холостяцкой комнате, обставленной старинной мебелью, ее интерес усилился еще больше. Пожалуй, в ней пробудилась извечная женская страсть кого-то опекать, за кем-то ухаживать, страсть, которая превращает просто женщину в жену и мать, и Наталья самозабвенно кинулась исполнять эту роль. Она мыла, чистила, буквально отскабливала комнату, стирала Борису Анатольевичу рубашки, носки и — удивлялась... Удивлялась тому, что он не проявляет по отношению к ней никакого мужского интереса.

По правде говоря, Наталью немножко злило это. Она часто смотрелась в зеркало, находила себя вполне привлекательной, даже красивой и никак не могла понять, почему этого не замечает Борис Анатольевич. «А может, — иногда испуганно думала она, — он не хочет замечать?..»

Так продолжалось несколько месяцев. Однажды Наталья затащила его домой, познакомила с дедом и с остальными родственниками, приехавшими на воскресенье. Борис Анатольевич произвел на всех хорошее впечатление, понравился всем, а после старик Антипов сказал ей:

— Выходила бы за него! Чего зря голову дуришь парню.

— Зря?.. — удивилась она. — Откуда ты взял это?

— Не слепой.

— Интересно... Очень интересно! В таком случае еще немножко подурю и, может быть, выйду. А тебе не терпится избавиться от меня?

— Дура! — обиделся старик Антипов.

— Я же пошутила, дедушка. Честное слово, пошутила!

— Пошутила!.. — повторил он. — Правнуков, — сказал, — хочется на руках подержать.

— Это-то дело не хитрое.

Возможно, Наталья и вышла бы замуж за Бориса Анатольевича, если бы он не откладывая сделал ей предложение. А он все не решался, и когда бы ему говорить о любви, когда бы открыть свои чувства, приласкать ее, он начинал рассказывать о небывалых переломах челюстей, о сложнейших операциях, которые делает его шеф, об успехах и неуспехах медицины вообще. Он читал лекции, и Наталья узнавала много нового, но вместе с тем и бесполезного для себя, вовсе не нужного ей. Это было скучно, и она замечала в Борисе Анатольевиче недостатки, каких не видела прежде. Он не уверен в себе, у него нет собственного мнения... Он готов идти в филармонию, хотя не любит и не понимает серьезной музыки, готов хвалить фильм, если его хвалят другие, с восторгом отзывается о книге, которую прочел его шеф... Наталью стала раздражать его манера снимать без надобности очки и протирать их полой пиджака, а ведь раньше это только смешило ее, не более...

Была ли это обида любящей женщины, оскорбленной недостаточным вниманием, или неприятие человека, случайно вызвавшего короткий интерес к нему, не оставившего ничего в душе, этого Наталья не знала, не могла и не умела разобраться. Она искренне жалела Бориса Анатольевича, думая о том, что ему тяжело приходится в жизни с его беспомощностью, беззащитностью и неприспособленностью. Он не даст сдачи обидчику, не растолкает толпу локтями, хотя бы толпа и состояла сплошь из подлецов. Когда ему наступают на ногу, он, краснея, говорит «ничего, ничего», даже не дождавшись извинений...

Может быть, рассуждала Наталья, сами по себе эти качества и хороши, по крайней мере, они показывают воспитанность человека, интеллигентность, однако жить-то он должен не только с теми, кто считает для себя неприличным наступать на чужие ноги и работать локтями, не обращая внимания на окружающих!

Все-таки мужчина должен быть сильным, уверенным в себе, способным, когда надо, на дерзкие поступки.

Своими сомнениями она поделилась как-то с Клавдией Захаровной.

— Трудно, Наташенька, давать советы в таких делах. Тебе жить. Ты любишь его?

— Не знаю, — призналась Наталья. — Иногда кажется, что люблю, а иногда он мне противен.

— Видишь, — сказала Клавдия Захаровна. — Подумай как следует, а потом уж решай.

Пожалуй, все-таки Наталья была увлечена, хотя и убеждала себя, что познакомилась с Борисом Анатольевичем специально для брата — пусть видит и не разжигает в себе ненужной страсти, — потому что и после возвращения Михаила