Доверие - Димитр Ганев

мой дорогой». — «Никому не разрешай, Сыба, заходить к нам. Жалость совсем доконает меня». Однажды вечером заговорил: «Все будет хорошо, жена моя, только одно плохо. Я уже половина человека. Соломинка. То, что хотел сделать, сделают другие. Целую ночь думаю — так дальше жить нельзя, сгнию в постели. Береги Рада, когда вырастет, сам поймет все… Эх, увидеть бы моего сына летающим, как ласточка! А ты, Сыба, переживешь…»

«Ты что надумал?» — стыдила его Сыба, еле держась на ногах.

«Ведь я ложку не могу держать! Рука-то у меня гнилая, ложку не может удержать, а о другом и говорить нечего».

«Рука у тебя сгнила, а сын твой еще несмышленыш. Хочешь оставить его сиротой? А кто его поднимать будет?»

«Мой Рада вырастет и станет хорошим человеком. Так подсказывает мое сердце. Все уладится и у него, и у тебя…»

С первыми петухами Сыба ушла на табачную плантацию. Младен Лебеда подошел в темноте к сыну, осторожно поцеловал и вышел во двор. Зашел в конюшню и взял веревку. Скотины не было, а веревок сколько угодно висело на ветхой перекладине. Затем Лебеда вынес из чулана старый табурет, перекинул один конец веревки через толстый сук орехового дерева и сделал петлю.

Утром подул свежий ветерок со стороны дубравы, первые лучи солнца осветили синий крест церкви. Женщины возвращались с поля. Сыба первой увидела висевшего на суку человека, заросшего бородой. Она с криком бросилась вперед. Ноги Лебеды пытались опереться на землю и почти касались ее большими пальцами.

— Как после завершения полета возвращаешься к повседневной службе и жизни? — таков один из вопросов автора.

Рад Младенов отвечал коротко:

— Все зависит от человека. После хотя и тяжелого, но удачного полета жизнь кажется праздником. Знаешь, как только ступаю на землю, спешу увидеть вблизи течение широкой реки, мосты над нею. Всякая земная мелочь. Иду, дышу, смотрю на небо, как на удобную бескрайнюю квартиру, в которую всегда «добро пожаловать».

7

— Вот и все, о чем я хотел доложить, — закончил Стоил Базиса.

Ангелия Тонков бросил быстрый насмешливый взгляд через плечо, затаил дыхание: новый секретарь опустил на стол сжатые в кулаки руки. Ждал. Члены бюро молчали. Неужели в действительности никто не возразит, не выступит? Ведь до вчерашнего дня слушали Тонкова, были ему преданы, издалека кланялись. Он для них сделал многое, облегчил их жизнь.

У Рада был один здоровый глаз, а видел он столько, сколько не могли увидеть сто. Как он добрался до таких фактов? За критическим докладом Стоила наблюдало всевидящее око Рада… Неужели не было людей, которые не пожаловались бы на тех, кто окреп за время правления Ангелия Тонкова? За эти годы они построили дома, обнесли их хорошими заборами, развели вокруг сады; теперь они превратились в виллы, потому что большинство из них уже живет в городе.

— Слушай, это не доклад, а обвинительная речь прокурора! — первым не выдержал молчания Ангелия, словно ему хотелось проверить струны, перед тем как начать играть. — Такого я от тебя не ожидал, Базиса. Никак не могу понять, душа моя. Вместе, работаем здесь столько лет, мучаемся, терпим всякие невзгоды, и вот прибывает какой-то случайный гость, роется, ходит туда-сюда и тычет тебе кулак в нос — так не пойдет! Наши заботы, мучения, круглосуточная беготня больше не имеют значения? Новый секретарь решает установить порядок, естественно, его порядок, поставить всех на свои, места… А здесь не казарма! В казарме генералы держат все в своих руках, каждую минуту готовы повести войска в бой. А здесь разве так можно? Вы обвиняете меня, что не наградил орденами тех, кто их заслужил, а отдал своим людям… Верно, две другие беспартийные доярки имеют более высокие надои, но они узкие производственники, не имеющие иных интересов. Ничто, кроме работы и домашних забот, их не волнует. Это политическая сторона дела, на которую Рад Младенов и Стоил Базиса закрывают глаза. Мне кажется, Стоил Базиса говорил здесь под диктовку других, во так он далеко не уйдет… — Ангелия схватил графин и начал жадно пить прямо из горлышка: сухость в горле мешала ему говорить. — Следующее обвинение в том, что выдал премию одним механизаторам, а другим нет… И здесь мы учитывали активность и сознательность, а не кому как взбредет в голову… Верно, есть механизаторы, которые добились больших успехов на мягкой пахоте, но каким путем? Высокие показатели — результат различных махинаций, скажем, воровство запасных частей, замена машин до выработки ими положенного моторесурса. Таких нужно не награждать, а воспитывать и наказывать. Жизнь научила меня и гладить, и бить одной рукой. Тот, кто только поощряет, разваливает дело…

Так Ангелия Тонков ответил на доклад, который был сделан бывшим секретарем Стоилом Базисой на заседании партийного бюро.

Рад выслушал речь председателя спокойно. Он удивлялся: «Неужели сподвижники моего отца действительно не умеют ориентироваться и оценивать обстановку?» Тонков оспаривал право Рада требовать с него ответов на сигналы и жалобы людей. Откуда взялось у Тонкова такое упрямство, мальчишеская самоуверенность? Уж не думал ли он, что пост, который занимает, предоставлен ему навечно?

Тяжело переступал Рад с ноги на ногу — его что-то беспокоило и пугало. Он внимательно смотрел в глаза людей и вдумывался в услышанное. Когда-то он любил всех в своем селе, учтиво здоровался со всеми, а сейчас нечто непонятное отталкивало, разделяло.

Тишина длилась, цель заседания терялась, известное становилось неизвестным, и о нем никто не хотел говорить.

Слово снова взял Стоил, бывший партийный секретарь. Ангелия не ждал от него ничего хорошего. Стоил с преданностью собаки смотрел на Рада, на лице которого не дрогнул ни один мускул. В позе нового партийного секретаря чувствовалось терпеливое ожидание или предупреждение: не хотите жить по-старому, посмотрим, готовы ли вы к новому.

— Анчо, — начал Стоил, — ты как кошка, тебя как ни брось — все равно на ногах. Сколько раз пытался посоветоваться с тобой — ты меня слушал? Сколько раз я тебе говорил о необходимости укреплять материальную базу? А ты обращал на это внимание, черт побери? Ходишь, как принц, и не видишь, что на каждом шагу наступаешь на больные мозоли. Душевные и физические, да! И каждый раз изворачиваешься, простите за грубость. Две доярки были партийные, а две — беспартийные!.. Но они двадцать лет проработали доярками, молодость их прошла там, в коровнике, а мы — ноль внимания. Другие пришли в последней пятилетке. Скажи, что у них можно похвалить? Разве только целые передние зубы… — Стоил закончил свое дополнение, шумно вздохнул и закурил. — Так и с механизаторами. Делчо Зипа