Крещение огнем - Гарольд Койл

И сегодня, накануне Дня труда, когда Техас готовился к путе­шествию в неведомое, Джен который раз задавала себе вопрос: долго ли еще она сможет освещать кризис с той холодной бес­пристрастностью, которую все привыкли от нее ожидать? И как ей теперь вернуться в Мехико и беседовать с членами Совета с той же профессиональной любезностью,, как и прежде? Ее не особо заботили воспоминания о той критике, которой подверг­ли американцы своих соотечественников, оставшихся в Багдаде во время кризиса в Персидском заливе. Джен и раньше доводи­лось терпеть нападки, она даже по-своему любила подразнить гусей. Нет, на этот раз дело было совсем в другом. Ей претило находиться рядом с людьми, которые, при всей оправданности мотива и справедливости принципов, могли принести смерть че­ловеку, которого она любила. Вот, что не давало Джен покря, снова и снова заставляя ее задуматься над необходимостью при­нять какое-то решение.

Ей и в голову не приходило, что от ее решения ничего не зависит. Но в эти дни подобное заблуждение было вцолне обыч­ным, так как гораздо более умудренные люди и в Мехико, и в Вашингтоне продолжали вести себя так, будто они по-прежнему владеют ситуацией. Единственная разница между ними и Филдс заключалась в том, что они не желали прислушаться к своим предчувствиям и опасениям. Напротив, они отмахивались от по­добных мыслей, считая их чепухой, и продолжали поиски "пра­вильных", "разумных" решений, к тому же, приемлемых с поли­тической точки зрения, не ведая, что таких решений просто не существует.

Встряхнувшись, полковник Гуахардо встал из-за небольшого письменного стола, который он поставил для себя в оператив­ном центре, и подошел к карте, висевшей на противоположной стене. Несколько секунд он стоял перед ней, заложив руки за спину, внимательно изучая расположение символов, обозначаю­щих американские части, развернутые вдоль границы. Когда это занятие ему наскучило, он направился к столу, где сидел дежур­ный заместитель начальника разведывательного отдела, просмат­ривая поступающие донесения и делая заметки для себя и своих подчиненных, но тот, успевший привыкнуть к Гуахардо, не об­ратил на полковника никакого внимания, и продолжил возиться с бумагами, которые поступали быстрее, чем он успевал их об­рабатывать.

Тогда полковник перешел к столу, за которым сидел замести­тель начальника оперативного отдела. Он, как и его коллега, просматривал поступающие донесения, готовясь приступить к составлению сводки действий мексиканских вооруженных сил за истекшие двенадцать часов, и тоже не обратил внимания на Альфредо. И дело было не в том, что офицеры — оба в чине майоров — проявляли неучтивость к высшему чину. Просто оба знали: если они станут разговаривать с полковником всякий раз, когда он подойдет и заглянет через плечо, у них не останется времени на работу. Они понимали, что Гуахардо томится от без­делья, что это его раздражает и он готов заняться чем угодно, лишь бы избавиться от этого состояния. Вот поэтому-то он и бродит по оперативному центру как неприкаянный. Для тех, кто там работал, это порой превращалось в тяжкое испытание, но что делать: как-никак, полковник — министр обороны, опера­тивный центр принадлежит ему, а значит, он волен поступать, как ему заблагорассудится, остальным же придется терпеть и помалкивать.

Побродив бесцельно по комнате, Альфредо подошел к двери, ведущей в главный коридор, обернулся и оглядел помещение.

"Все работают, все чем-то заняты, — подумал он, — все, кро­ме меня. Должно же и для меня найтись какое-то полезное дело, что-то такое, что бы не мог сделать никто, кроме меня. Вот только что именно?", В данный момент ничего стоящего ему в голову не приходило. Пока американцы не закончат разверты­вать свои части и не обнаружат свои истинные намерения, необ­ходимости в действиях нет. Все части мексиканской армии уже завершили развертывание или вот-вот завершат в соответствии с военными планами. Каждый из подчиненных ему командиров знает свою задачу и выполняет ее. "Выходит, — размышлял Гу­ахардо, — я так превосходно все спланировал, что на время остался без работы. Откуда же тогда такое беспокойство?".

