Капитан Сорвиголова - Луи Буссенар

«Да тут целый корпус! — подумал Жан. — Я был прав: враг, несомненно, попытается зайти в тыл бурскому войску, обойдя его с левого фланга. Во что бы то ни стало и как можно скорей надо предупредить генерала Бота!»

Сорвиголова — человек быстрых решений, а решить значило для него действовать. Поскольку пешком идти слишком долго, нужен был конь. Чего же проще, их здесь тысячи!

— Немного смелости, побольше самообладания, а главное, твердая вера в успех! — сказал себе Жан.

С деревянной выправкой английского солдата, размеренным шагом Томми, он приблизился к цепочке лошадей, шумно жевавших у коновязей свое месиво. Перед каждой из них были разложены в образцовом порядке седла и уздечки.

Дремавшие часовые легко пропустили Жана, приняв его за одного из своих товарищей по оружию и даже не окликнув, настолько далека была от них мысль, что по лагерю может так спокойно расхаживать вражеский шпион.

Сорвиголова не торопясь взнуздал ближайшего коня и, не надев седла, чтобы не терять зря времени, вскочил на скакуна, стремясь как можно скорее выбраться из лагеря, где его могли в любую минуту разоблачить. Но всего не предусмотришь!

— Ты ошибся, приятель, — предупредительно заметил часовой. — Это лошадь Дика Мортона, норовистая стерва! Она переломает тебе все ребра.

Увы, предупреждение запоздало! Сорвиголова, убежденный, что он открыт, дал коню шпоры. Но упрямец, вместо того чтобы тронуться с места, низко опустил голову, поджал круп, изогнул дугой спину, сдвинул вместе все четыре ноги и принялся неистово бить то передом, то задом. Затем принялся подскакивать на месте, приседать и снова прыгать, — короче, занялся невообразимой гимнастикой. Укротить проклятое животное было бы под силу разве что ковбоям американского Запада, этим чудесным наездникам, которые как бы воскрешают в своем лице легендарных центавров древности. Сорвиголова тоже отлично управлялся с лошадьми, но не так. К тому же, сидя на неоседланном коне, он был лишен точек опоры в седле и стременах. И какой-то уж слишком дьявольский рывок скакуна заставил юношу разжать шенкеля[126] и перекувырнуться в воздухе. Бедняга тяжело шлепнулся о землю, а освободившийся жеребец резво понесся в поле.

Ошеломленный на миг ударом, Сорвиголова, однако, тут же вскочил, явно встревоженный таким поворотом событий.

Падая, отважный разведчик потерял свою каску, и часовой, увидев при свете бивачного костра его лицо, вскричал:

— Он не из нашего эскадрона!.. Да это какой-то мальчишка, зеленый юнец, молокосос!

Последнее слово, произнесенное без тени намека, отдалось в ушах командира молокососов словно пушечный выстрел.

«Меня узнали!» — решил Сорвиголова.

Прибежал другой часовой. Размахивая шашкой и не разузнав даже, в чем дело, он попытался схватить чужака.

Но тот со всей силой врезал головой торопыге в живот, и горе-воин, скорчившись от боли, упал навзничь.

— К оружию! — неистово заорал первый часовой.

Со всех сторон послышались ответные возгласы:

— К оружию!.. К оружию!..

Заспанные люди сбегались на крики и сами вопили: «К оружию!» — хотя никто из них не знал, что же, собственно, случилось.

Сорвиголова, увернувшись, опрометью кинулся прочь. Когда он пробегал мимо кузницы, работавший там солдат швырнул на землю раскаленную болванку и, преградив беглецу путь, замахнулся кувалдой. Сорвиголова, вовремя отклонившись, дал герою подножку, и незадачливый молотобоец, неистово бранясь, растянулся ничком.

Суматоха все росла:

— Тревога!.. Тревога!.. К оружию!..

Солдаты, будто рои встревоженных пчел, выскакивали из палаток. Одни спрашивали, другие отвечали, и никто ничего не понимал.

И вдруг кто-то, то ли не очнувшись ото сна, то ли под влиянием паров виски, завизжал:

— Буры!

— Буры!.. — подхватил Сорвиголова, как жулик, который громче своих преследователей кричит: — Держи вора!

На какое-то время эта уловка помогла ему, — главным образом потому, что охваченные паникой воители, не распознав своих при неверном свете костров, принялись палить друг в друга.

Сумятица становилась невообразимой. Вопли, крики, беготня, выстрелы, стоны…

Но заблуждение не могло продолжаться бесконечно. И вскоре в лагере остались лишь лазутчик и великое множество его преследователей. Началась драматическая, напряженная игра в прятки среди палаток, мимо которых задыхавшийся Сорвиголова проскальзывал молниеносно с ловкостью акробата.

Оказавшись перед большим конусообразным шатром, разведчик обежал его и, положившись на свою счастливую звезду, юркнул внутрь. На маленьком складном столике мерцал ночник, освещая пустые бутылки из-под шампанского и ароматных ликеров. На бамбуковой мачте, поддерживавшей полотняный верх, висело оружие — армейский револьвер и офицерская шашка. На низенькой походной койке, под одеялом цвета хаки, дрых какой-то джентльмен. Судя по его неподвижности и раскатистому храпу, можно было догадаться, что он без стеснения прикладывался к горячительным напиткам, очевидно, немало способствовавшим его сну, близкому к каталепсии[127]. На фоне матерчатой стены отчетливо вырисовывалось лицо выпивохи — строптивое, с крючковатым носом, широким подбородком и плотно сжатыми губами.

— Майор Колвилл! — невольно вырвалось у Жана.

Вояка, чей покой не смог нарушить царивший вокруг шум, тотчас пробудился, едва услышав свое имя, произнесенное вполголоса. Зевнул, потянулся и пробормотал, как человек, все еще пребывающий во власти сна:

— Сорвиголова? Брейкнек?.. Вот сейчас я прикончу тебя, негодяй!

Англичанин потянулся к револьверу. Но Сорвиголова с молниеносной быстротой перехватил правой рукой дуло смертоносного оружия, а левой туго скрутил ворот рубахи на шее противника. Ткань затрещала, майор, задыхаясь, старался вырваться, позвать на помощь, но вместо вопля издавал лишь глухой хрип.

— Молчать! — прошептал Сорвиголова. — Или я всажу вам пулю в лоб!

Однако англичанин, вскормленный ростбифами, вспоенный виски, а главное, преуспевший во всех видах спорта, был настоящим атлетом и, не собираясь сдаваться, отбивался что было мочи. Еще мгновение — и он вырвался бы из рук юноши и закричал.

Жану, разумеется, ничего не стоило разрядить в него револьвер, но на выстрел сбежались бы солдаты. Решив усмирить упрямца без лишнего шума, Сорвиголова с силой ударил его по затылку рукояткой оружия. Колвилл тяжко охнул и затих.

Не теряя ни секунды, Жан завязал салфеткой майору рот, носовым платком скрутил ему руки за спиной, а уздечкой стянул ноги.