Победа ускользает - Мошков Кирилл

— Вижу.

— Надо подцепить лапку, завести за мой буксировочный слот, потом я выброшу свой швартов, даже пару, и надо будет их зацепить за швартовочный порт яхты. Сможешь?

Соломка увлеченно нагнулся вперед, подал перехватчик чуть ниже, вглядываясь.

— Попробую, — сказал он наконец. — На занятиях я, помнишь, монету в пять марок поднимал.

— Я поэтому тебя и позвал.

— Только то было на занятиях… — пробормотал шестой номер, еле заметными толчками опускаясь все ближе к поверхности. Даниэль знал, что у Романько есть такая особенность — парень иногда чрезмерно уходит в себя. Поэтому он решил развлекать его разговорами, пока тот будет работать.

— Павло, а Павло, — сказал он, отключив все каналы, кроме шестого номера. — Я тебя кое о чем хочу спросить. Можно?

— Валяй, — отозвался шестой номер. Выпустив манипуляторы, он медленно и равномерно подводил их к лежащей на серебристо-черной поверхности брони Космопорта пятнадцатисантиметровой лапке.

— Почему тебя Сергей из пятого звена называет khokhol?

Соломка засмеялся, из-за чего ему на секунду пришлось остановить манипуляторы.

— Он ведь русский, Сергей-то, — объяснил он. — А я по происхождению украинец. — Кончики пальцев манипулятора подцепили лежащий на броне тросик. — Он где-то вычитал, что в древности русские дразнили украинцев этим словом. — Манипулятор приподнял тросик и стал пропускать его между пальцами; лапка поползла по броне, подтягиваясь к манипулятору. — Ему проще: он даже по-русски говорить умеет. Я-то украинского не знаю. Но Галанет большой… — Лапка застряла между пальцами манипулятора, и Павло крепко сжал их, чтобы лапка не выскочила. — …В выходные я посидел в Галанете и нашел, каким словом дразнили украинцы русских. Так что теперь мне есть чем ему ответить.

— И что это за слово? — с любопытством спросил Даниэль, наблюдая, как манипулятор шестого номера поднимает лапку швартова яхты к его борту.

— Katsap, — со смешком ответил Соломка, и Даниэль услышал, как лязгнул в его собственной броне буксировочный захват. — Готово.

— Молодец, — сказал Даниэль. — Теперь держи мои концы.

Он отстрелил по одному швартову с каждого борта, и они повисли, притягиваемые тяготением Космопорта и уже не удерживаемые искусственной гравитацией внутри перехватчика.

Соломка аккуратно завел сначала один, потом другой швартов в тот самый лючок на нижнем склоне брони «Лестера», откуда вышел единственный уцелевший швартов. Даниэль активировал лапки швартовов, и они намертво вцепились в края лючка. Теперь «Лестер» был соединен с его SPDIF тремя тонкими, но чрезвычайно прочными нитями.

— Так, — сказал Даниэль, снова включаясь в общий канал звена. — Второй, третий, ко мне. Берите меня на буксир за задний слот. Будем вместе вытаскивать яхту.

В кризисном центре, где еще в десять утра (всего шесть часов назад), работало только три десятка МИБовских и флотских специалистов, все гудело, как в Зале Ожидания. Здесь собрались несколько сотен человек, если уже не больше тысячи. Появились даже и те, без кого можно было бы прекрасно обойтись — например, заместитель министра двора герцог фон Вольцов, который то и дело обращался к министру имперской безопасности маршалу фон Гёссеру и заместителю командующего Звездным Флотом адмиралу Гомилке с дурацкими идеями относительно соблюдения Статута Суверена и его Протокола при буксировке поврежденной яхты. Фон Вольцов был хорошо известен как один из крупнейших (после покойного министра двора при деде нынешнего Пантократора герцога Эндерса) знатоков тысячелетнего галактического протокола, а также как фантастический долдон и зануда. Именно из-за этих его свойств министром двора стал не фон Вольцов, а скромный и деловитый граф Шимански, но тот сейчас был на борту поврежденной яхты, и даже не было известно, жив ли он и здоров ли.

