Тихий омут - Ирина Волчок

— Что, не ожидала встретить в этом захолустье принца на белом коне? — в первую же встречу спросил знакомый директор и поправил белый пробковый шлем, как корону.

Во второй раз он спросил то же самое. И в третий. Ну и хватит, она только три верховые прогулки и планировала. И все, и в расчете. А то себе дороже получается. Лучше бы она вытащила из воды того, кто с березы упал, а не брата директора. Правда, бабушка потом говорила, что Вера вытащила из воды того, кого надо. Этот вытащенный всю осень бабушке на огороде помогал, сам, своими руками, и картошку копал, и сено для Козочки с ее козлятами привез, и даже, когда в соседнюю новостройку стали водопровод тянуть, — он и в бабушкин дом воду провел. Совершенно бесплатно. Так что, может быть, Вера из воды вытащила именно того, кого надо. Тем более, что он ее ни разу больше не преследовал. Издалека смотрел, это да. Когда поблизости оказывался — не смотрел, отворачивался и невнятно здоровался. Этим летом пару раз тоже, оказавшись поблизости, отвернулся и невнятно поздоровался. В третий раз не отворачивался, поздоровался внятно, посмотрел пристально, сказал с удивлением:

— Ты это… Ты как-то изменилась, да?

— Да, — весело согласилась она. — Я очень изменилась. Что ж поделаешь, годы-то идут.

— Да ладно, — обиделся вытащенный. — Я серьезно… Какие годы, ты чего… Ты просто изменилась как-то. Ходишь по-другому. И смотришь. И вон, смеешься даже.

О том, что Вера изменилась, первой ей сказала тетя Шура, Генкина мать. Приезжая в Становое, Вера каждый раз в первую очередь забегала навестить тетю Шуру. Они нечаянно подружились в то лето, когда Вера приехала к бабушке после первого курса мединститута. Тогда она к тете Шуре забегать даже и не думала, та сама в бабушкин дом пришла. С гостинцами — с большим пирогом с капустой и баночкой яблочного варенья. Сидели, пили чай, бабушка изо всех сил поддерживала беседу, Вера все больше помалкивала, тетя Шура невпопад поддакивала или отнекивалась, сидела, как на иголках, поглядывала на Веру ожидающими глазами, улыбалась непонятно. Бабушка поднялась, отправилась в кухню ставить новый чайник — и тогда тетя Шура быстро придвинулась к Вере, схватила ее за руку, крепко сжала и, глядя ей в глаза ожидающе и вроде бы виновато, тихо, но очень выразительно сказала:

— Вер! Я за тебя каждый день бога молю, так и знай. Я в церкви свечки ставлю, чтобы, значит, тебе во здравие. Так и знай. Ты моя спасительница… и девок моих тоже. И Генки тоже. Так и знай. Я добро не забываю…

— Теть Шур, вы чего? — Вера даже испугалась.

Из кухни вернулась бабушка, и тетя Шура замолчала и опять, улыбаясь, стала ерзать, как на иголках. Вскоре поднялась, сказала, что пора, и взглядом позвала Веру за собой. Вера удивилась, но вышла вслед за ней, слегка настороженная. За калиткой тетя Шура быстро оглядела улицу, опять уставилась Вере в глаза и торопливо заговорила:

— Вер, ты его прости… Обалдуя-то моего… Прости, ладно? Я не знаю, как там чего, но на подлую гадость он не пошел бы… Ведь не пошел он, а, Вер? Успокой ты мне душу, я ведь второй год маюсь: кем же мне сына родного считать? Он не говорит ничего. А я и спрашивать боюсь. Я ведь знаю, что это ты ему руку-то… Да это и ладно, и все правильно, если за дело. И в армию не взяли. А работать не мешает. У него работа сейчас очень хорошо идет, деньги большие, он дом новый в Залесном уже достраивает, и мы все на его деньги живем. Хорошо живем, сроду так не жили. А взяли бы в армию — и подохли бы без него… Да и в армии нынче тоже… Так что ты наша спасительница, как ни крути. Вер, ты его простила?

