Маша и Гром - Виктория Богачева

у меня никак не получалось собрать их воедино. Могу ли я доверять Громову? Нужно ли мне признаться сейчас во всем? Как он отреагирует, когда поймёт, что я ему лгала? И что он в принципе знает? То, что он разоблачил мою небольшую ложь про отсутствие шантажа со стороны ментов, было понятно, когда я подслушала их с Авериным разговор... Но вот что случилось дальше... Он хотел докопаться до сути. Получилось ли у него?

Это было принципиально важно: берет ли он меня на понт, или же он не притворяется и действительно не в курсе той роли, которую я сыграла в безвременной кончине Бражника? Если первое, то мне точно конец. Если второе... то есть шанс.

— Что рассказывать? — спросила я просто, чтобы потянуть время.

— Все, мать твою! — он с силой оттолкнулся от дивана и ушел в другой конец кабинета, к столу.

Я проводила его нервным взглядом и снова облизала губы. Кажется, сбылся мой самый худший кошмар. Я потянулась к пачке сигарет, но прикурила только с десятой попытки. Руки дрожали и не слушались, и я никак не могла зажечь огонек.

— Как ты мне п****ла, рассказывай! Что с Бражником случилось? Только без п****жа на этот раз.

Громов был в ярости. И ругался как сапожник, хотя раньше всегда себя сдерживал, и я редко слышала от него матерные слова. Я отбросила с лица волосы на затылок и провела ладонью по растрепанным прядям, пытаясь придумать хоть что-нибудь. Громов внимательно следил за мной, подмечая мельчайшие колебания эмоций у меня на лице. Его тяжелый взгляд обжигал меня.

Ох, ну, зато он вроде не врет и не притворяется. Действительно не знает всей правды. Может, я смогу выплыть. И не из такого говна я выбиралась.

— Б**, Маша! — он стукнул кулаком по столу, и я невольно сжалась, стремясь сделаться как можно меньше. И тут же этого устыдившись, я распрямила плечи и подняла голову. пусть даже не думает, что я его боюсь.

Он как раз вбивал резкими движениями несчастный окурок в пепельницу.

— Не кричи на меня.

Наверное, я выбрала не лучшую тактику общения с неуравновешенным, взбешённым до чертиков в глазах мужиком. Но я должна не только ему. Я и себе кое-что обещала: не позволять на себя орать, не давать себя унижать. И собиралась сдержать это слово.

Он шумно втянул носом воздух и длинно выдохнул. Опустил и снова закатал рукава черного свитера, погладил висевшую на поясе кобуру, побарабанил по столу, подошел к окну и выглянул во двор. Точно. Он же ждал, что приедет адвокат.

— Менты прессовали тебя Бражником, — сказал он, стоя полубоком ко мне и по-прежнему высматривая что-то снаружи. — Ты сказала, что тебя не шантажировали, и это был п****ж, Маша. Ты хоть знаешь, как я наказываю за вранье даже по мелочам своих людей?

— Но я не твои люди, — огрызнулась я, подавив дрожь.

Этот голос… Я сразу же вспомнила, как подслушала разговор между ним и Авериным тогда поздно вечером у бассейна. Тогда я тоже вздрогнула, услышав то, как он говорил. И сейчас снова прозвучала та же самая жесткость, даже жестокость. В его словах скрежетал металл, и они тяжело срывались с его губ и словно оседали на стенах, потому что кабинет вдруг начал давить на меня своей напряженной, гнетущей атмосферой.

— В некоторой степи — ты моя, — он хищно улыбнулся. — Я за тебя впрягся. Тебя защищает мой адвокат. Половина Москвы уже в курсе, что Гром отбил у ментов какую-то девку.

— И я не какая-то девка! — от возмущения я почти взвилась на ноги, но удержала себя в последнюю секунду. Не нудно добавлять в разговор таких эмоций, он и так был достаточно тяжелым.

Я сердито тряхнула волосами и подула на пряди, которые упали мне на лицо. Нашел девку! Это пренебрежение задело меня невероятно, и на пару минут я даже забыла, что должна его бояться.

— Все, довольно, — он отсек все мои возражения резким взмахом руки. Он уже едва не рычал и сдерживался с огромным трудом.

Я прикусила губу и присмирела под его немигающим взглядом.

— Я хочу услышать правду. От тебя, — медленно и четко произнес — приказал он.

«Нет, не хочешь», — подумала я, сцепив в замок руки. Суставы в пальцах хрустнули от усилия, с которым я сжала ладони, но я не обратила на это внимания. В голове билась только одна мысль: говорить или нет, говорить или нет? Впервые за разговор я подняла голову и посмотрела Громову в глаза, надеясь найти в них ответ. Могу ли я ему доверять? Он безумно зол из-за того, что я просто соврала ему. Что же будет, если он узнает, в чем именно заключалась моя ложь?..

Обхватив себя за плечи руками, я встала. В тот момент решалась моя судьба, и это не было пафосным преувеличением. Отбросив на спину волосы, я сжала в ладонях ткань свитера и потянула вверх.

— Нет, своим стриптизом ты меня не... — Громов успел вставить едкий комментарий, но замолчал, когда я отбросила на кресло свитер и выпрямилась перед ним. Кончики длинных волос щекотали поясницу, а по рукам поползли крупные мурашки. Мне было страшно, и я чувствовала, как от холода и напряжения затвердели соски, скрытые тонкой тканью топа, который я носила под свитером.

Некоторое время Громов молчал, разглядывая меня словно под микроскопом. Потом я также молча повернулась к нему спиной и отвела волосы на левое плечо, обнажив правое. Я слышала бешеный стук своего сердца. Меня бросало то в жар, то в холод, и я не знаю, как я вообще устояла тогда на ногах. Громов по-прежнему ничего не говорил, и эта мучительная пауза невыносимо затягивалась. Я снова повернулась к нему лицом и поняла, что губы дрожат так, словно я вот-вот заплачу. Но я не могла позволить себе слез и потому лишь выше вздернула подбородок.

Медленно, он подошел ко мне и остановился на расстоянии вытянутой руки. Его взгляд блуждал по моему телу и постоянно возвращался к правому плечу. Я могла его понять. Порой смотреть на уродство было невероятно притягательно. Я и сама не могла удержаться. Я не знаю, сколько простояла перед ним в таком виде — без привычного свитера, который служил мне защитой; с нервно вздымавшейся грудью; в одном лишь топе на тонких бретельках, который, по