Третий берег Стикса (трилогия) - Борис Георгиев

— Не знаю, не знаю, — проговорил вслух президент. — Может быть, и не работает автоматика. Всё здесь какое-то тухлое, даже сигнальные огни.

Но вопреки его опасениям, — бип! — пискнула тонким голоском «Сцилла», подмигнул красным глазом в потолке капсулы сигнальный огонёк и по контуру циклопических ворот загорелись лампы.

— Работаешь, старушка!.. — ласково шепнул Володя «Сцилле». — Ещё бы пневматика не оплошала.

Но — хас-с-с! — вздохнуло что-то за полосатыми, в ржавых проплешинах, воротами, и — нн-ррау-у! — заревели, расходясь в стороны, стальные толстенные створки. В квадратной пасти грузового бокса — н-ц! н-ц! — вспыхнули смешные белые лампы-трубки. Струпья краски посыпались на крышу капсулы дождём. Старый полуслепой слуга-привратник узнал вернувшегося после многих лет отсутствия господина, поднялся, кряхтя, с лежанки и отворил скрипучую, с приржавевшими петлями, дверь.

— Спасибо, старина, спи дальше, — шепнул Володя пневматическому великану и — хас-с-с-нн-ррау-у-ст! — сошлись у него за спиной стальные челюсти великанского рта.

Раздражающе подмигивала, — н-ц! н-ц! — какая-то из допотопных галогеновых ламп. Пусто на голом сером полу, пусты дуги стапелей, на эстакаде пусто, только жёлтый жук-погрузчик грозно уставил рога захватов у края дорожки. «Ага. Ты-то мне и нужен», — фамильярно приветствовал его Володя, направил к погрузчику капсулу и аккуратно опустил её днищем прямо на подставленные жучьи рога. При этом бормотал:

— Извини, приятель, придётся тебе подержать мою баночку.

«Полегче только, господин президент», — напомнил он себе, сообразив, что допотопный терминал не оборудован гравитаторами, стало быть, сила тяжести хилая, марсианская. Хотел немедленно открыть крышку капсулы, но вовремя спохватился — глянул на сигнальный фонарь. Старый шлюз мог и не успеть набрать воздух. Фонарь горел зелёным.

— Можно, — сказал себе президент, дал указание капсуле открыть крышку и отщёлкнуть благословенные фиксаторы. Полминуты спустя гравикресло вымахнуло — всё-таки переборщил с тягой! — из «кокона», напоминавшего теперь стакан в чёрном подстаканнике, и скользнуло вбок с разворотом.

— Выглядит хорошо, — похвалил себя президент. Действительно: смотрелась инсталляция вполне естественно — погрузчик держал некий предмет, в коем лет двадцать назад пропала необходимость, как и в самом погрузчике. «Вряд ли кто-нибудь из охранников видел когда-нибудь «кокон», — успокоил себя президент, желавший сохранить инкогнито; затем развернулся в воздухе и направился к выходу из бокса.

— Хорошо, что мы никогда всерьёз не опасались нападения аборигенов, — заметил вслух президент, когда дверь суетливо скользнула в стену. — Не то меня поймали бы и подвергли исследованию на предмет чистоты происхождения.

— И Арес его знает, чем бы это закончилось, — говорил себе президент, невесомой тенью скользя вдоль полутёмного (через две лампы освещённого) унылого наклонного коридора, — потому как на человека я решительно не похож.

Восьмидесятилетний старик чувствовал себя невероятно помолодевшим, сам с собою разговаривал точно как тогда, на Земле, когда в возрасте пяти лет вздумалось ему спуститься по каменному колодцу пожарной лестницы девятиэтажного своего дома вниз. Колодец тогда не собирался заканчиваться, из сырой тьмы пахло землёй и ржавчиной, по расчётам пятилетнего исследователя подземелий получалось, что добрался он уже чуть ли не до самого центра Земли.

— Лез на рожон, как и всегда, — с мрачным удовлетворением заметил президент. — И сейчас лезу. Впал в детство. Забрался через чёрный ход, аки тать, пользуясь ночным временем…

— Который час? — прервал он вдруг свои разглагольствования. Перед глазами вспыхнули крупные янтарные цифры: «00:35», — и цифры калибром помельче — секунды.

— Анюта там с ума сходит, — недовольно буркнул он себе под нос. — Не надо было гравитонить ей перед отлётом. С другой стороны, как не загравитонить, когда с Сашкой у неё тоже связи нет!

И кресло президента ускорило ход, подвергая опасности отделку углов свежеотстроенного коридора жилого квартала «Аркадия-флора» и многочисленные кадки с обычными земными растениями — фикусами, встрёпанными драценами и чудовищными, под потолок ростом, монстерами. Ботаники покровительствовали растительной жизни, и повинен был каждый житель квартала развести у двери своей цветник зело прекрасный и преполезный.

