Двенадцать детей Парижа - Тим Уиллокс

– Так изображают чистилище, – объяснила гадалка. – Там все наши цепи падут.

Карла едва удержалась, чтобы не остановить ее. Она чувствовала, какой будет следующая карта, но прекратить гадание было уже невозможно. Наверное, в этой мрачной драме помощи можно ждать только с этой стороны. Алис подняла голову, и взгляды женщин встретились. Лицо старухи было спокойным и мечтательным.

Она вытащила Смерть и положила карту на стол, даже не взглянув на нее.

– Мне не нужно ни золота, ни богатства, ни благосклонности королей и Папы, потому что мир принадлежит мне. Когда бы я ни пришла, раньше или позже, все живые существа будут плясать для меня, – проговорила она негромко.

Затем Алис повернулась к выложенным на стол картам. Карла последовала ее примеру. Она ждала объяснений, почему история о Смерти оказалась не такой уж страшной, но старая женщина молча разглядывала карты.

– Суд, Огонь и Смерть, – сказала графиня. – На мгновение я испугалась, что вытащу что-то ужасное. Но у меня есть надежный защитник. И под ним тоже безумный конь.

Она указала на скелет, казавшийся сумасшедшим в своей белой ленте и желтом балахоне:

– Смотрите, она скачет в Огонь.

– Выбор Anima Mundi в качестве карты спрашивающего – это довольно смело, потому что она тоже не склонна шутить, но назвать Смерть своим защитником было бы поспешным, – возразила гадалка.

– Я шучу, чтобы скрыть свой страх. Пожалуйста, простите, что сбиваю вас с мысли, – извинилась ее подопечная.

– Скажи, какой у тебя был вопрос.

– Я хотела увидеть лицо мужа, когда он берет на руки нашего ребенка. Я хотела воссоединиться с семьей. Что я должна делать – как жить, – чтобы мое желание сбылось?

Алис окинула взглядом расклад. Поджала губы. Приподняла бровь.

Новые схватки начались внезапно. Они были так сильны – сильнее, чем прежде, – что у Карлы перехватило дыхание. Боль была мучительной. Женщина вцепилась в стол, но не произнесла ни звука. Потом она наклонилась, но это не принесло облегчения, и ей пришлось опуститься на корточки. Она тяжело дышала. Схватки подчинили ее своей воле. Роженица убрала руки со стола и опустилась на четвереньки. Потом она все-таки застонала – этот звук, казалось, исходил из самых глубин ее существа. Она ждала пика, крещендо, после которого должно было наступить облегчение, но боль все росла. Локти Карлы подогнулись, живот коснулся пола, и она вытянула руки вперед. Вместе с выдохом с ее губ снова слетел стон. Она почувствовала, что Алис ковыляет к ней. В сознании Карлы Смерть неслась на своем безумном черном коне, но ее улыбка была такой странной, что женщина рассмеялась бы вместе с ней, если бы могла. Ей показалось, что схватки стихают, но потом они снова усилились и снова стихли. Почувствовав приступ тошноты, итальянка приготовилась, что ее вырвет. Но тошнота прошла. И боль тоже. Карла осталась на четвереньках на полу кухни, тяжело дыша.

Она услышала дыхание Алис и почувствовала ее руку на своей спине.

– Не вставай. Все хорошо, любовь моя, – заверила ее мать Гриманда.

Никому в мире Карла сейчас не поверила бы – только ей.

– Посмотрим, далеко ли мы продвинулись, – продолжила старуха. – Успокойся, бояться нечего. Дыши.

Графиня благодарно кивнула и заставила себя выровнять дыхание. Почувствовав, как Алис поднимает подол ее платья и завязывает его на талии, она закрыла глаза.

Пальцы пожилой женщины скользнули внутрь ее тела. Это не вызвало никакого дискомфорта – наоборот, прикосновение Алис успокаивало. Ее пальцы были сильными, решительными и ловкими. Они продвинулись глубже.

– Превосходно, – объявила старуха и убрала руку. – Сама Жизнь гордится тобой, так что позволь ей быть твоим защитником. Встать сможешь?

– Да, конечно. Со мной все в порядке. – Итальянка вновь услышала тяжелое дыхание своей помощницы. – Не нужно мне помогать.

Карла вдруг застеснялась и почему-то почувствовала себя униженной. Она встала на колени, ухватилась руками за стол и поднялась, после чего опустила подол.

