Слушая животных. История ветеринара, который продал Астон Мартин, чтобы спасать жизни - Ноэль Фицпатрик

что могу, а не потому что без них нельзя обойтись. Разумеется, это очень далеко от истины. Поступив так, я нарушил бы собственный этический кодекс, а на это я никогда не пойду. Я никогда не брался за скальпель, если не решился бы сделать подобную операцию собственной обожаемой собаке Кире. Сегодня мы имеем возможность избавлять пациентов от боли в послеоперационный период. Я считаю, что мы должны оценивать длительность периода восстановления (у Уинстона она могла быть значительной) относительно общей продолжительности жизни (у Уинстона она могла быть длинной). В случае с двенадцатилетней собакой с подобными травмами, которая и в здоровом состоянии прожила бы еще год-другой, подход был бы совершенно иным.

Я уверен, что многие процедуры нейроортопедии кошек и собак, которые сегодняшним ветеринарам и современному обществу кажутся чрезмерными, через двадцать лет станут нормой. Как сказал Чарли Майо, создавая собственную клинику в XIX веке: «Истина постоянно меняется!» К примеру, в моей юности идея о том, чтобы заменить собаке тазобедренный сустав, показалась бы невероятно смешной и немыслимой. Во многих частях света такое положение сохраняется и сегодня. Когда я окончил обучение, замена тазобедренного сустава была редкостью. Сегодня же я сделал около тысячи таких операций. Замена тазобедренного сустава кошке даже сегодня остается для Англии исключением, хотя я не вижу для этого оснований: операция хорошо проработана. Конечно, любая хирургическая процедура, простая или сложная, связана с определенным риском, но количество осложнений при стандартной замене тазобедренного сустава у опытного специалиста крайне низкое. Собаки и кошки обычно быстро восстанавливаются, и качество их жизни становится превосходным. Более того, научно доказано, что для большинства пациентов замена сустава предпочтительнее альтернативного бездействия или удаления головки и шейки бедра. К сожалению, многие очень легко судят и очень медленно пытаются понять. Сегодня кошкам можно заменять даже коленные суставы — я успешно делал подобные операции.

Глядя на Уинстона, я чувствовал, что вылечить его можно, хотя это будет очень трудно. В тот период в ветеринарной литературе не было описано ничего подобного. В 2005 году у нас не было бионических имплантов для собак. Мне нужно было оценить пять сложных проблем, связанных с потенциальной операцией: ампутировать одну лапу при столь значительных повреждениях другой было невозможно; решение не было очевидным, поскольку такого раньше никто не делал; даже если это возможно, клиент не мог позволить себе столь сложного хирургического вмешательства на обеих лапах собаки; Уинстону предстояло пережить неизбежный послеоперационный период восстановления; и, наконец, риск был высок, а исход неочевиден. Это был неразрешимый вопрос, который неизбежно должен был привести к решению об эвтаназии. Даже сегодня подавляющее большинство ветеринаров усыпило бы Уинстона. «Простите, но мы ничего не можем сделать», — типичное решение, когда речь заходит просто о финансовых затруднениях, не говоря уже о сложнейших медицинских проблемах.

Хотя я твердо убежден, что истинные ветеринары всегда стараются сделать все, что в их силах, в любой ситуации. Если существует сложное хирургическое решение, но клиника не сообщает об этом, потому что они таких операций не делают либо клиент не может позволить себе таких расходов, я сомневаюсь, что хирург имеет право предлагать эвтаназию. Я твердо убежден, что мы должны все подробно и четко объяснить клиенту, и, возможно, он предложит другое решение. Честнее будет сказать: «Извините, но этих денег недостаточно для проведения операции. К тому же риск очень высок, поэтому мы их не делаем. Советуем вам обратиться к другим специалистам, но вы должны понимать, что вашей собаке (кошке или кролику) придется через многое пройти без какой-либо гарантии на успех. Возможно, будет лучше позволить ей уйти с миром прямо сейчас».

Нужно говорить правду.

Порой слова «мы ничего не можем сделать» становятся лучшим выходом, потому что в такой ситуации люди не чувствуют своей ответственности и не считают, что не сделали для своего любимца все, что можно было сделать. С того первого случая с Уинстоном мне не раз говорили, что, предлагая клиентам слишком много вариантов, я осложняю жизнь им и другим ветеринарам, заставляю людей страдать, потому что они не могут позволить себе наилучший выход, если послеоперационный уход оказывается для них невозможным или если они просто не согласны с моим подходом. Я уважаю право каждого на собственные решения. Понятно, что в Англии и других странах есть много прекрасных ветеринаров, которые могут предложить иные подходы и в моей области нейроортопедии, и в других. Тем не менее я по-прежнему считаю своим долгом излагать владельцам, любящим своих животных, все возможные варианты. Я твердо убежден, что большинство людей предпочтет знать о них, даже если им придется от всех отказаться.

Хозяин Уинстона спросил: «Что бы вы сделали, если бы он был вашей собакой?» Мне и другим ветеринарам часто задают этот вопрос. Клиенты ищут во мне не только профессионала, но еще и человека, способного на сострадание. Им интересно мое мнение. Они хотят знать, что мне не все равно, что я делаю все возможное, что мне можно довериться, потому что я поступлю правильно, не руководствуясь какими-то эгоистичными соображениями. Но мое мнение со временем претерпевало значительные изменения: сейчас я совсем не тот, каким был на заре своей карьеры. То же относится к любому ветеринару, который дает совет на основании своего опыта — небольшого или накопленного за многие годы работы. Восприятие и опыт любого индивида формируются под влиянием обстоятельств с течением времени, как и уровень его знаний и доступность определенных технических средств в конкретном месте в данный момент. На вопрос «Что бы вы сделали, если бы он был вашей собакой?» я всегда отвечаю прямо, честно и откровенно. Но недавно я понял, что в случае неудачи убитые горем владельцы животного могут посчитать, что я своим ответом повлиял на их решение. В случае Уинстона я мог бы сказать: «Поскольку мы можем контролировать боль Уинстона и шансы на выздоровление есть, то я постарался бы спасти его. Но методика подобных операций пока не описана, и нам придется импровизировать, придумывая что-то на ходу».

Теперь я отвечаю на этот вопрос, учитывая требования моего профессионального контракта, заключенного с Королевским колледжем ветеринарной хирургии, в котором говорится, что я не должен влиять на решение клиента и могу лишь честно сказать семье: «Я не взялся бы за операцию, если бы не был уверен, что в сходных обстоятельствах сделал бы это для своей собственной собаки Киры. Хотя я и надеюсь на успех, но я — всего лишь человек, и вы должны осознавать степень риска». Затем я обязан предупредить