Крещение огнем - Гарольд Койл

Глава 14

Образ жизни в нашей стране не может быть американским только наполовину. Возможен лишь стопроцентно американ­ский образ жизни.

Теодор Рузвельт

Жители Браунсвилла давно привыкли к летним пробкам на дорогах, особенно во время праздничных уик-эндов, когда тол­пы туристов, ища спасения от техасского зноя, устремляются на остров Саут Падре или через границу, в Матамарос, рассчиты­вая купить там что-нибудь по дешевке. Уик-энд накануне Дня труда[3], совпадающий с окончанием лета, как всегда, выдался самым оживленным в году. Только на этот раз дело было не в количестве машин и не в неудобствах, вызванных заторами, а в самом составе транспортного потока — именно он заставлял прохожих недоуменно останавливаться и озабоченно качать го­ловами. Мало кто из американцев ожидал, проснувшись утром, обнаружить на лужайке перед домом двадцатипятитонную "Брэд- ли". Столь же неожиданным оказалось для них появление на главной улице города танков М-1 — тех самых танков, чьи 120- миллиметровые пушки сказали свое веское слово в Ираке.

Один вид вооруженных до зубов американских солдат внушал безотчетный страх. Каски, солнцезащитные очки, бронежилеты, маскировочная одежда делали солдат 52-й дивизии моторизо­ванной пехоты больше похожими на захватчиков с враждебной планеты, чем на защитников. Появление армии Соединенных Штатов в Браунсвилле накануне Дня труда мало способствовало тому, чтобы население Южного Техаса почувствовало себя в безопасности. Развертывание войск вдоль границы не только не положило конец панике и ужасу, охватившим окрестные насе­ленные пункты, — напротив, череда бедствий, обрушившаяся на техасскую Национальную гвардию, и внезапное появление регу­лярных частей только усилили страхи и опасения техасцев.

Несмотря на поднятую в прессе шумиху, Национальная гвар­дия оказалась не способна справиться с ситуацией на границе. Это подорвало у людей доверие ко всему, что говорило феде­ральное правительство. Вид батареи 155-миллиметровых гаубиц, расположившейся в парке по соседству с детскими качелями ни в малейшей степени не вселял спокойствия. Не приходилось удивляться, что люди, издавна привыкшие существования в мире и покое и верить в незыблемость государственной границы, пред­почли бегство сомнительной перспективе жить в зоне свободно­го огня, и оставались глухи к призывам властей не поддаваться панике. И навстречу армейским колоннам, которые, повторяя маршрут Захарии ТэйлОра и Джона Дж. Першинга, двигались на юг, потекли колонны беженцев, устремившихся на север.

В самом центре этой кутерьмы — так называл обстановку в Браунсвилле Джо Боб — находилась Джен Филдс. Следуя ее теории, согласно которой успех сопутствует тому, кто умеет оказаться в нужное время в нужном месте, съемочная группа и здесь получила почти такие же блестящие возможности, как и в Мехико, во время июньского переворота. Ведь они оказались в Браунсвилле как раз в тот момент, когда президент Соединен­ных Штатов объявил о мобилизации Национальной гвардии Те­хаса, Ныо-Мексико, Аризоны и Калифорнии и о развертывании на іран и це четырех сухопутных дивизий и одной — морских пехотинцев, и успели заснять реакцию жителей на это объявле­ние. Камера Теда запечатлела исторический кадр: на рассвете, в канун Дня труда, передовая группа 52-й дивизии входит в город. Магнитофон Джо Боба записал немногословные, сдержанные разговоры офицеров регулярной армии и их коллег из Нацио­нальной гвардии: первые сменяли вторых и отдавали им только что полученные приказы нового командования. А вездесущая Джен Филдс, как всегда находившая такой кадр, который был красноречивее любого комментария, в этот вечер, как и во все последующие, блистала на экранах телевизоров во всех уголках страны. То она стояла на правом берегу Рио-Гранде и беседова­ла с офицерами мексиканской армии, следившими за тем, как американские солдаты возводят проволочные заграждения и роют на берегу окопы с брустверами из мешков с песком, которые венчают пулеметы. А два часа спустя она обсуждала с команди­ром Первой бригады 52-й дивизии полученное им задание. Даже Джо Боб, человек, на которого нелегко было произвести впечат­ление, преклонялся перед способностью Джен безошибочно на­ходить в царившей вокруг неразберихе единственно верный путь и за несколько минут выхватить из множества образов и слов именно такие, которые необходимы для создания яркого, доход­чивого, запоминающегося репортажа. Она обладала несомнен­ным талантом, а его не могут заменить ни годы учебы, ни владе­ние техническими приемами. И когда оператор другой группы как-то спросил Джо Боба, какая она — знаменитая Джен Филдс, тот только многозначительно посмотрел на коллегу и с почтени­ем изрек: "Классная баба, чертовски классная".

