Собрание сочинений в четырех томах. Том 4. - Николай Погодин

Эту махину ломает, переворачивает и вызывает к полезной жизнедеятельности не больше трех тысяч человек, в подавляющем числе совершенно незнакомых с земледелием. Их ведет к своей цели всеобъемлющая и направляющая воля партии, и эту волю ощущаешь здесь в ее ошеломляющем величии. Ошеломляет прежде всего то, что эти молодые люди, и часто почти дети, с напористою стойкостью идут навстречу решению всей громадной задачи и знают свое место в общем огромном деле.

За месяц поездки по новым совхозам мне часто встречалась неразбериха, даже кажущийся хаос, но в то же время всюду неизменно целина подымалась, и самое устройство на оседлость пускало в землю крепкие корни. Я говорю об этом на основании пристальных наблюдений, из которых сложилось одно широкое и сильное впечатление ведущего начала партии в жизни на целине. Не будь этого безмерно жизненного начала, никакими силами не удалось бы поднять за один год эти великие массивы…

И вот когда директор Урнекского совхоза мягко и настойчиво упрекает Валю — девицу в синих брючках — в нежелании готовить душистый и мягкий гуляш, нельзя не видеть в этой сцене и политики и партийности с претворением в жизнь прямых директив ЦК.

Девушка отбивается, злится:

— Поймите… мясо дают жесткое!

А директор — в какой раз! — твердит:

— Нет, Валя, душа у тебя жесткая.

И когда я потом по дороге из бригады хочу оправдать Валю: не училась кулинарии, пришла от мотора, — мой директор слышать ничего не хочет, ибо оценивает людей качеством их душевности, чего он и не отделяет от партийного отношения к порученному делу.

Конечно, на целину посланы сильные директора совхозов, незаурядные партийные работники, умеющие вести живую работу, именуемую работой низовой, но эти политически определенные, наступательные характеры только резче определяют великие устои партийности в каждом деле, а дела на целине начинаются с самой целины, то есть с самого начала. Стоит руководителю чуть растеряться, пасть духом, и тогда все посыплется, поползет в разные стороны, и не будешь знать, с чего начинать, ибо устроить жизнь на целине — это значит сделать и наладить тысячи вещей. Притом сделать это надо в наикратчайший срок, много до зимы, месяцев за восемь… И как бы ни было организованно и деловито руководство, но если его деловитость не пронизывает глубокая партийность, пиши пропало. Чудеса делает и горы двигает только незримая, подспудная, скрытая в сердцах людей живая сила, которую мы называем политической активностью масс.

…Мы в первой бригаде Урнекского совхоза, где я с удовольствием наблюдал подтверждение моим мыслям, которые между тем новых открытий в себе не заключают.

Уже самое местоположение полевой стоянки бригады кажется более обжитым и привлекательным, чем во второй бригаде. Здесь тоже вагончики и палатки расположились у березовой рощицы, но место выбрано с умом: у южной опушки, с тем чтоб был затишок с севера, а в степь, на юг, вид открытый, широкий. Оттуда приезжают сюда на заправку и смену трактора.

На поляне прибрано, как в доме. За палатками у рощи кто–то обучает дикого жеребца, взятого из колхозного табуна. Поля большие, пешком ходить — дело немыслимое.

Нас встречает милым приветствием мягкая всем своим обликом девушка в простеньком сатиновом темном платье, гладко причесанная, стройная, обворожительная. В ее манере приветствовать, говорить, держаться сразу видишь довольную своим домом молодую хозяйку, которой хочется, чтоб гости увидели, как у нее хорошо.

Я понимаю скрытое торжество директора, его взгляд так и говорит мне: «Вот посмотри, какой бывает человек, когда он к делу относится с душою!»

Он знакомит нас с девушкой и говорит, что она и есть повариха первой бригады, а она называет себя Тамарой.

Когда у нас говорят, что мы должны подняться на уровень политических задач, стоящих перед нами, и не могут практически указать, что мы должны делать, — это и есть пустая политическая трескотня. И бесконечно дорого, что сознание этой девушки освещено первоочередной политической задачей: поднять вовремя целину, а для этого, помимо техники и энтузиазма, надо хорошо кормить трактористов. Проникнувшись партийным отношением к своему долгу, Тамара с уважением относится к себе и без всяких усилий со своей стороны заставляет всех окружающих уважать себя.