— Ну, вот и я, — шепнул Володя, привычно повернув в короткий тупичок. Знакомая дверь осветилась мягким зеленоватым светом, резные тени от пышных шевелюр двух рослых драцен-стражей легли на светло-голубые панели. Как и всегда, Володю пробрал фантомный озноб, как и всегда он удивился — лишённое чувствительности тело редко давало знать о себе, но у дверей Анютиной квартиры такое случалось всегда.

— Это я, — шепнул Володя глазку видеокамеры и был узнан. Лёгкая дверца цвета кофе с молоком посторонилась, спрятавшись в стену.

— Аня!.. — негромко позвал Володя из тесной полутёмной прихожей. В кухне темно, из гостиной свет лился, лежал золотом на полу. Там шевельнулись, вздохнули.

— Анютка! — снова позвал он. Неслышно скользнул в дверь; тень его, как летучая мышь по стене метнулась, сломавшись, в угол и легла там.

Волосы русые — волной на спинке широкого кресла, рука — бессильно на подлокотнике, пальцы тонкие, — Анютка…

На коленях другая рука, в ней квадрат матовый, тёмный. Экран гравитона. Спит тоже. «Спит Анютка, жаль будить, — подумал Володя, придвинувшись так близко, как мог. — Проклятое инвалидное кресло. Ближе нельзя — проснётся. Лицо измученное, тени. Но спит Анютка».

Душа Володи трепыхалась в теле калеки, как бабочка под колпаком. Не сдержавшись, он потянулся — погладить волосы милые, русые. Нытьё серводвигателей, щелчки реле, мерзкая механическая клешня… Отвращение к самому себе отбросило президента прочь; сзади грохнуло что-то, покатилось.

— Что?! Кто здесь? — вскинулась, проснувшись, Волкова. Оставленный гравитон поехал вниз, Володя бросился, подхватил, подал, угодив ненароком взглядом в её карие глаза. В них страх. На самом донышке. «Всё-таки испугал. Калека. Урод», — обозлился на себя президент.

— Володенька! — хрипловато, сонно проговорила Волкова, непонимающе разглядывая гравитон. Потом спросила, припомнив:

— Володя, что случилось? Ты меня испугал до смерти! Почему…

— Я не хотел, Анютка, — шепнул президент, сдерживая рвущееся с цепи желание обнять. — Я не хотел будить.

— При чём здесь… Почему связи с тобой нет?! Я собиралась уже… Погоди, я что же — заснула тут? Слушай, что произошло? Саши нет. Тебя нет. Я схожу тут с ума. Володенька, что… Господи, у тебя слёзы?

Президент клял непослушное тело, опустив манипуляторы, клял страшно, однако не нашёл в себе сил отстраниться, когда Аня оказалась близко и кресло качнулось под двойной ношей.

— Сейчас, Володенька.

И под прорезями деревянной маски нежно прошлись пальцы, слёзы убрав.

«Зачем же я её мучаю?» — ужаснулся Володя, впрочем, далеко не в первый раз.

— Ну всё, Анютка, всё. Больше не буду, — в который раз пообещал он, чувствуя себя незаслуженно, воровато счастливым.

— Чего ты больше не будешь? Эх ты, Володька! — Аня ему, укоризненно, устраиваясь на подлокотнике инвалидного кресла (ему пришлось придержать её манипулятором) и гладя жёсткую щёку. Под пальцами её и тёплой ладонью одеревеневшая кожа оживала.

— Отнеси меня на кухню, — попросила она. — Хочется кофе.

Маленькая кухня осветилась ярко, темень бежала за окно и там сгустилась — непроглядная аркадийская ночь. Володя испытал ни с чем не сравнимую досаду, когда кресло качнулось, освобождаясь от дополнительного, совсем не тяжёлого груза. Уютно зашипела кофеварка, в кухне запахло горечью. Хозяйка квартиры признавала только натуральный кофе, хоть стоил он недёшево — роскошь, недопустимая для заведующей всего лишь отделом микробиологии в лаборатории Сектора Ареоботаники. Никогда не поднимется по карьерной лестнице тот, кто не стремится по ней лезть.

— Так что же случилось, Володя?

Президент помолчал, собираясь с мыслями, глянул в тёмный выпуклый фонарь окна, послушал вздохи утратившего силу ветра и стал рассказывать, аккуратно обходя молчанием скользкие моменты. Рассказал о созревшем где-то в недрах марсианской администрации заговоре, имеющем целью запустить на Марсе Планетарную Гравитационную Машину и получить над ней полный контроль. О контрмерах, предпринятых им самим, упомянул вскользь и без имён, намекнул только, что Саша Волков участвует в заговоре, почему и прервалась с ним связь. «Из соображений конспирации», — значительно прокомментировал он, умолчав, что и сам от Саши никаких вестей не имеет вот уже несколько часов. Хитроумными замечаниями дал понять, что Волков направлен на Землю — распутывать нити интриг, протянувшиеся из Внешнего Сообщества в аппарат «Грави инкорпорейтед», но ни одним словом не коснулся того неприятного факта, что ознакомительный сей вояж может закончиться смертью путешественника.