Рабы Парижа - Эмиль Габорио

Эти слова, невероятные для любого постороннего человека, для юноши не были новостью. Герцог высказывал ему свои идеи множество раз. Между тем, Норберту казалось, что он слышит их впервые.

— А что, если мадемуазель де Пимандур не понравится мне? — спросил он.

— Ну и что?

— Я прошу вас избавить меня от вступления в брак, который будет несчастьем всей моей жизни.

Цезарь де Шандос пожал плечами:

— Детские глупости! Я так решил, и этого для вас должно быть достаточно.

— Отец!

— Вы, кажется, осмеливаетесь мне противоречить?

— Я не противоречу, а твердо стою на своем.

Герцог настолько привык к обычной покорности сына, что не сразу нашел ответ на неожиданные возражения.

— До сих пор я полагал, — насмешливо произнес он после небольшой паузы, — что только простолюдины ищут счастья в браке. Для аристократов же это просто сделка, обеспечивающая соблюдение фамильных интересов. Это очень печально, я не спорю, но в нашем кругу иначе быть не может. К тому же сердца мужчин брак нисколько не сковывает. А кто бы ни была ваша жена, ее сын будет герцогом де Шандосом, и это все, что вам от нее нужно.

Старик встал и начал прохаживаться по комнате.

— И ловко же я надул этого дурака Пимандура! — продолжал он. — Полтора миллиона приданого! А знаете, сколько у него денег? Пять миллионов! Пять миллионов прибавится к нашему состоянию: ваш сын унаследует все! Так что я к концу своей жизни надеюсь увидеть, как вы будете иметь семьсот тысяч годового дохода!

Герцог схватил сына за руку и судорожно сжал ее.

— Тем больше причин для нас с вами подвергать себя временным лишениям, чтобы как можно больше ускорить восстановление величия нашего рода!

Долго еще старик ходил и рассуждал, не замечая, что Норберт совершенно не разделяет его восторгов. Наконец герцог остановился перед сыном:

— Все, что было нужно, вы от меня услышали. Завтра мы едем в Пуату, а в воскресенье обедаем у Пимандура.

Молодой де Шандос несколько раз пытался заговорить — и не мог. От волнения у него перехватило дыхание.

Собравшись с силами, он дрожащим голосом пробормотал:

— Не стоит ехать в Пуату…

— Что вы сказали?

— Я никогда не сумею оценить мадемуазель де Пимандур.

— Вы с ума сошли?

— Эта девушка не будет моей женой.

— Отдаете ли вы себе отчет в том, что вы говорите?

— Да.

Герцог едва сдерживал гнев.

— И вы надеетесь, что я удовлетворюсь таким ответом?

— Я надеюсь, что вы уступите моим просьбам.

— Вы думаете, что я, глава рода, принесший столько жертв во имя высокой цели, откажусь от своих планов из-за капризов ребенка?

Норберт понял, что убедить отца ему не удастся, но решил не уступать герцогу до тех пор, пока это будет возможно.

— Это не каприз. Разве я когда-нибудь вас не послушался? Но в этом случае я умоляю вас предоставить мне свободу выбора. В остальном же по-прежнему приказывайте, что вам угодно.

— Я приказываю вам жениться на мадемуазель де Пимандур.

— А я говорю, что готов исполнить любой ваш приказ, кроме этого. Я ее не люблю и не полюблю никогда. Ради Бога, пощадите меня и не требуйте того, что выше моих сил!

— Я так сказал — и так будет!

Герцог встал, давая сыну понять, что разговор окончен.

Однако именно этим он заставил юношу решиться на открытое противостояние.

— Простите меня, отец, но этого не будет!

Глаза старого де Шандоса налились кровью, на лице его выступили пятна. Он круто повернулся к сыну и бешено закричал:

— Черт бы вас побрал! Откуда у вас столько дерзости?

— Я имею право решать свою судьбу.

— Где это видано, чтобы сыновья не выполняли приказаний отцов?

— Там, где отцы отдают невыполнимые приказания!

Для герцога это было уже слишком. Он схватил суковатую палку, заменявшую ему трость, и с диким воплем кинулся на сына.

Норберт, не шевелясь, смотрел на него твердым взглядом. Увидев это, отец остановился, со злостью отшвырнул палку и мрачно произнес:

— Рука не поднимается на потомка де Шандосов!

Своеволие и стойкость сына охладили пыл герцога. Он почувствовал в юноше свою кровь, и это польстило его фамильной гордости.

— Я бы не потерпел вашего удара, отец, — твердо проговорил молодой маркиз.

Тогда старик, сохранивший геркулесовскую силу воинственных предков, схватил Норберта за шиворот, поднял его, отнес на второй этаж и втолкнул в одну из комнат.