Мы не хотим есть, но тогда она нас угощает чаем. Столовая, почти как и всюду, под открытым небом. Нам подают чай с подчеркнутой любезностью, как гостям, а свои сами идут сюда охотно и с удовольствием. Малый лет двадцати двух, сильного сложения, угловатый, широкий плечами и повадками наработался до изнеможения. Есть хочет жадно и радостно. И вместо того, чтобы торопить подавальщицу, он с рязанским акцентом и широким радушием говорит Тамаре:

— Девушки, а теперь давайте веселиться будем!

Много говорится о трудностях освоения целины. Но трудности бывают подлинные и мнимые. Когда нужно добыть камень для совхоза — а его можно добыть примерно за двести километров, на реке Ишим, — это трудность подлинная. Когда надо печь людям свежий хлеб — это только организованность. И если не умеют печь хлеб и хорошо готовить пищу — это идет не от трудностей, а от неорганизованности.

Два стана двух бригад одного и того же совхоза со всеми равными условиями разительно отличались друг от друга даже по первым впечатлениям. У Тамары садятся за стол веселиться, у Вали — ссориться. И разница не только в том, что Тамара готовит хороший гуляш, а Валя — плохой. Самое главное, по–моему, в той организованности, которая рождается высоким чувством долга. Отсюда хорошая атмосфера, светлые отношения, легкий быт.

И сейчас, когда я это пишу и в моей памяти встает яркая картина тихого степного вечера с золотым солнцем, уходящим к закату, с глубокой синевой неба и птичьими песнями, мне вновь думается о том, какие разные, даже разительно разные, были впечатления на целине. Если бы я избрал лучшее и сказал, что девушки, подобные Тамаре, составляют уже большинство на целине, то это была бы неправда. Но неправдой было бы сказать, что девушки, подобные Вале, типичны. В те ранние месяцы освоения целинных земель все там было в движении, жизнь только–только налаживалась, и думаю я, что наши писания о современности чаще всего страдают отсутствием этого живого движения… Мы нередко отбираем у жизни лучшее, отбрасываем неприятное, не схватываем при этом самого движения, неожиданностей, контрастов, сюрпризов, чем богата жизнь, и что же?.. А то, по–моему, что появляется в рассказах, пьесах, кинокартинах — бедная односторонность и больших и богатых сложнейших композиций у нас никак не получается.

А степь, где мы пьем чай на опушке рощицы, широка, как океан. Мягко переливается волнами серебряный ковыль от вечернего ветерка и грустно шепчет.

Я не знаю, какая мысль и какая сила занесли миловидную Тамару в Кустанайские степи, и мне не хочется спрашивать ее об этом. Хорошо, что она согревает людей своей мягкой приветливостью и делает суровый их быт по–домашнему влекущим. Хорошо, что она любит людей.

Веселящийся потребитель наелся и выпил чаю с мягким душистым хлебом — кустанайские домашние булки славятся! Теперь он просит у приятеля папироску и пачку на ночь на всю смену. Приятель мешкает, желая поманежить курильщика, и Тамара подходит к нему, тихо говорит:

— Если даешь курево, то давай, не задерживай…

Что ж расспрашивать, и зачем и как она понеслась в Кустанайскую степь, если и в этой реплике отражены чистые интересы девушки, возникшие здесь на подъеме целины.

В воскресный день по воображаемой улице будущего городка Лесного совхоза после обеда передвигалась туда и сюда без цели кучка пьяных ребят. Они гомонили, горячо и драматично выясняя какие–то пока что мирные недоразумения, возникшие между ними после обеда.

Пьяные никого никогда не радуют, если они к тому же на том взводе, который приближает их к драке. Поэтому кто–то из наших спутников, кажется, парторг, хотел разогнать эту шумную компанию. Но директор, к общему изумлению, спросил:

— А может быть, не надо?.. Пошумят и разойдутся.

Потом мы ушли обедать к директору. Пьяные долго не расходились, потом замолкли и через некоторое время обнаружились где–то далеко: они во всю мочь пели «Шумел камыш».

И вот опять, в сотый раз, этот не очень редкий случай наводил нас на мысли все о тех же проблемах положительного и отрицательного в жизни нашей молодежи, о проблемах, которые все время не давали мне покоя на целине.

Исследуя этот факт, мы нашли, что пьяных, шумевших на улице в воскресный день после обеда, было восемь душ из всего населения центральной усадьбы, составлявшего человек полтораста. Жизнь в новом совхозе в то время вся на виду. Выпил и заговорил чуть громче и веселее — все слышат. А ежели пошумел, кругом начинаются разговоры о хулиганстве и необходимости самых строгих мер.