Вечный слушатель. Семь столетий европейской поэзии в переводах Евгения Витковского - Антология

Жертвенный камень

Я слышу струи, шумно бегущиев страну теней, но в отблесках пламениони дрожат. Над берегами —неба червленое оперенье.

Лети же с ветром встречным, о ястреб мой,взмахни крылами, взвейся над капищем —в тени совиной дремлет черныйкамень в неверном дыму болота.

Обвит покровом чуждым ползучих трав,к земле припавших, — зоркая птица, глазтвой видит черный камень — старца,вставшего гордо над водопадом.

Он числит сумрак, но не столетия,но не снега, не луны, не сполохи,он скажет ястребу: останься,лебедю скажет: лети, мой белый.

Хайнц Пионтек

(р. 1925)

Осенний выгон

Гулко топочетразномастное конское стадо.Ощущаю всей кожейнаступленье поры листопада.

Можжевельник темнеету покосившихся прясел,вести своидо лета в траур окрасил.

Октябрьские лошади —посмотри на галоп табуна!Изморось потана гривах летящих видна.

Разбежится табун,вновь сольется, соединится.Знаю, что скороон станет мне сниться.

Вновь жеребцызатеют галоп одичалый:гнедой, каурый,соловый, чалый.

Утром

«Начало» — слово; слог за слог,а суть — совсем темна.Я чувствую щетину щеки не припомню сна.

Хлеб со сгущенкой — мой припас.Попью и пожую.Сосед поет. Кто там сейчасстучится в дверь мою?

Настало время дележаотпущенных часов.Водопроводами визжадень отомкнул засов.

Вспомнившийся пейзаж

Курится летняя дорога,в пыли оттиснут каждый след,и пахнет липою немного,уже успевшей сбросить цвет.Ворота выгона, где злитсяи в прясла бьется кобылица.

Играю с полем в чет и нечет,и гном люпиновой грядыменя от мыслей не излечит,коль, вылезши из борозды,в меня пыльцою желтой кинет:воспоминанье не отхлынет.

Я вовсе не ищу трофея —Земля да солнце средь небес.Чего я жду среди шалфеяв пейзаже, что давно исчез,в том дне, затерянном в начале,в секундах, что давно промчали?!

Октябрь по Брейгелю

Проходит стадо: ряд голов,направлены домой покорно.Встал на колени птицелови ввысь глядит сквозь ветки терна.

Пастух с дубиной, деловит,прогнал коров через распадок;жаль, губы холодом кривит:пусть воздух прян, да вот не сладок.

Там — всадник, дальше — батракиступают шагом напряженным:им поскорей бы в кабакииль, даже лучше, прямо к женам.

Уйдут, и миру — грош цена.И я пойду, следя в просторах,как даль светла, как холодна,и стану слушать листьев шорох,

и, желудь подобрав рукой,класть прямо в шляпу — в кучку, в груду,и наконец найду покойи все, что рассказал, забуду.

Перемена мест

Словно тучки пролетают,только миг — и нет,но за ними, вместе с нимия шагаю вслед,

между дверью и доверьеммечутся листы —в блеске ночи воробьиной,место, где же ты?

Место, это значит — время.В тропках между скал,в пригородах, на скамейкахместо я искал;

я ложился спать пороюпрямо в тростнике,о, неслыханное счастье —быть на островке!

Здесь и там: струится время —значит, переезд.Ни движения, ни цели —только смена мест.

Драгоценнейший подарокбытию в миру:счастье выдоха и вдохана сыром ветру.

Пометки паводков

Поодиночке — днем, в ночи — вдвоем.Нам кажется необычайно важнымизмерить в море чистый окоем,вести подсчет порывам ветра влажным;отметить, как легко жужжит пчела,насколько звезды ярче временами,как много бед, и нежности, и зла —все мчится мимо нас и вместе с нами.

О паводок немыслимый! Покамы думаем, что расставаться рано —успеть увидеть, как из пустякарастет незаживающая рана.Погасшего желанья не вернуть —на то у жизни веские причины, —мне встретятся девичий взгляд и грудь,тебе — покой в объятиях мужчины.

Прилив лютует: рвущейся волнойпредельного подъема достигая,он метит стену меткой кровяной,там — позже — метка явится другая.Поодиночке — днем, вдвоем — всю ночьПометки тускнут — тайный знак усталым.Бушует время, море мчится прочь.Вступление становится финалом.

Прусская лазурь

Не от горных рейнских богов,не от полуденной тениих золотых подошв на пескепрячусь. Не очень стараясь,вода и воздух слагают повесть:плеск весла, звон струны,женские пальцы над гладью пруда,в башне замка — серьезный мужчина,чье счастье — перо и бумага.

Но взгляд и мундир Фридрихав клинке отражались моем —я, оловянный солдатик, рубилвоздух и повелевал барабанами.О, эта лазурь! Мертвые смерти не знают,не упал ни единый штандарт,меж колосьев усатых — голова, словно в лаврах.Колосья склонялись к следам лафетных колес,обещая немыслимые урожаи.

Ты, страна детворы и капралов, —ты погибнешь в единую зиму!Король превращается в призрак щербатыйна истертом серебряном пфенниге.Ледоход — никаких урожаев. Волки от голодабродят возле заборов и мельниц.Огнем, выхватившим двенадцать штандартов,иней на ранах не растопить.Мертвецы мертвы.

Но ты, мечтатель, все же встаешь,при факельном свете ищешь перчатку, венец,грудь нараспашку — о, дерзость во сне!Вырыта принцу могила, однако пуста.Мы все же держимся в рамках, бросаяна чаши весов наш долг неоплатный.Лишь тебе — фанфары и слава,и стихи, звенящие, как кираса…Крыльями плещут драконы над полем битвы.

Вольфганг Бехлер

(р. 1925)

Болото

Облака ползут над почвой топкой,на ветру танцует березняк.Я иду чуть видной, узкой тропкой,оступаюсь в воду, что ни шаг.

Гать почти сгнила поверх мочажин,но другого не ищу пути:жалкий дерн так безнадежно влажен,что его спокойней обойти.

Там, в конце, быть может, брезжит что-то —но невнятна цель и далека.Лишь стоит стеной вокруг болотабелый частокол березняка.

Цистерна

В ночи прозрачной — кипарисный строй,как некий ряд протуберанцев черных,застыл, в подземных тиглях или горнахрожденный темной мощью и жарой.

В лучах луны они стоят вокругдавно забытой каменной цистерны,лишь звездный свод — ее хранитель верный,да бесполезно цепь свисает в люк.

Но я спокойно подойду к нему,и цепью закреплю свою баклагу,и зачерпну из гулкой бездны влагу,и не спеша наружу подниму.

Высокие приливы

Обломки статуй у ступеней храма.Лимоны. Средиземная волна.Табун вдоль горизонта мчит упрямо.Огромная гора, всего одна,лазурь простора держит на весу.

Лучи светила знойны, торопливы,спешат испить последнюю росуиз желтых роз. Высокие приливышвыряют с солью смешанный песокв глаза и в губы нам, простоволосым.Чернеют пинии: вблизи лесок —штриховка над белеющим утесом.

Оливы и миндаль. Пусть я приемлюраздельность нашу — с горечью, с обидой:уговори богов, сойди на землюи мраморную пыль из легких выдуй!

Хорст Бинек