— Двадцать четыре часа вам на размышление! — прорычал герцог и запер дверь, оставив Норберта в заключении.

— Никогда! — крикнул юноша вслед отцу.

Теперь маркиз чувствовал себя настоящим дворянином: он боролся до конца и остался несломленным. Он еще больше полюбил Диану за то. что она пробудила в нем мужество и чувство собственного достоинства.

Но как сообщить ей о том, что произошло? Надо предупредить девушку, чтобы она была готова ко всему!

Кроме того, надо срочно посоветоваться с Доманом: что делать, какими способами ему, несовершеннолетнему, противиться воле отца?

— Норберт стал думать о побеге.

Тяжелая дубовая дверь была по-средневековому крепка. Окно было слишком высоко от земли и к тому же выходило в вымощенный булыжником двор замка.

Юноша внимательно осмотрел комнату, но не обнаружил ни одного предмета, который мог бы заменить веревку.

Поразмыслив, он нашел выход из положения. Если ему на ночь дадут постель, то в его распоряжении окажутся две простыни, с помощью которых, как он читал в каком-то романе, нетрудно спуститься из окна.

После этого надо бежать к Доману. А Диане передать через адвоката записку, потому что ночью с ней встретиться не удастся, а до рассвета Норберт хотел успеть вернуться в свою камеру.

Приняв такое решение, он с легким сердцем уселся в кресло и стал ждать.

За всю его недолгую жизнь никогда у него не было так хорошо на душе, как сейчас. Он порвал узду, в которой держал его отец. А это — главное!

Все прочие препятствия на пути к Диане уже казались ему пустяками.

В эту самую минуту герцог, закончив в одиночестве ужин, вызвал своего доверенного слугу и мрачно сообщил ему:

— Господин Норберт заперт у меня на втором этаже, в желтой комнате. Вот ключ. Отнеси ему ужин.

— Сию минуту, ваша светлость.

— Погоди, Жан!

— Слушаю, господин герцог.

— Ты проведешь всю ночь вместе с ним. И не смыкай глаз, будет он спать или нет. Если он захочет бежать, ты его остановишь. При необходимости можешь применить силу: я тебе приказываю. Не справишься — зови на помощь. Я сам приду. Все. Ступай.

Эта предосторожность герцога разом перечеркнула все планы и надежды несчастного узника.

— Быть не может, чтобы Норберт сам до этого додумался! — ворчал герцог. — Тут непременно замешана женщина. Но кто она?

Он понимал, что спрашивать об этом сына бесполезно.

Обращаться к посторонним старому аристократу не позволяла гордость.

Но как же ему узнать имя негодяйки?

Вдруг де Шандоса осенило:

— У меня же есть Бруно! Он знает дорогу и приведет меня прямо к цели!

Герцог припомнил, что Норберт обычно уходил в лес вскоре после полудня, и решил дождаться этого часа. Удачная мысль привела его в хорошее настроение. Де Шандос пообедал, приказав накормить и заключенного. Затем приставил к нему на время своего отсутствия еще несколько слуг и свистнул Бруно.

Пес недолюбливал старика и тому пришлось приложить немало усилий, чтобы заманить собаку на тропинку, по которой всегда уходил в лес молодой охотник.

Дальше все пошло само собой. Бруно неторопливо бежал привычной дорогой, уверенно сворачивая с одной тропинки на другую. Герцог без труда поспевал следом.

Вскоре они пришли на то место, где Норберт когда-то чуть не застрелил Диану. Тут пес, покружившись и понюхав воздух, неожиданно уселся на траву и долго сидел, нетерпеливо поглядывая по сторонам.

"Очевидно, здесь они обычно встречаются, — подумал де Шандос. — Укромное местечко!"

Он спрятался и стал ждать.

Когда эта женщина придет, он как следует запугает ее и заставит отказаться от всяких притязаний на маркиза. Мало того, пусть она сама посоветует Норберту покориться воле отца!

Старик испытывал удовольствие, предвкушая легкую победу: слишком уж неравны силы у слабой женщины и у герцога де Шандоса, одного из самых знатных дворян Франции.

Интересно, какого звания эта потаскушка? Скорее всего, хитрая простолюдинка, позарившаяся на громкий титул неопытного мальчишки…

Пес прервал его размышления веселым лаем.

— Ага! — прошептал герцог, выходя из-за куста. — Это, должно быть, она!

На поляне появилась девушка и, увидев отца вместо сына, испуганно вскрикнула.

Старик был поражен ничуть не меньше. Вместо безродной авантюристки он увидел перед собой мадемуазель Диану, дочь маркиза де Совенбурга.