— Тетя Шура! — почти закричала Вера. — Ну что вы выдумываете?! Господи, боже мой! Да за что мне Генку прощать?! Это вы меня простите! Я его покалечила! Я не хотела! Мы просто из-за глупости какой-то поссорились! Он помириться хотел! Руку протянул! А я ударила! А сама испугалась и убежала! А у него, оказывается, перелом! Тетя Шура! Простите меня, я нечаянно!

— Ты правду говоришь? — с надеждой спросила тетя Шура. — Ты мне правду скажи… Я ведь тебя сама не пойму. Ты, девка, как этот твой Тихий Омут… Дна не видать… Так ты, правда, зла на Генку не держишь? Значит, не обижал он тебя, Генка-то?

— Может, и обижал, я разве сейчас помню? — Вера решила, что для успокоения тети Шуры лучше всего изображать наивную дурочку. — Я в школе на многих обижалась. Больше всех на Нинку Сопаткину, она меня больше всех дразнила, да еще при всем классе… Да и вообще многие дразнили. Скорее всего — и Генка тоже. Я же тогда страшная была, вот все и дразнили. В детстве многих за что-нибудь дразнят, что ж теперь — всю жизнь до старости обижаться, что ли? Зато как я им всем отомстила! Да, тёть Шур? Я вон какая красивая получилась, а они почти все уже кошки облезлые. Да, теть Шур?

— Ой, Вер, ну тебя совсем, — уже почти успокоено сказала тетя Шура. — Какие ж они облезлые? В девятнадцать-то лет! Ты ж помладше всех была? Ну да, тебе сейчас семнадцать. Вот через два годика погляди в зеркало и вспомни мои слова… Так Генка не виноват перед тобой?

— Да спросите вы его самого, — посоветовала Вера. — Может, он чего-нибудь и вспомнит. Хотя вряд ли, наверное. Если бы что-то серьезное — тогда конечно… Но серьезное я сама помнила бы, правда?

— Ты к нам в гости приходи, — совсем весело сказала тетя Шура. — Прямо завтра приходи, ладно? Посмотришь, как мы теперь живем, я и девки. Генка-то в Залесном, иногда только приезжает, когда помогать чего-нибудь… Придешь?

— Приду, обязательно. Спасибо большое…

Она пришла и назавтра, и потом часто заходила, и в каждый свой приезд в Становое в первую очередь забегала к тете Шуре. Тетя Шура всегда встречала ее как родную, и девчонки ее Веру так же встречали, а Генку за все эти годы она ни разу не увидела. Генка жил в Залесном с женой Нинкой и с двумя детьми — сыном Александром и дочкой Александрой. Дочка еще совсем маленькая была, а сын уже большой, сын у Генки с Нинкой родился через полгода после окончания школы. У крашеной шалавы Любки тоже сын родился, и даже еще раньше, чем у Нинки, но Любка вышла замуж за физрука — и правильно сделала, физрук на нее не надышится, и сына ее любит, и его мать невестку полюбила — кто бы мог подумать? — и на внука сильно радуется, даже болеть совсем перестала… А Генка, паразит, на жену поплевывает. Нет, не пьет, боже упаси, и руки не распускает, нет-нет, ничего такого! Но смотрит, как на пустое место. Нинка даже свекрови жаловалась. А что свекровь? Ну, сказала Генке, чтобы жену не обижал. А он даже не понял: чего, мол, ей надо еще? И так все в дом, все в дом, Нинка и при матери-бухгалтерше так не жила, как сейчас живет. Только что звезды с неба у бабы нет, а остальное все есть. Чего жалуешься-то? Ну, вот как ему объяснишь, что звезда с неба бабе даром не нужна, бабе нужно, чтобы муж ее любил… Правда, детей Генка любит, сильно любит, чего доброго, совсем избалует. Да он и мать балует, и сестер. Вон они как нынче живут! Не всякая семья этих новых так живет. Все — от Генки, все — от его резных деревяшек, от его золотых рук, от его поломанного пальца, дай бог Вере здоровья, уберегла обалдуя от армии…