Жизнь лондонского дна в Викторианскую эпоху. Подлинные истории, рассказанные нищими, ворами и продажными женщинами - Генри Мэйхью

«Утром они часто пили чай, кофе и ели на завтрак яйца, ломти бекона, сушеную рыбу, свежее масло и другие вкусные вещи, которые работающие люди посчитали бы роскошью. Каждый из них обсуждал свои планы на день и договаривался с другими об обмене одеждой, повязками и т. д., что считалось необходимым делать, чтобы их не узнали в тех местах, где они недавно работали».

«Обедали эти люди, пока совершали свой маршрут. Обед обычно состоял из лучшей части провизии, которую им давали из сострадания. Его они поедали, как правило, на ступенях дома, расположенного на какой-нибудь приличной улице, после чего они отправлялись в какую-нибудь пивную на одной из глухих улочек, чтобы выпить чего-нибудь горячительного».

«Горы хороших продуктов они приносили домой и бросали на разделочный стол или в угол, как не подходящие для употребления в пищу «профессиональными» попрошайками. За такие продукты тысячи работающих в Лондоне людей были бы только благодарны. Ее отдавали детям, которые приходили в эти ночлежки. Более изысканную пищу, такую как куски фигурного хлеба, рулетов, почки, баранину и ягнятину, господа из этого заведения приберегали для своего привередливого пищеварения».

Мальчики на прогулке в тюрьме Тотхилл-Филдз

«По воскресеньям многие попрошайки оставались дома до самой ночи. Они проводили день за игрой в карты, в шаффлборд (настольная игра, популярная в пабах: монеты или металлические диски щелчком передвигают по разделенной на девять клеток доске. — Пер.), в кости и за другими развлечениями. Иногда за игрой в карты, когда за столом сидели человек десять, на кону лежали пять или шесть шиллингов, хотя обычными ставками были медяки. …Жизнь попрошайки далеко не всегда полна лишений. Я не говорю (это слова г-на Ханта) о по-настоящему бедствующих людях, на нужды которых иногда обращают слишком мало внимания. Я говорю о профессиональных нищих, которые предпочитают жить попрошайничеством, а никак иначе. Среди них есть моряки, которые свое самое дальнее плавание совершили в тюрьму в Тотхилл-Филдзе или в Грейвсенд на увеселительной прогулке. Калек с руками на перевязи или ступнями, замотанными в кровавое тряпье и распухшими чуть ли не вдвое, можно увидеть танцующими в ночлежках на вечерних пирушках. Вы можете увидеть среди них бедных ирландцев, у которых в мешках, висящих на шее, или в поясах их брюк лежат от пяти до тридцати соверенов; женщин, которые носят на спине и на руках взятых взаймы младенцев или же сверток одежды, похожий на ребенка, и других переодетых мошенников».

«Между Бакеридж-стрит и Черч-Лейн находилась Айви-Лейн, которая вела от Джордж-стрит до Кэриэр-стрит, с которой она была связана небольшими воротцами. Кларкс-Корт располагался от нее слева, а Рэтс-Касл — справа. Этот дом был большим грязным зданием, которое занимали воры, проститутки и мальчишки, промышлявшие воровством. При сносе этого дома в 1845 году был найден массивный фундамент больницы, построенной в XII веке королевой Матильдой, супругой Генриха Первого, дочерью короля Шотландии Малькольма, для людей, зараженных проказой».

«В этом месте преступникам выдавали кружку эля на пути из Ньюгейта (долговая тюрьма в Лондоне. — Пер.) в Тайберн (место публичной казни в Лондоне, существовало в течение 600 лет, использовалось до 1783 года. — Пер.)».

«Мейнард-стрит и Кэриэр-стрит занимали разъездные торговцы фруктами, воры и попрошайки. Джордж-стрит, часть которой все еще сохранилась, состояла из ночлежек для бродяг, воров и нищих и нескольких публичных домов».

От Джордж-стрит до Хай-стрит тянутся конюшни под названием Хэмпшир-Хог-Ярд, где находится старый ночлежный дом для одиноких, бедных, но честных людей.

Часть трущоб, сохранившаяся до наших дней и состоящая из Черч-Лейн с ее дворами, небольшой части Кэриэр-стрит и меньшей части одной стороны Черч-стрит, в настоящее время более густо населена, чем тогда, когда существовала Бакеридж-стрит и ее окрестности. Старый трактир «Корона», расположенный на Черч-Лейн, который раньше был прибежищем самых известных попрошаек, в 1851 году был заселен ирландцами; и тогда часто в одной комнате проживали от двенадцати до тридцати людей. Позади этого трактира есть двор, с правой стороны которого расположено помещение, в то время заселенное тридцатью восемью постояльцами: мужчинами, женщинами и детьми, которые все без разбора лежали вповалку на полу.

Говоря о других домах, расположенных в этой местности в 1851 году, г-н Хант утверждает: «Я часто видел в комнате размером двенадцать футов на десять до шестнадцати человек, а в комнатах большей площади это число было еще больше. Многие лежали на тонком слое соломы, разбросанной по полу, головой к стене, а ногами к центру, и соблюдение приличий было им не известно».

Но в настоящее время этот район значительно изменился, его жители быстро усваивают правила хорошего тона, навыки чистоты и порядка, и трущобы Сент-Жиля вскоре уйдут в прошлое.

Рассказ обыкновенного лондонского вора

Следующий рассказ мы услышали от осужденного вора, который в течение нескольких лет бродил по Лондону как уличный певец и жил в самых грязных ночлежках, разбросанных по его беднейшим районам. Он был жалким, несчастным, деградировавшим человеком со слабым интеллектом, презренное создание, которое мы нашли в дешевой ночлежке на Друри-Лейн. Он был одет в изношенные вельветовые брюки, старую коричневую куртку, черный потертый жилет, выцветший серый шейный платок, старую черную шапку и нестиранную рубашку. За несколько шиллингов он оказался вполне готов рассказать нам печальную историю своей несчастной жизни.

«Я родился в Абингдоне неподалеку от Оксфорда, где мой отец был каменщиком и владел пабом. Он умер, когда мне было четырнадцать лет. Меня отправили в школу, где меня учили читать, но не учили писать. Тогда я был уравновешенным, воспитанным мальчиком. В четырнадцать лет я пошел работать со своим дядей, который делал корзины и торговал тряпьем в Абингдоне, и жил с матерью. Там я работал три года: плел корзины и резал для них ивняк. Потом я ушел от дяди, так как у него больше не было для меня работы, и стал жить, не работая, со своей матерью. В это время я стал ходить со Скупым Джоном по ярмаркам и провел в скитаниях с ним весь сезон. Он был из Ланкашира, лет пятидесяти-шестидесяти, и у него была женщина, которая всюду ходила вместе с ним. Но не думаю, чтобы они были женаты. Это был высокий темнолицый мужчина, который торговал дешевыми товарами, будучи в этом деле весьма беспринципным человеком. Он продавал ножи, книги, канцелярские принадлежности и скобяные товары.

Когда мы ходили с одной ярмарки на другую, мы обычно останавливались у дороги и разжигали костер; мы воровали домашнюю птицу и