Дикая птица - Елена Анатольевна Кондрацкая

когда же отец избавится от Яснорады, но он отчего-то этого не делал. А Яснорада днями напролёт сидела в своей комнате, рисовала или читала книги. Рогнеда не понимала её и страшно завидовала тому, что отец не заставлял Яснораду участвовать в своих гнусных замыслах. Не мучил тренировками и уроками. Не принуждал делать то, чего ей не хотелось, и разрешал играть и развлекаться днями напролёт. Рогнеда ненавидела её за это.

К отцу тёплых чувств она тоже никогда не испытывала. В далёком детстве искала его одобрения, но, когда подросла, поняла, что она для него не более чем инструмент, дорожка к власти и деньгам. Рогнеда не знала, видел ли он когда-нибудь в ней дочь.

Забавно, но в семье царя Рогнеда увидела похожую картину. Дарена Радомир не любил. По крайней мере, не так, как отцы должны любить своих детей. Дарен был его наследием, ценным продолжателем царского рода. Но в нём же Радомир видел и угрозу. Ту, которой Радомир сам оказался для своей семьи. Его рука не дрогнула, когда он убивал братьев, и его отец… Подтверждений тому не было, но поговаривали, что старый царь умер вовсе не от старости. Удивительно, что Дарен вырос во всем непохожим на своего отца, но, думалось Рогнеде, глубокой сыновней любви он к нему не испытывал.

А Власта с Есенией? Рогнеда подозревала, что тут тоже всё дело было во власти. Радомир держал их при себе, чтобы не пускать к трону чужаков. Власта была верна ему как собака. Собака, которая за место у трона и кость побольше убивала братьев по его приказу так же легко, как и он сам. А глупышка Есения – отличная партия для Дарена. Её всегда будут больше занимать украшения, чем политика, она не будет пытаться подмять под себя мужа и не устроит переворот. Пожалуй, только с Рогнедой Радомир просчитался. Хотя, если взглянуть на картину в целом, Рогнеда отлично вписывалась в эту семейку.

Две семьи, связанные кровными узами и привязанные друг к другу скорее канатами обязательств, страха и холодного расчёта, нежели любовью и нежностью. И Рогнеда всегда считала это нормальным. По-другому бывает только в книжках. По-другому – красивая сказка для наивных дураков, которые хотят быть обманутыми.

Но теперь она сидела за столом в доме Варвары и скрипела зубами от зависти. Семь человек, не связанных родством, играли в семью. И играли так хорошо, что она верила в их любовь.

– Рогнеда, ты себя хорошо чувствуешь? – спросила Надежда, выдёргивая её из клетки собственных мыслей. – Совсем ничего не ешь.

Рогнеда перевела взгляд на тарелку с кашей. Она почти остыла.

– Давай осмотрим твои раны после еды, – предложила Варвара, глядя с беспокойством.

– Не нужно, – Рогнеда адресовала ответ своей тарелке. – Всё почти зажило.

Это была правда. Бок почти затянулся, а палец напоминал о себе редкой тупой болью, которая, возможно, уже никогда не покинет её. Но за этой правдой скрывалось ещё кое-что – старый, закостенелый страх.

«Никто тебя никогда не полюбит».

«Никто меня никогда не любил».

Рута спрыгнула с коленей Людмила, подошла к Рогнеде и протянула ручки. Рогнеда с трудом могла поверить, что эта малышка способна обращаться в чудовище, но всё равно невольно отпрянула. Если ей взбредёт в голову укусить…

– Она не кусается, – Варвара подарила Рогнеде игривую улыбку. – Да, Рута?

– Дя, – серьёзно кивнула малышка и продолжила тянуть руки.

Рогнеда медлила. Сама не зная, почему.

– Иди ко мне, – ласково сказала Варвара и провела ладонью по макушке Руты, привлекая к себе.

Рута обиженно выпятила нижнюю губу, но послушно последовала за рукой Варвары и взобралась к ней на колени. Рогнеда хотела сказать что-то, чтобы оправдаться, но никто этого не ждал. Ложки снова застучали о тарелки, челюсти принялись перемалывать пищу, а близнецы вновь загалдели, привлекая всеобщее внимание.

Рогнеда бросила быстрый взгляд на Варвару, она улыбнулась уголком пухлых губ. Рогнеда не увидела в её глазах понимания, но и осуждения не увидела – в них ровно горело весеннее солнце, заботливо согревающее каждого, кому не хватало тепла. Рогнеде очень хотелось греться в её лучах, хотелось верить, что она тоже имела на это право.

Рогнеда отвернулась.

Рута схватила кружку Варвары, полную клюквенного морса, и бодро забулькала. Варвара и бровью не повела.

– Это не… опасно? – спросила Рогнеда, прежде чем успела подумать.

– Что? – не поняла Варвара.

– Пить. Её слюна… – выдавила она, и только теперь поняла, что сидит, замерев, настороженная и прямая, словно натянутая струна.

Варвара задумалась на мгновение, как будто смысл сказанных слов никак не мог дойти до неё, а потом беззаботно рассмеялась. Рогнеде тут же стало стыдно за свой вопрос.

– Это всё заблуждения, – подала голос Надежда. Она говорила спокойно, но поджатые губы и блеск в глазах говорили о том, что её задел вопрос. – Слюна волколака должна попасть в кровь, только тогда… В общем, если она не укусит… Я понимаю, что ты боишься, но Рута не опасна, правда.

– Всё в порядке, – Людмил положил руку на плечо Надежды, а на Рогнеду посмотрел с пониманием. – Нам всем нужно было время, чтобы привыкнуть. Вся беда в незнании. Незнание порождает страх, а тот пускает глубокие корни. Нужно время и силы, чтобы их выкорчевать.

– А деревенские знают? – спросила Рогнеда. – О Руте?

– Нет, – ответила Варвара. – Это касается только Руты и нас.

– А если узнают?

Варвара пожала плечами.

– Тогда и будем разбираться.

* * *

Дарен со стоном сел. Ноги затекли, спину и шею ломило. Яга не озаботилась его удобством, так что, похоже, как он упал на лавку, так и пролежал всю ночь в странной позе.

Сквозь туман за запотевшим окошком пробивался рассвет. На печи храпела Яга. За столом сидел Круко и немигающим взглядом смотрел на Дарена. Его серые глаза слегка светились в полумраке избы, отражая огоньки свечей.

– О, проснулся! – прошелестел он и хихикнул. – Я уж думал, до следующей Луны проспишь.

– Долго я спал? – Дарен мотнул головой, стряхивая остатки волшебного сна. Голова тяжёлая, будто чугунный горшок, а мысли всё ещё окурены туманной дымкой чар.

– Да-к уж третья ночь на исходе.

Сколько?! Дарен встрепенулся и вскочил с лавки. Бок тут же прострелила острая боль, но он старательно от неё отмахнулся. Нельзя терять времени. Его и так не осталось. Три ночи! Дарен схватил с крючка кафтан, на левой поле которого бугрились неровные швы красных нитей, намертво стянувших дыры, оставленные лешим.

Рука проскользнула в рукав. Снова острая боль в боку, уже чуть слабее, но достаточно, чтобы постараться не