1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны - Майкл Карлей

Ноэль встретился с Беком 18 августа; польское правительство было непреклонно и не соглашалось давать никаких прав прохода. Пусть это означало войну, и все равно советскому руководству нельзя было доверять, а на Красную армию не стоило особо полагаться. Думенк хотел послать в Варшаву одного из своих старших офицеров на помощь в переговорах, но Париж запретил, боясь нежелательной огласки. Взамен был послан младший офицер, капитан Андре Бюфре, у которого не было никакой надежды повлиять на Ноэля или Мюссе. И вполне в духе этих переговоров Бюфре опоздал на свой самолет обратно в Москву, что вызвало еще более саркастические заметки на полях у Наджиара. С такими посланцами, думал он, надеяться на успех не стоит. А Советы мертво стояли на своем, отмечал Дракс, в вопросе о правах прохода. Наджиар заявлял, что если поляки не согласятся, переговоры в Москве обречены на провал.49

Форин офис послал инструкции Кеннарду в Варшаву, чтобы тот поддержал французов, но и это не прибавило успеха. «Мы делаем все, что можем», говорил Кеннард, но польское правительство не желает уступать. «Вопрос о проходе для русских войск оказался тем камнем, на который натыкаются все предложения о создании коллективного альянса в Восточной Европе». Не говоря уже о веками копившейся национальной неприязни, польскую позицию диктовали еще и «серьезные внутриполитические причины» — многочисленные украинское и белорусское нацменьшинства, заселявшие Восточную Польшу.

«Почти немыслимо, что существующая политическая структура Восточной Галиции сохранится в случае входа туда русских войск, тем более если учесть, что коммунистические идеи всегда находили определенный отклик среди молодых украинцев. В Виленской области многочисленное белорусское население весьма политически незрело и легко подвержено советской пропаганде».50

Ноэль снабжал Париж подобными же заключениями. Форин офис прислал дополнительные инструкции, но Кеннард отвечал, что он уже использовал все свои самые веские аргументы и решил «воздержаться от дальнейших действий».51 Кэ д`Орсе приказала Ноэлю попытаться еще раз. 21 августа в ответ на призывы Наджиара французское правительство уполномочило Думенка — хотя британцы и не посылали никаких инструкций на этот счет Драксу — подписать все, чего он сможет добиться в Москве. «Слишком поздно», — отмечал Наджиар.52

12 августа Астахов передал Шнурре (полученные накануне) инструкции от Молотова: советское правительство было готово, после соответствующих приготовлений и переходных шагов от торгового соглашения, рассмотреть вопрос о политических переговорах. А что с польским вопросом? поинтересовался Шнурре. Астахов не смог ответить ничего определенного. А Молотову сообщил, что время уходит и немцы не заинтересованы в ступенчатом продвижении к цели. Они хотели сразу обсудить «территориально-политические» вопросы, «чтобы развязать себе руки на случай конфликта с Польшей». Больше того, немцев беспокоили переговоры с англо-французами и они готовы были сделать определенные предложения, чтобы воспрепятствовать достижению соглашения на них — заявить об отсутствии своих интересов в Прибалтике, Бессарабии, Восточной Польше, не говоря уже об Украине. В обмен немцы хотели только «от нас обещания невмешательства в конфликт с Польшей» В следующем письме, отправленном в тот же день, Астахов предупреждал, что война с Польшей уже на пороге. Ему не было нужды говорить что для обеспечения безопасности своей страны советскому руководству следовало действовать незамедлительно.53

В воскресенье 13 августа, когда военные переговоры в Москве столкнулись с серьезными трудностями, Шнурре вновь обратился к Астахову, с еще более откровенным посланием: «события идут очень быстрым темпом и терять время нельзя». Советскому Союзу следует решить, кто он Германии — союзник или противник.54 Во вторник 15 августа Шуленбург предложил Молотову встретиться с Риббентропом в Москве, чтобы уладить наиболее острые разногласия, и зачитал длинное послание Риббентропа, в котором тот выражал желание германского правительства улучшить отношения. Молотов был как всегда сдержан и подозрителен. Готово ли германское правительство подписать договор о ненападении? спросил он. Собирается ли оно использовать свое влияние на Японию, чтобы положить конец противостоянию на Манчьжурской границе? И хотя Молотов не сказал ничего определенного относительно даты визита Риббентропа — это потребует «провести подготовку определенных вопросов» — было ясно, что германская увертюра его заинтересовала. Шуленбург смотрел на перспективу заключения соглашения вполне оптимистично, совсем не так, как после разговора с Молотовым 3 августа.55 Именно в тот же день 15 августа Думенк и Дракс пообещали Ворошилову обратиться за разъяснениями относительно прав прохода для Красной армии через Польшу и Румынию.

