Изгнанники, или Топ и Харри - Лизелотта Вельскопф-Генрих

Медленно, со множеством зигзагов он продвигался по южному склону горного массива. Следы, какие ему попадались, свидетельствовали о том, что где-то в здешних лесах многочисленные дакота обустраивались на зиму и, должно быть, выходили на охоту. Поэтому он продвигался на большей высоте, хоронясь за причудливыми скалами. Там он несколько раз оказывался в непосредственной близости от пещеры и той полянки, на которой два года назад стояло стойбище рода Медведицы. Но большой ветровал изменил местность, и Харка обнаружил, что сама поляна и вообще весь горный склон сейчас необитаемы. И даже следы охотников сюда не вели, кроме следов одинокого порожнего коня с неподкованными копытами. Харка пошел по этому следу, так удивившему его, но животное не обнаружил. Старые и новые следы перепутались, и Харка пока оставил поиски, чтобы не терять время. Он лишь убедился, что мустанг был без всадника.

Однажды ночью молодой индеец окончательно решил проникнуть в пещеру. Вход и отрезок до подземного водопада были ему знакомы. Поскольку он рассчитывал, что пробудет в пещере долгое время, он привел своего Чалого на малоснежную лесную опушку, где конь мог найти гораздо лучший корм, чем за все последние дни, и откуда ему не захотелось бы уходить. А если даже он и отошел бы, Харка отыскал бы его потом по следу на снегу. Поэтому он оставил мустанга без присмотра и без пут пастить и снял с него уздечку. Одеяло из буйволиной шкуры, которое не могло ему понадобиться в пещере, оставил пристегнутым на коне. Сам же отправился ко входу в пещеру, когда темнота еще не опустилась. Вход находился посреди скалистой стены, она вертикально вздымалась на лесистом склоне. Взобраться к этому входу снизу одинокому путнику было трудно, потому что ниже входа из скалы выступал горб. Самое простое было закрепить лассо на дереве поверх скалистой стены, спуститься по веревке и, опираясь на какой-нибудь выступ, обогнуть этот горб и проникнуть внутрь. Именно этот путь и проделали полтора года тому назад Маттотаупа со своим сыном, и теперь Харка собирался его повторить. Но для начала Харка влез на высокое дерево под скалистой стеной, чтобы из его кроны, поравнявшись с входом в пещеру, заглянуть в эту пасть, из которой, казалось, в это холодное время года исходило парно́е дыхание. Харка оглядел каждый метр, каждые полметра, почти каждый сантиметр этой скалистой стены, мох, разросшийся на некоторых местах, свисающие с верхнего края корни деревьев и обвившие их ползучие растения. Не было ничего, ни малейшего повреждения, которое указывало бы на присутствие человека.

Молодой индеец спустился с этого дерева и поднялся по лесистому склону на уровень верха стены. Почва здесь была сплошь скалистая, дающая хорошую опору, и, хотя склон был очень крутой, не составляло труда подняться, не оставив следов, так как снег здесь сохранился лишь местами. Ночь стояла темная. Луна еще не взошла над верхушками деревьев, свет исходил лишь от снега в молчаливом согласии с далекими звездами.

Прокричала сова.

Харка вспомнил, что и в тот раз, когда он был здесь с отцом, сова тоже кричала, но уже после того, как оба индейца покинули пещеру. События той ночи так крепко запечатлелись в сознании мальчика, что память сохранила каждую деталь.

Пробравшись наверх скалистой стены, он отыскал то дерево, на котором отец в тот раз закреплял лассо. Харка обвел длинный кожаный ремень вокруг ствола, при этом ему бросилось в глаза, что кора этого дерева совсем лишена снега, тогда как в коре всех соседних деревьев его набилось достаточно. Должно быть, кто-то специально смел этот снег. Ни одно животное и ни одна природная сила не могли бы это проделать так чисто. И Харка предположил, что здесь был человек, причем уже после большого последнего снегопада, то есть в течение последних шести дней. Какой интерес преследовал этот незнакомец, для чего ему понадобилось обметать ствол от снега? Чтобы никто не мог по следам на снегу обнаружить, что вокруг этого ствола было обернуто лассо?

Харка немного подумал, но решил не отступать от своего намерения. Он ощупал ствол кончиками пальцев, но не обнаружил на его гладкой коре ни царапин, ни потертостей. И он обернул свое кожаное лассо вокруг ствола, сложил вместе два свисающих конца равной длины, схватился за эту двойную плеть и, упершись ступнями в скалу, пошагал по ней вниз, в горизонтальном положении, перебирая по лассо руками, до выступа, на котором он мог стоять. Потянув за один конец лассо, он стащил его с дерева и свернул искусной петлей, чтобы взять с собой. Осторожно – прислушиваясь и осматриваясь – обогнул горб скалы и очутился у входа в пещеру. Быстро скользнул в эту черную дыру. Теперь он был в надежном укрытии.

Он выждал, не шевельнется ли что, но не было ни шороха, ни дуновения воздуха. С потолка пещеры капало, и Харке приходилось огибать причудливые наросты, свисающие сверху и торчащие снизу. Пол пещеры уходил в глубину под уклон. Изнутри горы доносился гул и шум, постепенно нарастая. Харка уже знал, что этот шум производили подземные воды. Он двигался ловко и не испытывал пугливых сомнений, которые могли бы его задержать. Так он быстро пробирался вперед. Шум воды все усиливался и уже гремел у него в ушах.

Он теперь вспомнил то мгновение, когда они с отцом добрались до воды и тот, схваченный кем-то неведомым, едва не сорвался вниз, в водопад. Тогдашний секундный смертельный страх охватил его и сейчас. Поэтому он продвигался осторожно, по шажочку, нащупывая, за что ухватиться и на что наступить. Он даже прикрыл глаза, чтобы их блеском в темноте не выдать себя, если в пещере есть кто-то еще, кроме него.

Вот до него уже стали долетать брызги воды, низвергавшейся сверху по правую руку от него, пересекающей пещеру и обрывающейся вниз на неведомую глубину слева.

И вдруг этот дождь из брызг прекратился. Харка почувствовал, что перед ним что-то двигается, хотя не мог бы сказать, откуда берется это чувство. Ему показалось, что он учуял человека; обоняние подсказывало, что это не индеец, а белый в давно не стиранной, пропотелой одежде. Запах надвигался и подступил удушающе близко к нему. У Харки уже не было времени на раздумья. Из-за инстинктивно охватившей его ненависти к любому возможному чужаку, а также из-за опасности подвергнуться нападению, если не нападать первым, он выхватил кинжал.

Это было оружие, привычное ему с детства, и