Выйдя из комнаты, он направился в уборную. Хотя в распоря­жении Альфредо был личный туалет, расположенный рядом с его кабинетом, он предпочитал пользоваться общественной убор­ной. Его американский приятель, пехотный офицер, как-то ска­зал ему, что у него есть свой метод проверки умонастроений в армии — нужно только пойти в уборную, которой пользуются солдаты, и почитать надписи на стенах. Всего за несколько ми­нут можно узнать, каких офицеров солдаты не жалуют и чем недовольны. "И еще, — добавил он вскользь, — там иногда уда­ется узнать телефонные номера классных девочек". По возвра­щении в Мексику Гуахардо, любивший испробовать все новое, перенял эту практику и обнаружил, что это действительно весь­ма полезно и, к тому же, занимательно.

В туалете полковник размышлял: "Пусть солдаты видят, что он, их командир — такой же человек, как и они. В этом есть какое-то равенство, когда солдаты понимают, что их коман­диры — тоже люди, тоже носят штаны и справляют нужду, это как-то уравнивает. К тому же, — застегивая брюки, подумал Альфредо, — стыдиться мне нечего. Если уж на то пошло, та­ким мужским достоинством можно только гордиться".

Гуахардо услышал, как дверь у него за спиной приоткрылась и из-за нее донесся смущенный голос заместителя начальника оперативного отдела:

—      Полковник Гуахардо! Извините за беспокойство, но вас просит к телефону полковник Молина.

—     И что же, майор, вы сказали эль президенте? Что я вышел?

Майор замялся:

—    Нет, господин полковник. Я сказал, что вы заняты неотлож­ным делом, требующим вашего личного присутствия.

Гуахардо застонал и, повернувшись, подошел к раковине.

—     Боже милосердный! Теперь полковник Молина подумает, что я заперся у себя в кабинете и трахаю секретаршу. Ступайте и скажите, что я иду.

Бросив краткое "есть", майор исчез, оставив Гуахардо сме­яться над собственной шуткой.

Решив переговорить с Молиной из своего кабинета, полков­ник уселся за большой стол красного дерева. Он снял трубку и сказал адъютанту Молины, что готов говорить с президентом, а когда Эрнандо заговорил, то перебил его:

—    Дружище, прежде чем ты перейдешь к делу, хочу тебе со­общить, что я просто-напросто писал.

Молина засмеялся, а потом съязвил, что подобные оправда­ния свойственны людям с нечистой совестью, что Альфредо па­ровал репликой:

—     Зато с чистыми штанами.

Молина снова залился смехом, а потом, успокоившись, про­изнес:

—     Что ж, полковник Гуахардо, рад слышать, что с мочевым пузырем у вас все в порядке.

Пришла очередь Гуахардо расхохотаться. Отсмеявшись, он продолжил:

—     Я уверен, Эрнандо, ты позвонил мне не для того, чтобы отвлечься от скучных обязанностей по управлению страной. Чем могу служить, мой президент?

—    Вообще-то, Альфредо, ты уже сотворил для меня чудо. За весь день у меня не было ни одного повода для смеха.

Зная, что разговор скоро примет серьезный оборот, Гуахардо все же не мог отказать себе в удовольствии еще немножко по­шутить над другом:

—       Вот как? Значит, когда у тебя возникает желание повесе­литься, ты звонишь в Министерство обороны?

Когда Молина заговорил снова, полковник заметил, что голос его звучит серьезно.

—     Во всяком случае, если я решу повеселиться, то наверняка не стану звонить Барреде, в Министерство иностранных дел.

Гуахардо сразу все понял:

—      Что, Эмануэль опять полез на стену?

—       Нет, Альфредо, на этот раз дело зашло дальше: наш ми­нистр иностранных дел вылез на крышу. Не успел американский посол выйти из его кабинета, заверив, что развертывание армии Соединенных Штатов носит чисто оборонительный характер, как в специальном выпуске американского телевидения сооб­щили, что группа американских конгрессменов составила про­ект резолюции, которая уполномочивает президента страны на­чать вторжение в Мексику.

Гуахардо выпрямился в кресле.

—     Ты не шугишь? Американский Конгресс отказался от сво­его права контролировать действия президента по использова­нию вооруженных сил? А Барреда не сказал, кто из конгрессме­нов сделал это заявление?

Когда Молина прочитал список сенаторов и конгрессменов, которые уже заявили о своей поддержке резолюции, Гуахардо на миг потерял дар речи. Он, как и Барреда, надеялся, что Кон­гресс Соединенных Штатов даст отпор тому, что они считали опрометчивым поступком американского президента. Если же Эрнандо сказал правду — а в этом Альфредо не имел повода сомневаться, — то получается, что Конгресс не препятствует использованию военной силы, а наоборот, способствует этому.