Сага о Головастике. Начало - Александр Нерей

class="p1">— Чур меня! — вскрикнул я и вскочил с кровати. — Меня что, по-настоящему к тебе перекинуло?

Пока одиннадцатый моргал ничего не понимавшими глазками, мне в лицо дунуло теплом.

— Ура! Заработало! — проорал я не своим голосом и запрыгал.

— Что заработало? Что? — пытался соседушка поймать меня в охапку, а я вырывался и прыгал, стараясь достать белёный потолок.

— О сокрытии, небось, не думал. А мои все дома, — взмолился напарник.

— Значит, веришь, что меня на твою кроватку закинуло?

— Ты и разыграть мог. Прокрасться, как вор.

— Кого из нас скрывать будем? — попытался я наладить разговор.

— Кого хочешь, — отмахнулся одиннадцатый.

— Хочу, чтоб ты сам попросил у мира. Так правильней будет. И сам решай кого, тебя или… Опять тебя.

— Точно не розыгрыш? — всё ещё сомневался напарник.

— Проси уже. Работа ждёт.

Когда я услышал, как сосед обращается к миру с просьбой о сокрытии, вспомнил слова деда о том, что коренника родной мир почти никогда не прячет.

«Вот незадача. Ну и ладно. Сам сделаю, — решил я и мысленно попросил: — Мир Татисий, прости нас, неразумных за баловство. Я сегодня уже выклянчил у твоего брата запретное для нас. И к тебе разреши за подобным обратиться. Сокрой, пожалуйста, своего посредника».

— Ответил мне, — радостно доложил одиннадцатый.

А я смолчал о том, что тоже почувствовал тёплое дуновение Татисия, одиннадцатого по-нашему счёту, и второго по счёту мамы Кармалии.

* * *

Я настоял выходить из дома поодиночке, на всякий дисциплинарный случай. «Ну знаешь ты имя мира, но наглеть-то не нужно», — сказал себе и спланировал бегство. Но всё пошло наперекосяк. Хоть и умным себя считал, и на голове у меня два уха, а не как у всех – пара, но то, что у нас на двоих всего пара, но уже сандалий, как-то на ум не пришло.

— Как делить будем? — спросил я, почёсывая затылок.

— Ты не мог сначала обуться, а потом просить о катапульте? — расстроился собрат, и я понял, что он только в этот момент поверил, что говорил ему правду, и помогли ему не мои слова, а мои сандалии, вернее, их отсутствие.

— Если бы я знал, что такое возможно, — повинился я и добавил: — Даже если бы знал, никогда бы не обнаглел до такой степени. Обуться и скомандовать: «Поехали!» Я те не Гагарин, хотя и меня пару раз в космос запускали.

— Хорошо. Мне тут кеды для школы купили. Если я, действительно, сокрытый, то думаю: самому надеть, и мамка их тогда не увидит, или отдать, и пусть тебе за новые кеды выволочку устроят? А я зрителем побуду, — выдал коварные мысли одиннадцатый.

— Я думал что-то путное скажешь. Давай кеды. Разношу заодно. Рискну ушами. Но учти, если что, сбегу из дома в любом случае, а ты, когда вернёшься, всё расхлебаешь, — отплатил я хитромудрому братишке, и впоследствии о том, ой, как пожалел.

В это мгновение зародилась наша тёмная часть дружбы, но об этом после.

Одиннадцатый сам обул кеды, сунул мне в руки сандалии и газетку, после чего с недовольным видом выскочил на улицу. Я обулся, досчитал до десяти и вышел следом.

Всё прошло гладко, и никто, кроме Куклы, внимания на меня не обратил.

Напарник, недовольный незапланированной обновой, успел уже добежать до перекрёстка и выглядывал из-за угла.

— Газета зачем? — спросил я, когда догнал злыдня.

— После дела тебя разую. Кеды в неё заверну. А ты босиком в подвал полезешь. Не барин, чай. Какое у тебя дело? Выкладывай.

— Сперва мир. Вернее, миримся, — запутался я в словах, ведь слово мир не только старший брат перемирия, а ещё о-го-го что.

— Ладно. Мир, — согласился друг.

Мы пожали руки и отправились к месту сбора – к хате бабы Нюры.

Америка сиротливо приютилась у некрашеного забора, поскольку Баба Нюра этого мира очень редко на ней дежурила. Мы сразу вошли во двор, где я расселся на табурете в ожидании пока подчинённый уладит формальности.

Одиннадцатый разыскал хозяйку и о чём-то долго с ней беседовал, а я грелся на солнышке и думал, что сделать вперёд: обсудить новости от деда, о которых даже думать не хотел, или сразу ехать на поиски дички, под которой в моём мире живёт Калика.

К тому времени, когда близнец вернулся, я так и не решил, что выбрать.

— Какое дело? — грубо столкнул он меня с табурета, но я не обиделся, а сделал зарубку «отомстить позднее».

— Целых два. Два у меня дела. Так что, выбирай, или дальняя дорожка немножко, или контузия-медузия. А то со мной ужас, что было, когда от Павла про зязябр узнал.

— Не дури. А то скидывай сандалии, пока не надавали. Какие медузии и зязябры? Ты пришёл новые ругательства испытывать?

— Всё серьёзно. Я вчера от скуки был избавлен со всей строгостью. Дед мне такого наговорил, и про Калику, и про хату свою, загодя отписанную. Про то, что после деда нас этот Калика на… Короче, под руки возьмёт. Про Угодника уже сам догадался, из сказок его. Про что ещё? Про драконов, которых дед зязябрами называет, — начал я напирать с аргументами, а одиннадцатый то пятился назад, то подходил ко мне с желанием пнуть побольнее. — Только, то не драконы вовсе, а динозавры. И живут они на последышах мамки Ка… Какой-то. И деньги они воровали из будущего, которые из лампочек сделаны.

Опять чуть не выдал страшную тайну, но вовремя спохватился, а под конец тирады специально запутал дружка.

Тот долго молчал и мотал головой так, что казалось, собрался этим мотанием вытряхнуть мои слова из ушей обратно.

— Ты сейчас о чём рассказать хотел? Толковее не объяснишь? — взмолился он, наконец.

Я сосредоточился, а потом выдал ему всё в подробностях, начиная с задания поиска Калики и заканчивая Рекой Времени Кубанью. Ничего не забыл, строчил, как из медленного пулемёта, и каждым выстрелом попадал в цель.

От моей стрельбы новостями напарник то обрадовано вскакивал, то с ужасом в глазах падал ниц, а я, хоть и наблюдал за ним, но на его театральщину не отвлекался.

Когда закончил рассказ о мужике в отражении, одиннадцатый выпал в