Молитва к Прозерпине - Альберт Санчес Пиньоль

быть уверенным в том, что сможет убить меня, когда сочтет нужным. К этому времени я уже смирился с мыслью о своей гибели и поэтому позволил себе ответ, который вдохновил бы и киников[62], и стоиков.

– Мне кажется, это блестящая идея – идти прямо за моей спиной, – сказал я совершенно серьезным тоном. – Так все будут думать, будто ты вернулся, чтобы меня защищать.

В эту минуту к нам подошел Эргастер:

– У меня есть ужасная новость, которая погружает меня в бездну позора и бесчестия, Марк Туллий, но я обязан сообщить ее тебе: в эту ночь более двух десятков моих рабов сбежали из лагеря.

С этими словами он стал рвать свою тунику.

– Я рад, что жить мне осталось недолго! – стенал старик. – Кто захочет жить в мире, где рабы отказываются умереть за своего хозяина?! Чем это может кончиться?!

Бальтазар так отозвался на слова Эргастера:

– Тебе, который уже прожил всю жизнь, нетрудно требовать от других пожертвовать своей. Дарить то, чего уже не имеешь, очень легко.

Они заспорили и быстро перешли на крик. Не хватало только, чтобы весь лагерь увидел, как мы ругаемся между собой, перед тем как сражаться с врагом. Мне удалось прекратить их спор. Я поздравил Эргастера с тем, что почти восемьдесят его рабов все же решили остаться, и мы все втроем отправились проверить в последний раз нашу готовность к сражению (Бальтазар не отходил от меня ни на шаг).

Наше оружие и таран были готовы, если только можно назвать тараном связанные при помощи джутовых веревок полусгнившие и заостренные на концах стволы, а кучу дубинок, копий и плетенных из лозы щитов, подготовленных впопыхах, – арсеналом.

Мы построили мужчин и женщин, которые сжимали в руках это жалкое оружие. Глядя на них, я сказал себе, что, вероятно, так и было испокон веков: человеческую цивилизацию в решающие моменты истории всегда защищали несколько десятков индивидов. Но позволь мне, дорогая Прозерпина, рассказать тебе о моем отчаянии и моей тревоге, потому что наше войско выглядело весьма плачевно! Что за армия! Нас было меньше сотни, и только единицы раньше держали в руках оружие, отчасти из-за того, что рабам закон запрещал это под страхом распятия на кресте. И этому войску оборванцев придется сражаться с цивилизацией настоящих убийц, которые выдрессировали даже жуков и прочих тварей, чтобы использовать их на войне. Менее сотни мужчин и женщин, в большинстве своем истощенных рабов, столкнутся с разумными чудовищами, защищенными живой броней и вооруженными тремя рядами зубов, зазубренными мечами и копьями.

Час пробил, и мы направились к Логовищу Мантикоры. Все молчали, и тишину нарушали только наши шаги. Мы остановились неподалеку от стены, которую тектоны сложили из камней. Открытая площадка была ровной и сухой, а почва – твердой; вокруг виднелось только несколько кустиков. Эргастер, Палузи, двое ахий, Сервус, Куал и я встали впереди нашего жалкого войска, чтобы поднять дух этих воинов. Наша семерка являла собой зрелище весьма любопытное, Прозерпина.

Эргастер был так стар, что в одной руке сжимал меч, а другой опирался на палку. Я предложил Бальтазару уйти и спасти свою жизнь: он сам прекрасно видел, что битва неизбежна и никаких шансов выжить у меня нет. Он скорчил гримасу:

– Я, пожалуй, немного подожду. Убью парочку тектонов и отомщу за моих охотников, а заодно смогу убедиться, что дружки Нестедума расправятся с тобой.

В искренности ему нельзя было отказать.

Рядом стояла пара ахий, и не было в мире более странных существ. Я посмотрел на Ситир и от всей души пожалел, Прозерпина, что у меня не осталось времени, ни единого дня, чтобы посвятить ей! Я вздохнул.

И наконец, Сервус; этот раб был от природы советником, а не воином. Его натура не позволяла ему даже в сей решающий момент взять в руки оружие, и он дрожал. Я осудил его за это, и, если бы мой отец видел в эту минуту выражение моего лица, он бы мною гордился.

– Что с тобой такое? – упрекнул его я. – Ты просто умрешь, и все.

– Я хотел совершить нечто важное в своей жизни, – признался он мне, с трудом сдерживая слезы.

Его ответ взбесил меня и одновременно рассмешил. Несмотря ни на что, я по-прежнему оставался патрицием и ответил ему как патриций:

– Ты? Ты хотел совершить нечто важное? Ты, жалкий домашний раб? – Тут я закричал: – Это мне на роду было написано совершать великие дела! Мне, а не тебе! Я мог бы занять должность консула, и не один раз, а пять или десять! И смотри, что из этого вышло: злой рок меня преследует, и я погибну на этой затерянной и высохшей пустоши. Но разве ты слышишь мои жалобы? Нет! Такова жизнь. И важно не то, сколько она продлится, а сумеешь ли ты использовать отведенное тебе время правильно и достойно, и не описаешься ли ты от страха в решающую минуту.

– Возможно, тебя ожидала слава, – ответил он, ничуть не смутившись, – но я лелеял нечто более важное – Идею.

Я не понял, о чем он говорит, да меня и не слишком это волновало. Ситир посмотрела на меня, а я взглянул на нее и подумал, что только круглые дураки влюбляются в последний день своей жизни. В этот момент появились тектоники, и нашим маловажным спорам пришел конец.

Казалось, они решили покинуть свою жалкую крепость и начать бой за ее пределами. Чудовища полезли через стену. Их серые щиты и кольчуги были темнее их кожи, и когда они перемещались одновременно и слаженно, то казались плотной тусклой волной, словно через стену переползало какое-то странное насекомое, чьи части тела двигались согласованно и четко. Они сделали несколько шагов по пустоши, остановились и выстроились напротив нашего войска, прикрываясь щитами, которые сцепились друг с другом лапками на краях пластин, образовав несокрушимую стену, и стена эта выла на разные голоса. Мир никогда еще видел такой дисциплинированной армии и одновременно такой дикой. Их строй казался совершенным, но стояли в нем настоящие хищные звери, которые открывали и закрывали свои жуткие пасти со страшными челюстями, чтобы запугать нас. Какое это было зрелище, Прозерпина! А в наших рядах были лишь тощие и дрожащие мужчины и женщины, плохо одетые, плохо вооруженные и полуголодные. Тектоны же, напротив, казались крепкими, вросшими в землю дубами.

Увидев этих чудовищ и услышав их оглушительные крики, солдаты нашего войска сгрудились еще плотнее. Я стоял к ним спиной, но все равно почувствовал, как они задрожали и покрылись холодным потом от