Собрание сочинений в четырех томах. Том 4. - Николай Погодин

Исследуя этот факт, мы нашли, что пьяных, шумевших на улице в воскресный день после обеда, было восемь душ из всего населения центральной усадьбы, составлявшего человек полтораста. Жизнь в новом совхозе в то время вся на виду. Выпил и заговорил чуть громче и веселее — все слышат. А ежели пошумел, кругом начинаются разговоры о хулиганстве и необходимости самых строгих мер.

О эти строгие меры!

Устрой директор совместно с парторгом да еще по тому поводу, что в совхоз прибыли «изучать жизнь» авторы будущего кинофильма, устрой, говорю я, разгон пьяной компании со взятием на заметку всех ее участников, с вызовом во все административные и общественные инстанции и пр. и пр., и за ребятами надолго сохранилась бы репутация хулиганствующих.

А это вызывает обиду, протест и часто озлобляет. И в результате бывает и так в жизни, что молодой человек, который мог бы оставаться хорошим членом коллектива, становится отщепенцем и подлинным хулиганом.

Но по традиции этих «строгих мер», которые, по–моему, надо принимать в редких случаях, когда ничего другого не остается, мы и в драматических сочинениях наших тоже начисто исключаем из коллектива молодежи подобные ненадежные лица. Как можно, например, написать сцену для экрана, в которой будет праздничный день на будущей улице будущего совхоза и по этой улице пройдет кучка пьяных ребят?! «Зачем это показывать?» — скажут мне не то что мои редакторы, но великое множество читателей этой статьи, и я, предположим, не буду делать этого. Но вот беда и вот тот круг, который начинает делаться заколдованным: опуская подобные неприятные, ненужные, режущие глаз и ухо сцены, лица, детали, краски, слова, я со всеми честными намерениями пишу какую–то действительную и в то же время неузнаваемую жизнь.

Роза как роза, но не колется, не пахнет и от прикосновения не вянет, не требует воды, чтоб жить; роза стойкая, которая и без воды сохранится на долгие годы, если ее не засидят мухи, — вы сами понимаете, бумажная роза. Поэтому мне страшно нравится ряд сцен, жизненных и ароматных этой жизненностью в пьесе Анатолия Софронова «Сердце не прощает». В них нет того отпетого пуризма, который начисто исключает из художественной речи «некультурное слово» и воспрещает появляться «некультурным лицам», кои ведут себя не так, как повелевает высший идеал жизни.

По этому высшему идеалу, на целину должны приехать лучшие из лучших молодые люди, которых принято называть посланцами Родины. Зачем, не понимаю, столь высокая аттестация? Ее выдерживают, как и должно быть в жизни, редкие, но есть великое множество не лучших и не худших, которые и не распределяются по категориям, а опять–таки находятся в движении, растут, отстают, спотыкаются, попадают в жизненные катастрофы — словом, составляют огромное жизненное море.

Какой–нибудь парнишка с тихим взором будет скромно помалкивать, если вы назовете его посланцем Родины, но, говоря по сущей правде, окажется, что он приехал сюда менять свою биографию… Найдутся здесь ребята, у которых жизнь где–то на заводе, в каком–то коллективе не устроилась, дала трещину. Они, как кто–то мне сказал, поехали «на новенькое», то есть на новое, где их еще не знают, за прошлые ошибки осуждать не будут и где, отсекши свое прошлое, можно заново начать жизнь. В будущей кинокартине в числе лиц первого плана мы показываем драматическую судьбу одного из таких героев, которому не удалось сломить себя на целине и начать новую биографию. А поводом к этой теме явилась сцена изгнания, которую мы наблюдали в том же Лесном совхозе.

Лиц, подлинно отпетых, хулиганствующих, неисправимых, всюду — человек пять на весь коллектив совхоза. А в коллективе обычно 250–300 душ. Это правило. И тоже как правило, хулиганствующие элементы являются всегда людьми сложных и тяжелых биографий, с какими–то мелкими преступлениями в прошлом, со связями в уголовном мире, с порочными поступками. Одни из них с увлечением молодости и легкими раскаяниями ехали жить по–новому, другие, наоборот, мечтали еще шире развернуться на просторах целинных земель.

К какой категории принадлежал встреченный нами в Лесном совхозе Урицкого района парень, я не знаю. Думаю, что к последней, потому что он страшно хотел доказать, что мечтает исправиться, лишь бы к нему был соответствующий подход.