Сама Джен первой была готова признать, что "классной" ее сделали удача и упорный труд. Пробыв в Браунсвилле неделю, она и ее группа знали город и его окрестности как свои пять пальцев, не говоря уже о том, где можно снять самые удачные кадры, кого, в случае необходимости, подмазать, и на кого — положиться. И пока в аэропорт Харлинген с поистине сверхзву­ковой скоростью прибывали все новые съемочные группы, Джен, Тед иДжо Боб продолжали делать свое дело. Одна бригада из Нью-Йорка, пытаясь наверстать упущенное время и опередить остальных, попробовала было увязаться за фургоном Джен. Но сидевший за рулем Джо Боб заметил, что нью-йоркцы 4 'сели на хвост", и не замедлил от них отделаться. Остановившись посре­ди улицы, техасец высунулся из окна и заорал:

— Ну-ка, глотните моей пыли, педики нью-йоркские!

С этими словами он рванул с места и, выжимая из фургона все, на что тот был способен, помчался по глухим переулкам и улицам с односторонним движением в запрещенном направле­нии. Через десять минут бешеной езды, проскочив два красных сигнала светофора, три запрещающих знака и готовый опуститься железнодорожный шлагбаум, Джо Боб избавился от преследова­телей, оставив их в самом опасном районе города, и успел доста­вить Джен в назначенное место в срок. Так что пока остальные съемочные группы пытались разобраться, какие сюжеты стоит снимать, а какие — не стоит, Джен Филдс ежедневно выдавала убедительные, отлично сделанные репортажи.

Но ни камера Теда, ни микрофон Джо Боба не могли уловить растущей озабоченности и тревоги Джен. Одним из слагаемых успеха являлась способность видеть и понимать то, что скрыва­ется за сюжетом, который она снимала, и доносить это понима­ние до своей главной аудитории — простых американцев. В боль­шинстве репортажей Джен умела оставаться в стороне, не при­нимая слишком близко к сердцу то, о чем шла речь. Но теперь это давалось ей все труднее и труднее.

Сейчас она понимала, что перемены в Мексике были столь же необходимы, как и стягивание части американских и мекси­канских войск к границе. Для Соединенных Штатов это означа- до защиту от загадочных рейдов, мексиканцы же, соответствен­но, реагировали на развертывание американских войск. Все это было вполне понятно, но не требовало большой сообразитель­ности и осознание тогоу что присутствие войск, как и произо­шедший четыре дня назад инцидент с перестрелкой, может вызвать более масштабные конфликты.

Как ни страшила Джен конфронтация между ее родиной и Мексикой, еще больше волновал ее ответ на вопрос: на чьей она стороне? Как может она, американка, продолжать объективные репортажи о действиях Совета тринадцати, зная, что в этот са­мый момент его заботит одно: как уничтожить побольше ее со­отечественников? Особенно это касалось полковника Гуахардо. Для Филдс он стал олицетворением новой революции. Она была уверена, что этот человек способен использовать в своих целях любого и избавиться от него, как только эти цели будут достиг­нуты. И хотя Джен знала, что он — образованный, воспитанный человек, примерный семьянин и умеет быть по-своему обаятель­ным, она видела и его темную сторону — черную и бездонную, как угольная яма.

Работу над репортажами осложняло еще и то, что Скотт Дик­сон, человек, которого она любила, теперь активно вступил в иіру. И если Гуахардо в глазах Джен олицетворял Совет тринад­цати, то Скотт стал для нее символом американского солдата. С тех пор как на защиту границы была брошена Национальная гвардия, особенно в последние два дня, Джен то и дело слышала и видела то, что лишь усиливало ее опасения и тревогу. Амери­канские солдаты, охраняющие пограничный пункт в Браунсвил­ле, перестали быть для нее просто реквизитом, фоном, который можно использовать в очередном репортаже. Это были живые люди, солдаты, как и ее Скотт. Во время интервью с командира­ми и старшими офицерами Джен ловила себя на мысли, что думает о Скотте: ведь они выглядели, говорили и действовали совсем как он, от них исходил точно такой же запах. Тонкий, сдержанный юмор и чуть надменная самоуверенность — все это роднило их со Скоттом, и то, что они высказывали во время интервью, она не раз слышала от него. Медленно и неизбежно история начинала принимать личную окраску, и это тревожило ее. И хотя пока это было лишь предчувствие, смутное беспокой­ство, она не могла от него избавиться, потому что знала: очень скоро оно проявится в полной мере, и тогда ей придется что-то делать.