Зато точно было известно, что жив сам суверен: эта информация содержалась в той единственной радиограмме, которую Роби Кригеру удалось отправить в кризисный центр с аварийного коротковолнового передатчика после того, как героический лейтенант Мангельсдорф вогнал нос своего SPX в работающую гравистатику борта ноль-тринадцать и оба катера всего в тысяче метров за кормой «Лестера» исчезли в ослепительной вспышке субъядерной детонации, мгновенно окатившей яхту волной высокотемпературной плазмы. Вслед за этим передатчик вышел из строя, и даже сигнал Главного Терминала, находившегося при суверене, получить было невозможно: оплавленная броня яхты потеряла все внешние антенны, и если КВ-передатчик использовал в качестве антенны весь корпус корабля, то Главный Терминал такой возможности не предусматривал. То есть связь, видимо, была, но односторонняя: на Главный Терминал продолжали подавать новости и отчеты кризисного центра в расчете на то, что мощности приемных антенн золотой коробочки в непосредственной близости к источнику сигнала вполне хватит, чтобы эту информацию принять.

Кризисный центр гудел. Перестроенный из древнего ситуационного штаба Империи, откуда полководцы древности командовали сражениями Телемской, Смутной и всех Кальерских войн, он сейчас принимал, обрабатывал и сводил воедино информацию сразу по нескольким ситуациям. Два звена перехватчиков на малых скоростях утомительно медленно волокли ко Дворцу через северный Полярный коридор яхту с Пантократором. Командование флота пыталось вырвать силы четырех важнейших звеньев Звездного из-под чужого контроля. Готовилось проникновение в захваченные звенья ЦОКП. МИБ только что заполучило нелегально ввезенного в Космопорт бывшего президента Конфедерации, а заодно — и одно из главных действующих лиц так называемого Совета Молнии, человека, только позавчера угрожавшего сбросить термоядерную бомбу на Землю. Нужно было срочно выработать порядок действий в отношении Конфедерации, а главное — с кем именно в Конфедерации вести теперь дела в свете того, что ее Президент отказался пособником террористов. И все это — при том, что важнейшие специалисты и принимающие решения руководители не могли прибыть в кризисный центр! Сам Пантократор сейчас беспомощно болтался на трех тросах в оплавленной яхте, влекомой тремя маломощными перехватчиками. Командующий Звездным Флотом адмирал Голицын и советник Пантократора по отношениям с Конфедерацией, заместитель государственного секретаря фельдмаршал Штокхаузен, только что на аварийной шлюпке спустившиеся с борта блокированного «Вуббо Оккелса» на поверхность Телема, еще сидели на космодроме Нова-Москвы в ожидании посадки на срочно зафрахтованный телемский шаттл-курьер, который должен был доставить их на Станцию Толиман к пересадке на челночный лайнер до Космопорта. Государственный секретарь, в знак того, что визит на Телем только приостановлен, оставался в Лиссе. Можно представить, какие сложности во взаимоувязке и утрясании всех решений, которые надо было к тому же принимать очень быстро, приходилось сейчас преодолевать фон Гёссеру, Гомилке и присоединившемуся к ним представителю Государственного секретариата — второму заместителю госсекретаря доктору Граучо Маркесу. Тем более что в шестнадцать по абсолютному возникла новая сложность: Галактический Совет Конфедерации официально потребовал от Империи выдачи бывшего президента Нормана и террориста Ямамото.

Всего в трех метрах от руководства, располагавшегося за центральной консолью в основании огромного амфитеатра ситуационного зала, в середине первого ряда рабочих мест, у центрального прохода, сидел за необычным вогнутым экраном какого-то особенно мощного терминала сухопарый мужчина лет тридцати в повседневной форме МИБ с погонами подполковника. На груди его скромно светились колодки четырех орденов, при взгляде на которые обычный гражданский человек испытывал смутное уважение, а любой человек в форме, разбирающийся в обозначениях орденов, невольно вытягивался в струнку: помимо трех очень уважаемых боевых орденов (достаточно редких в это, в целом, мирное время), на комбинезоне подполковника имелась колодка ордена Звездной Доблести, живых кавалеров которого в Империи сейчас насчитывалось всего пятеро.