По лицу не узнаешь, сколько ему лет: поистине лицо с бурной биографией. Оно молодо и вместе с тем старообразно, с той проступающей сквозь кожу серой краской, какую дает постоянное и долгое злоупотребление алкоголем. Мне такие лица у молодых людей кажутся померкшими. От какой–то суетливой подвижности и нездоровой нервозности на лице этом много ранних морщин, придающих лицу изношенность. Но больше всего меня пугают глаза. Они зыркают, а не смотрят ясно и прямо, и пугаются встречи с другим взглядом. А если смотрят в упор, глаза в глаза, то с остервенением и злобой.

Одет парень в мышасто–коричневую пару — полукомбинезон–полуспортивка. На голове круглая шляпа. Держится картинно, все время не выходит из разных поз, хоть позировать не перед кем, но это уже органическая манера определенного стиля.

Его выгоняли всюду, где бы он ни хотел пристроиться и ужиться в этом совхозе. Он вор. Вор искусный, потому что никем формально пойман не был, но повсюду в палатках, куда его определяла администрация, начинались кражи. Он буян. И пусть его не раз сильно били за его буянство, все равно он всегда готов затеять драку. Он пьяница. Не раз приходилось снимать его с трактора пьяным.

И при всем том умеет работать.

Меня удивил и заставил внутренне радоваться прямолинейный, мужественный и откровенно точный разговор главного инженера совхоза, по ведомству которого числился изгоняемый.

— Ты, — говорил инженер–украинец, — надоел всем. Мы поняли, что из тебя толку не выйдет. Уходи от нас.

Увы, я не записал точно выражений с украинизированными словами и не умею передать всей спокойно–настойчивой интонации голоса. Меня радовало, что воришке говорилось прямо и точно, что он вор, хулиган и алкоголик, хоть, по правилам формы и ложной вежливости, этого говорить и не следовало, хотя бы уж потому, что тогда надо было отдавать его под суд.

Изгоняемый как раз и хватался за букву закона:

— Отдавайте меня под суд.

— А где мы тебя до суда держать будем? Тебя ни в одну палатку не примут. Ты пойми, от тебя весь народ отказался.

Но тут, в заключение, я должен сказать два слова о теории «праздничной происходимости», с которой меня познакомил секретарь комсомольской организации Барвиновского совхоза.

В ответ на мой рассказ о парне, изгнанном из Лесного совхоза, он, пожимая плечами, с пренебрежением сказал:

— Я считаю, что такие люди имеют праздничную происходимость.

Пишу в точности, как он выразился, и не считаю, что его неправильная речь унижает положительного героя, к которым я готов причислить этого молодого человека. Среднего образования он не получил, приехал на целину почти прямо из рядов Советской Армии, здесь заведует гаражом — должность скромная и героических перспектив как будто не таит. Но здесь, на целине, в совхозе, среди подавляющей массы молодежи, подобной ему по биографии, он представляет ведущие силы этой молодежи, прежде всего потому, что не имеет праздничной происходимости.

Но что это такое — «праздничная происходимость»?

Прежде всего само понятие происхождения он перевел из анкетной категории в какой–то иной, скорее всего моральный разряд. Есть люди, которые родились в некий праздничный день, воспитывались по–праздничному и привыкли не к трудовой, а к праздной жизни. Тут, по его мнению, не играет роль родительская обеспеченность. Нет, на целине редко встречаются молодые люди из семей с высокой обеспеченностью; но мальчиков и девочек, ехавших на целину развлечься, встретишь почти в каждом совхозе.

Развлекаться и все время развлекаться, то есть тратить дни на пустяки, слоняться, мешая другим работать, повторять тупые пословицы: «От работы лошади дохнут», ничтожно прожигать жизнь, бесцельно тупеть и спать до отупения — вот что определяет праздничную происходимость, по мнению секретаря комсомольской организации Барвиновского совхоза.

Мне дорого его слушать и втайне любоваться им. Я повторяю «любоваться», не боясь упрека в сентиментальности.

— Спросишь такого парня, — говорит он мне, иллюстрируя примерами «праздничную происходимость», — скажи, что ты сделал для Родины? Рожа заплывшая, глаза мутные. Молчит. Дай отчет, говоришь ему. Что ты сделал для Родины за прошедший месяц? И в нем пробуждается искра совести: «По душам?» — «По душам». — «Ничего не сделал. Проспал».

И секретарь комсомола, не считая времени, выделенного на воспитательно–организационную деятельность, с чисто партийной, принципиальной непримиримостью борется с лодырничеством в среде молодежи.