Записки библиофила. Почему книги имеют власть над нами - Эмма Смит

(American Cheese: 20 Slices) - «книга» дизайнера Бэна Дензера, сделанная из ломтиков сыра в индивидуальной пластиковой упаковке. У нее приятный размер ломтика сыра, желтая обложка, цветом напоминающая сырную корку, слова «20 ломтиков» на передней обложке и «Американский сыр» на задней. В ней двадцать скользких кусочков, которые можно перелистывать, как страницы. Которые и есть страницы. Вот так вот. Дензер создавал книги из долларовых банкнот, пакетиков кетчупа и подсластителей, лотерейных билетов, туалетной бумаги, а лучшая была сделана из сыра мортаделла (розовая, с названием «20 ломтиков», выложенным кусочками белого жира). Все они внешне похожи на книги, то есть имеют привычный всем левосторонний переплет, страницы, которые можно переворачивать, твердую обложку, название на передней и задней обложках, то есть все, чтобы читать их по горизонтали с первой до последней страницы. Страницы у них могут быть из самых неожиданных материалов, но переворачиваются справа налево, точно так же, как у самых первых кодексов. Если бы вам удалось взять «20 ломтиков» в руки, вы бы сразу поняли, что с ней делать, точно так же, как и наш знакомый, средневековый книжник Ричард де Бери (это если допустить, что плавленый сыр может путешествовать во времени). Но дензеровские кодексы в стиле Энди Уорхола совершенно лишают книгу текста или нарратива. По-другому говоря, форма и содержание в них соединяются так неразрывно, что становятся идентичными. О чем книга, сделанная из мортаделлы? О мортаделле. О чем же еще она может нам рассказать?

Вообще-то правильный ответ на этот вопрос таков: книга из мортаделлы - это точная трехмерная версия того же самого вопроса: «Что такое книга»? Она становится метакнигой, то есть книгой, ищущей, где кончаются границы свойств книги. Множество книг-объектов задают схожие вопросы. Так называемая «не-книга» - это объект, формой и внешними особенностями похожий на книгу: и нагрудные знаки, и атрибуты средневековых пилигримов, и солонки, и зажигалки, и домашние сейфы. Все эти вещи используют книгу как ширму или декорацию, довольно умело привлекая внимание к расхождению формы и предполагаемого содержания. В книге о своей коллекции современных книгоподобных предметов Миндель Дубански (руководитель Центра сохранения книг в Метрополитен-музее) называет их «блуками», то есть «книговидными» (сокращение от book look, «вида книги»): здесь есть и игрушечные шпионские камеры, замаскированные под книги, керамическая книжная полка с баночками для специй, названия которых написаны на их «корешках», и даже цифровые часы-радио в форме трехтомника с шуточным названием «Время». Коробка для печенья фирмы Huntley & Palmers воспроизводит оформленные «под мрамор», выполненные в стиле ар-нуво книжные обложки 1920-х годов с написанными на корешках названиями классических произведений: «Путь паломника» и «Робинзон Крузо». Такие «книгоподобные предметы» имеют длинную историю употребления. Чарльз Диккенс выпрашивал неиспользованные книжные обложки у своих переплетчиков Илзов, чтобы украсить домашний кабинет. От них пошла мода на комическое обыгрывание известных названий: «Репортаж Ионы из чрева китового», «Из опыта парламентария. Как научиться здоровому и крепкому сну», «Кант. Всеобщая противоестественная история». Настоящим клише в кино стал книжный шкаф, прикрывающий собой тайник, или книга, способная превратиться в оружие (глава 12): во всех этих случаях книги «играют» как объекты, но не как слова.

Итак, «книгоподобные предметы» вызывают в памяти знакомые объекты при помощи знакомых внешних признаков: корешка, переплета, заглавия - и разрушают привычное представление о книгах как средстве передачи текстового материала. Физические книги можно использовать по-разному в разных контекстах, и, однако, книги и «книгоподобные предметы» могут почти ничем не отличаться друг от друга. Коробка для печенья от Huntley & Palmers не имеет почти ничего общего с современным изданием «Робинзона Крузо» в бумажной обложке, которое стоит у меня на полке и которым я регулярно пользуюсь на занятиях, а вот самое первое издание «Робинзона Крузо», в роскошном переплете, с краями страниц, отделанными «под мрамор», которое хранится в шкафу под замком и лишь иногда просматривается, а не прочитывается, ближе по своим функциям и ощущениям к «коробочному» варианту (разница одна - в нем нельзя держать печенье; хотя, было дело, в библиотеке Кембриджского университета обнаружили жирные следы от булочки с вареньем на страницах книги трудов блаженного Августина, созданной в XVI веке, и тогда библиотека оправдалась тем, что они появились еще до того, как книга к ней поступила). Вот почему подарочные издания книг можно тоже отнести к «книгоподобным» (см. главу 6).

Другая разновидность артефактов проверяет определение книги, делая обнаруженные книги новыми скульптурными объектами. Теоретики любят такие штуки, они что-то вроде библиографической кошачьей мяты. Гаррет Стюарт изобретает неуклюжее слово «библиоджеты» для обозначения книг как художественных объектов или концептуальных скульптур, «изъятых из обращения для того, чтобы сделать их объектами, материалом для чтения, сведенным к кубическим единицам обработанной поверхности, со словесным содержанием, растворенным в ее физическом облике». Для Стюарта такие «библиоджеты» - это почти «антикниги», и, кажется, это вполне пригодное объяснение, что такое книга, только сделанное «от противного». Но нам видно, что его определение зиждется на чересчур узком понимании самой книги. В своих описаниях Стюарт говорит об отмененных кодексах, «освобожденных от отсылок к источнику», но вообще-то библиоджеты, как и книга-мортаделла, «по умолчанию» осознают себя метакнигами. Они - книги о книгах, размышления о книжности и ее пределах. Иногда они даже регистрируют отсутствие книг, как на пустых полках «Памятника книгам, сожженным нацистами» (1995) Михи Ульмана, или символ культурных утрат: пустые, не заполненные ничем полки с призраками книг на них, большая скульптура Рэчел Уайтред «Без названия» (1997) в Нью-Йоркском музее современного искусства. Вжих! А началось все с той булочки с вареньем в книге Августина.

Все эти, казалось бы, предельные случаи определения книги призваны продемонстрировать, что оно, определение, нуждается в расширении и дополнении. Джоанна Друкер отмечает, что все прочитанные нами книги, даже самые заурядные, уже содержат в себе нечто скульптурное, потому что существуют в пространстве и материале. Произведения искусства в виде книг, казалось бы, являют собой отрицание передачи содержания текста, но часто даже усиливают его, а то и передают, но по-своему. Знаменитый «A Humument» (это название можно истолковать как гибрид двух слов humanity и monument, то есть «памятник человечеству») Тома Филипса представляет собой незавершенное произведение искусства, выстроенное на фундаменте книги «Человеческий документ» полузабытого сейчас писателя Викторианской эпохи Уильяма Мэллока. Филипс разрисовывает, разрезает и делает коллажи из печатных страниц, оставляя на них фрагменты текста, из которых создает забавную, сюрреалистическую, подчас и непристойную противоположность обычному нарративу. На первый взгляд Филипс уничтожает оригинал книги ради создания собственного произведения искусства. Но, по его же словам, он преисполнен уважения