Воевода - Дмитрий Евдокимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот нежданная удача! Маржере, почтительно нагнув голову, внимательно слушал Шуйского, который пригласил его к себе в опочивальню, как только Жак появился во дворце, слушал и ушам своим не верил.
— Есть у меня, полковник, для тебя секретное поручение. Поедешь с моим приставом в Ярославль. Чтобы не было лишних разговоров, наденешь платье стрелецкого сотника. Пристав даст тебе возможность переговорить с Юрием Мнишеком с глазу на глаз. Нам стало доподлинно известно, что неведомым путём он переписывается с женой. Про то мой посол проведал, а потом и сам Мнишек приставу проговорился. Стал спрашивать у него, всё ли спокойно в России, тот и сказал, что Воротынский разбил мятежников под Ельцом, тут воевода не выдержал и стал кричать, что нехорошо обманывать, что ему доподлинно известно, что Воротынский бежал от Болотникова. А когда пристав спросил, откуда, мол, такое известие, Мнишек смешался и начал говорить, деи, слышал это от стрельцов. А стрельцы-то ничего слыхом не слыхивали про войну с мятежниками. Когда они из Москвы съезжали, то все говорили, будто войско собирается на войну с татарами!
— Так мне следует разузнать, как он передаёт письма? — живо поинтересовался француз.
— Нас это не интересует. Наоборот, пусть почаще пишет! — хитро заморгал подслеповатыми глазками государь. — Главное, чтобы он написал то, что нам надобно. Уяснил? Когда будешь с ним разговаривать, скажи, что хочешь поведать великую тайну, деи, в его замке в Самборе появился человек, который его жене сообщил, будто Димитрий жив. Скажи, что стало точно известно, что этот человек — слуга Димитрия, Мишка Молчанов. Чтобы проверить, пани достаточно хорошенько натопить баньку и послать с этим человеком своего верного слугу, чтобы спинку ему потёр.
Шуйский хихикнул от удовольствия.
— На спине слуга без труда сосчитает двадцать полос от кнута. Ровно столько было дадено Мишке Молчанову в царской пыточной. И скажи, что байку про Димитрия сам Молчанов вместе с Гришкой Шаховским придумал, чтоб смуту затеять. Потом вздохнёшь и скажешь, что, мол, хорошо бы, чтоб об этом узнал король. Тогда Сигизмунд замолвит, деи, словечко Шуйскому насчёт воеводы, а тот немедля отпустит его с дочерью домой. Тебе Мнишек должен поверить. Русским не поверит, а тебе — должен!
Маржере хотел что-то сказать, но Шуйский остановил его жестом:
— И ещё одно есть поручение, ещё более тайное. Ты вчера на площади мать расстриги видел?
Маржере утвердительно кивнул.
— Надо в Ярославле поискать следы того человека, который выдавал себя здесь в Москве за Гришку Отрепьева. Местный воевода сообщил, что он исчез, а когда и куда — то ему не ведомо. Если ты этого человека найдёшь, за его голову получишь тысячу рублёв. Только голову, остальное можешь оставить в Ярославле.
Шуйский снова гнусно хихикнул:
— Но не ровен час, если ты его не отыщешь, а потом вдруг он объявится где-нибудь... Народ потребует, чтобы его с матерью свели. И если она в нём своего сына вдруг признает... Большая беда будет! Для всех нас.
Нажимая на слово «нас», Шуйский выразительно глянул на Маржере. Тот поклонился, чтобы дать понять, что понял, думая про себя: «Бежать, непременно бежать! Другого выхода теперь нет».
Шуйский проницательно взглянул на полковника, словно догадался о его тайных мыслях, и неожиданно сказал:
— Коль выполнишь, проси чего хочешь!
Маржере схитрил:
— Царского жалованья я давно не видал...
Шуйский нетерпеливо мотнул головой:
— Я же сказал, получишь от воеводы тысячу рублёв. Мало?
— Премного благодарен...
— А ещё чего?
Маржере вдруг решился:
— Соскучился я по Франции. Отца и мать десять лет не видал. Не знаю, живы ли...
Глаза Шуйского удовлетворённо блеснули — видать, он ждал этой просьбы, и, как понял полковник, его отъезд именно во Францию, а не в Польшу вполне устраивает государя, потому что он сказал как о уже решённом:
— Пристав, что с тобою будет, в Ярославле вручит тебе охранную грамоту до Архангельска, а оттуда на каком-нибудь чужеземном корабле достигнешь своей любимой Франции...
В дорогу предусмотрительный Жак захватил бочонок с мальвазией, чем с первого же привала крепко расположил к себе пристава. Ехали они без охраны — для тайного поручения лишние свидетели были не нужны. На каждой заставе пристав предъявлял охранную царскую грамоту — и им давали самых лучших, свежих лошадей.
Свидание Маржере с Мнишеком прошло очень убедительно. Мнишек поверил всему, что ему говорил полковник, и вскоре король и нунций, а затем и папа узнали, кто скрывается под личиной самозванца.
