В мечтах о швейной машинке - Бьянка Питцорно

окна сидела, читая книгу, довольно необычная женщина: яркая блондинка лет тридцати, хорошо одетая, образованная, но говорившая с акцентом. Как она сюда попала? Я ожидала, что сокамерница окатит меня презрением, она же, напротив, была ко мне добра, помогла устроиться, рассказала о правилах и обычаях этого места. Оказывается, в участке ей бывать не впервой. Представьте, как возросло моё изумление, когда, чтобы объяснить столь частые визиты, она легко, без малейшего смущения или стыда, призналась, что «гулящая» и зарабатывает проституцией в «первоклассном заведении», то есть самом изысканном борделе города. Причиной нынешнего ареста стала её поездка к сыну, живущему в деревне у кормилицы, – вернее говоря, то, что она отсутствовала на целых два дня дольше, чем разрешила хозяйка. Впрочем, ей случалось попадать в камеру по разным самым причинам: в основном за нарушение того или иного из двадцати трёх пунктов инструкции, перечисленных в медицинской книжке, обязательной как для неё самой, так и для каждой из её коллег. «Письменные инструкции, – язвительно заметила она, – хотя никто из них и читать толком не умеет. Я в этой компании белая ворона. Впрочем, ты и сама скоро это поймёшь». Родом из Верхней Италии, она приехала на наш Юг «на заработки» под вымышленным именем, чтобы не опозорить семью. Увидев, что я с интересом поглядываю на книгу в её руках и пытаюсь прочесть название, женщина объяснила, что работала учительницей в одной школе в горах, но жалованье было таким низким... Потом её соблазнил директор, который, хоть и был женат, соблазнял всех молодых учительниц, и она забеременела... А после родов добровольно попросила внести себя в полицейский реестр и направить в дом терпимости.

– Так у меня по крайней мере есть крыша над головой и возможность содержать сына, – цинично, но очень спокойно закончила она свой рассказ, добавив с издевательским смешком: – Кроме того, я ведь, как и раньше, государственная служащая. Правда, из установленной ​​законом ставки, которую платит клиент, мне достаётся лишь четверть: остальное уходит на налоги и содержание органов власти, вычитают ещё долю хозяйки и накладные расходы. Даже посещения врача приходится оплачивать из собственного кармана, хоть они и обязательны. К счастью, я пользуюсь большим спросом: бывает и по десять раз за день, представляешь? В конце концов, блондинку здесь встретишь нечасто.

Казалось, моё изумление всеми этими невообразимыми деталями и нескрываемый ужас при упоминании клиентов, тарифов и услуг её позабавили.

– Вот что я тебе скажу. Жизнь – ужасно скучная штука. Не знаю, как бы я справлялась без моих обожаемых романов, – усмехнулась она и протянула мне тот, что держала в руках. – Милая вещица, я как раз закончила. Могу одолжить, если хочешь: я-то сразу поняла, что читать ты умеешь. Или лучше, через три дня, когда нас отпустят по домам, просто отдам его тебе. Подарю.

Беседа с ней оставила меня в некотором недоумении. В детстве продажные женщины внушали мне, как и всем девушкам из приличных семей, только отвращение. Позже, когда бабушка рассказала мне историю Офелии, отвращение сменилось жалостью. Но этой элегантной, образованной, нисколько не стесняющейся своего положения женщине моя жалость, похоже, была не нужна.

Следующий день с нами провела пьяная старуха, в припадке гнева поколотившая извозчика, – её отпустили ещё до темноты. Затем в камеру бросили побродяжку неопределённого возраста в заскорузлых от вонючей грязи лохмотьях, обовшивевшую и босую: ноги её были такими мозолистыми, что казалось, будто они обуты в грубые башмаки. Эту оставили на ночь, и мне пришлось делить с ней койку. А наутро всем велели идти по домам, и я вышла за дверь с начатым романом, подарком блондинки, под мышкой и «гостинцем» от побродяжки – выводком вшей, от которых избавлялась потом почти неделю.

В роман, как уже упоминалось, я погрузилась с первого дня, чтобы не болтать без нужды с его дарительницей, чьи рассказы смущали меня бесстыдными подробностями. Автором значилась некая англичанка, но язык итальянского перевода оказался довольно простым, и читала я без особого труда. Сюжет – история любви, несколько напоминавшая мою, – захватывал с первых страниц: богач влюблялся в добродетельную, но бедную девушку, которая тоже его любила, но, памятуя о собственной нищете, боялась признаться в этом даже самой себе. Правда, в отличие от Гвидо, мужчина из книги был много старше героини и воспитывал дочь. Помимо досужих откровений, чтение помогало мне избавиться от тяжких вопросов и тревожных мыслей. Во-первых, куда всё-таки делось кольцо? Я, разумеется, обрадовалась, когда полиции не удалось найти подарок Гвидо, но неужели придётся смириться, что оно потеряно навсегда? С другой стороны, как теперь, после моего предательства, убедить Ассунтину признаться, где она его спрятала? А если кольцо так и не отыщется? Что тогда сказать Гвидо, который надеется вскоре увидеть его у меня на пальце? Кроме того, я очень боялась, что обвинение просочится в прессу, и какой-нибудь злопыхатель сообщит об этом Гвидо. Как быть, если вырезка из газеты в конверте без подписи уже направляется в Турин? А синьорина Эстер – не разочаруется ли она во мне, прочтя такое? В первые три дня заключения посещения запрещены, это я знала точно, потому не слишком удивилась, что маркиза не зашла поговорить. Но что будет потом?

Впрочем, мою репутацию обвинение могло погубить и без всяких газет, просто разлетевшись из уст в уста. Даже если меня в конце концов признают невиновной, останется червячок сомнения. А какая уважаемая семья пустит в дом воровку? И ещё тревожила мысль о хозяйке дома, наверняка прослышавшей о моем аресте. Сможет ли она и впредь считать меня такой же порядочной, какой была бабушка? Закроет ли глаза на обыск, на шастающих туда-сюда полицейских и на беспорядок, вызванный тем фактом, что с момента моего ареста лестницу никто не мыл: ведь Зита, к сожалению, подменить меня уже не могла?

Да, днём чтение успокаивало, но вот ночью, когда свет гасили, справиться с дурными мыслями, усиленными к тому же непроглядной темнотой, оказалось куда труднее. Мучительная бессонница заставляла меня притворяться спящей, лишь бы не вызывать у соседки по камере ненужных вопросов. Я молила о спасительном