На следующий день Астахов телеграфировал, что получил информацию от итальянского поверенного в делах — немцы больше не собирались рассматривать вопрос о Данциге изолированно, а считали его частью польской проблемы, чье будущее теперь рисовалось «крайне мрачным». Ситуация «столь напряжена, что возможность мировой войны не исключена. Все это должно решиться в течение максимум трех недель».56 Война стала неизбежностью. Хотело ли советское правительство иметь в ней таких ненадежных партнеров как Британия и Франция? Думенк и Дракс уже несколько дней метались в кругу нелегких вопросов, которые задал им Ворошилов. Это производило весьма невыгодное впечатление на советское руководство, которое и само оказалось приперто к стенке в вопросе войны и мира.

В четверг 17 августа Шуленбург сообщил Молотову, что германское правительство заинтересовано в заключении пакта о ненападении. И попросил разъяснений советской позиции относительно Балтийских государств; Молотов уклонился от прямого ответа. Такая позиция должна быть выработана совместно, обоими правительствами. Шуленбург повторил, что германское правительство не хочет терять времени и «не намерено терпеть польских провокаций». Посол попросил советского согласия на встречу с Риббентропом на этой или на следующей неделе, надеясь на незамедлительный ответ. Тогда Молотов вручил Шуленбургу памятную записку, в которой предлагался пакт о ненападении или подтверждение договора с Берлином от 1926 года о нейтралитете, и проект протокола, определявшего германские и советские внешнеполитические интересы. Я должен добавить, сказал Молотов, что товарищ Сталин знает об этих предложениях и согласен с ними. Но до того, как начнутся политические переговоры, нужно закончить с торговым соглашением. «Это будет первым шагом, который надо сделать на пути улучшения взаимоотношений». Коснувшись возможного времени визита Риббентропа, Молотов высоко оценил готовность германского правительства послать в Москву дипломата столь высокого ранга, в отличие от Британии, которая сумела послать только Стрэнга. Но к приезду министра нужно было сделать определенные приготовления; Советский Союз не хотел преждевременно вызывать «бурю» в общественном мнении.57 Отчет Шуленбурга об этой встрече вполне совпадает с отчетом Молотова и подчеркивает, что советская политика за истекшие две недели проделала изрядный путь, в то время как Ворошилов все еще ждал ответа из Парижа и Лондона о правах прохода. Добровольный выпад Молотова по поводу миссии Стрэнга тоже был хорошим показателем советских настроений.

Эти советские настроения обеспокоили турок. Турецкий посол в Москве А. X. Актай встретился с Молотовым в тот же день, что и Шуленбург, и передал пожелания турецкого президента Исмета Иненю, чтобы договор с англичанами и французами был заключен как можно скорее. Этот договор был важным условием сохранения мира и был в общих интересах Турции и Советского Союза. «Переговоры затянулись, — ответил Молотов, — но не по нашей вине. Мы делали и делаем все необходимое, но не все в этом отношении зависит от нас».58 В свете предложений Молотова Шуленбургу это был не такой уж искренний ответ столь давнему союзнику.

В субботу 19 августа, пока советское правительство продолжало ожидать от англо-французов ответов на вопросы Ворошилова, Шуленбург во второй половине дня прибыл с визитом к Молотову. Посол извинился за свою настойчивость, но слишком уж «необычной» была ситуация и для достижения соглашения требовались «ускоренные методы», «в Берлине опасаются конфликта между Германией и Польшей». Малейший повод может вызвать обострение напряженности. Шуленбург всегда начинал с такого предисловия, когда желал чего-то добиться от Молотова; это была игра на советских опасениях. Германия хотела знать, на чьей стороне будет Советский Союз в случае войны. Риббентроп, по словам Шуленбурга, очень спешил: принципиальные договоренности были достигнуты по всем вопросам. «Гитлер готов учесть все, что пожелает СССР». Посол настаивал на незамедлительном решении вопроса и визите Риббентропа в Москву. Согласно советскому отчету об этой встрече, Молотов пообещал, что доведет предложения Шуленбурга до сведения советского руководства. Он был настроен в пользу предстоящего визита германского министра иностранных дел, но до того, как тот мог состояться, нужно было «более или менее» определиться с соглашением. А торговые переговоры до сих пор не были завершены. Такой ступенчатый и обставленный многими условиями подход раздражал немецкого посла, который настаивал, чтобы соглашение было достигнуто к моменту визита Риббентропа в Москву. А Молотов немного заигрывал с Шуленбургом, простодушно спрашивая, не обусловлена ли такая спешка немцев развитием германо-польских отношений. Шуленбург ответил утвердительно, напомнив Молотову, что германское правительство хотело бы учесть советские интересы «перед наступлением событий». Игра продолжалась еще некоторое время, Молотов медлил, Шуленбург действовал с отчаянным напором. Ближе к вечеру, игра, судя по всему, кончилась, Молотов вызвал посла к себе в кабинет, вручил ему проект пакта о ненападении и проинформировал, что Риббентроп может прибыть в Москву 26—27 августа. «У Молотова не было никаких оснований для такой внезапной перемены настроения, — сообщал Шуленбург. — Я полагаю, что вмешался Сталин». Если это правда, то, значит, Молотов в то время еще держался франко-британской стороны? Подтвердить это однозначно, к сожалению, нечем.59