Повезло Маржере и со вторым поручением Шуйского. В доме, где жил Отрепьев, действительно не могли сказать ничего вразумительного: исчез ночью, ни с кем не попрощался, оставил весь свой немудрёный скарб.
Маржере вышел из деревянного домика, внимательно огляделся. Интересно, почему Гришка выбрал это место, случайно? Так и есть — на противоположной стороне он увидел вывеску кабака. Жак решительно направился туда. Сев на лавку напротив хозяина, потребовал:
— Давай штоф.
Тот послушно достал штоф и поставил оловянную кружку.
— Давай и себе. Здорово живёшь!
Насупленный хозяин, глотнув «полным горлом» изрядную дозу живой воды, обмяк.
— Из немцев, что ли? Одёжа вроде наша, а говоришь как-то не так.
— У царя в стрельцах служу!
— Ну и какой он, новый царь? Лучше старого, поди?
— Скуп больно.
— Это плохо, — посочувствовал целовальник и ещё хлебнул «полным горлом».
Маржере понял, что пора переходить к делу, и как можно простодушнее спросил:
— Этот-то часто к тебе заглядывал?
— Кто?
— Ну, этот, Гришка Отрепьев.
— А теперь говорят, что вроде это вовсе и не Гришка Отрепьев, а другой. А Гришка царевичем угличским сказывался. Ты-то при царе что слышал?
— Тёмное дело! — вздохнул Маржере. — Я когда в Москве с ним познакомился, тоже считал, что это Гришка Отрепьев. Сколько с ним выпили!
— Значит, дружки!
— Вроде того, — осторожно ответил Жак.
— Так, почитай, он от меня и не уходил! Знатный питух. Штоф за раз опорожнит и давай псалмы распевать. Красиво так! А умный! Всё знает. Я ему, бывалочи, говорю: «Гриня, тебе с таким умом надо в Москве жить, а не в Ярославле пропадать». А он в ответ: «Я здесь по царскому поручению!» Я, честно говоря, не верил, врёт, думал. Ему — что соврать, что... И вдруг приходит он как-то под вечер, а с ним мужик такой важный, весь в бархате, всё золотом отделано! «Вот, — говорит, — привёл я к тебе царского гостя. Угости нас как следует». «В долг?» — спрашиваю. «Зачем в долг! Царь мне денег прислал, как я и просил». А сам мешком трясёт с серебряными рублями. До этого он с месяц в долг у меня пил, деньги кончились. Здесь же он царю и письмо написал: «Милостивый государь-батюшка! Очень по вас скучает слуга ваш верный Гришка Отрепьев. Только одно может нашу разлуку скрасить — побольше серебра». Я прямо живот надорвал, а тут, надо же, и впрямь царь гонца с деньгами прислал. Выпили, и стал гонец прощаться. Гриня ему говорит: «Куда же ты, Мишка, пьянющий такой поедешь?» А тот: «Ничего, в дороге протрезвею. Спешить надо — срочные царские дела!» А Гриня ржёт как жеребец: «Знаю я ваши дела: баб из монастыря царю в баньку таскать». Тот как зыркнет глазами: «Ну, полно болтать. Проводи меня лучше до заставы».
— Ну, а что Гриня?
— А ничего. Исчез. Как в воду канул...
Слова, сказанные им про воду, вдруг породили в целовальнике какие-то смутные воспоминания:
— Постой-ка. Потом, эдак через неделю, тут у меня один мужик гулял. Рыбу полякам продавать приезжал. Выпил изрядно и язык-то и развязал. «Вчера, — говорит, — тащу сеть из Волги, чую — тяжёлое, не иначе осётр. Вытащил, глянул — мужик голый. Я скорее его в воду, чтобы никто не видал». Может, это Гриня был, а? Полез спьяну купаться и захлебнулся?
— А ты мужика-то не расспрашивал, каков, мол, с виду мертвец?
— Спрашивал. Он говорит: »Что я, смотрел, что ли? Голый и голый! Я его скорее в воду!» Так что, может, и не Гриня!
— Дай-то Бог! — согласился Жак, бросая на стол гривенник, и, уже поднимаясь, как бы невзначай спросил:
— А каков он из себя, царёв слуга?
— A-а. Чернявый такой. Брови насуплены, а глаза зырк-зырк по сторонам.
— На щеке бородавка?
— Так ты и его знаешь?
— Знаю, — вздохнул Маржере, — очень даже хорошо знаю.
Наутро они отправились в обратный путь. У развилки сделали привал, и пристав вручил Жаку объёмный кошель с серебром и охранную грамоту. Тот быстро развернул её и, прочтя, вздохнул с облегчением — Шуйский не обманул. Втайне Маржере до конца ждал подвоха от лукавого государя.
Попрощавшись и подарив приставу бочонок с остатком мальвазии, он поскакал прочь.