– Слизь полностью отошла, – сказала Алис. – Матка раскрылась на добрых два пальца, а головка ребенка опустилась. Хорошие признаки – лучше быть не может. Только не тужься, потерпи немного. Битва уже началась, но тебе не впервой, и ты победишь, хотя силы нужно беречь. Пора в родильную комнату. Ты сможешь подняться по лестнице?

– Конечно. – Роженицу больше беспокоило, как преодолеет ступеньки сама хозяйка дома. Но она не стала этого говорить, а просто улыбнулась. – Кажется, мы еще не разделались с грушами.

– Карла, ты пришлась по сердцу старой женщине, и этот камень раскрылся, что с ним случается редко. Мы заварим еще чай и выпьем его с грушами, а потом родим красивого и сильного ребенка.

– А карты?

Алис хлопнула рукой по судьбоносному раскладу:

– Старая волчица не смогла бы прочесть их лучше. Вперед, в огонь!

Глава 15

На Земле Бога

Тангейзер зажал четыре стрелы в левом кулаке, вместе с луком, еще две взял в правую руку, а седьмую вставил в лук. Снизу донеся топот – ополченцы врывались в дом через парадную дверь. Потом наступила тишина: должно быть, они увидели изувеченные трупы с выколотыми глазами, отрубленными руками и выпущенными кишками. Граф де Ла Пенотье слышал их сдавленный шепот, скрывавший все, кроме страха. Храбрость, с которой началась атака, улетучилась сразу же, как только нападающие переступили порог дома. Матиас задумался, не переборщил ли он, но затем послышались возбужденные голоса, выкрикивавшие имена местных святых, и милиция ринулась вверх по лестнице сквозь кровавый туман.

Госпитальер отступил в комнату Даниеля Малана.

Спальня была тесной, без окон. Почувствовав, как что-то капает ему на сапог, Тангейзер опустил взгляд. Кровь стекала с фартука. Иоаннит вытер лоб и задумался. Самые решительные из напавших на дом будут идти впереди – хотя, возможно, один из них пойдет сзади, чтобы подстегнуть остальных. А самые опасные, скорее всего, находятся на крыше. Матиас слышал, как ополченцы нашли мертвеца с пригвожденными к полу гениталиями: до него донеслись проклятия и угрозы мести. Кто-то сказал, что нужно оставить убийц в покое, потому что их много и они настоящие варвары. На него закричали, хотя возмущавшихся было немного. С новыми проклятиями и молитвами отряд милиции поспешил дальше, сквозь кровавый душ, все еще лившийся из тел актеров.

Лестница была хорошо освещена светом из окон, выходивших на улицу. Тангейзер смотрел, как ополченцы стали подниматься по последнему, узкому пролету лестницы, вынужденно выстроившись в затылок друг другу. Его они не видели. Он был спокоен – в его душе осталось лишь то, что было необходимо. По крайней мере, на данный момент жизнь в Париже была простой.

В юности, во время обучения в школе янычаров в Эндеруне, он привык стрелять из лука по-турецки, натягивая и отпуская тетиву большим пальцем и прикладывая стрелу с внешней стороны лука. Это позволяло выпускать стрелы быстрее, особенно вторую и третью, которые он держал правой рукой. Кольца на большом пальце у него не было, и в такой ситуации умеренную силу натяжения лука Фроже можно было считать благом.

В авангарде атакующих шел здоровяк в шлеме и нагруднике, с мечом в руке. За ним поднимался еще один, в шлеме и кирасе, выставив широкое лезвие протазана впереди первого, словно имитируя примитивный боевой порядок. Узкие наконечники стрел, скорее всего, пробьют пластины нагрудника, но с такого расстояния лучше не рисковать. Когда первый из ополченцев добрался до второй ступеньки сверху и занес ногу, рыцарь шагнул в дверной проем и с расстояния в шесть футов выстрелил ему в лицо.

Стрела вошла в правый глаз с внутренней стороны, сбила с головы шлем и вышла из левой верхней части черепа. Шестьдесят фунтов силы натяжения лука отбросили жертву назад, на руки второго ополченца, который выронил свой протазан. Тангейзер выстрелил в него, целясь ниже шлема – стрела пронзила ему правую щеку сверху вниз и вышла под левой скулой, причем сила удара была настолько велика, что наконечник пробил штукатурку и застрял в дранке стены.

Иоаннит вставил в лук новую стрелу и шагнул к деревянным перилам.

Внизу выстроились семеро – от площадки у кухни до тех двоих убитых, которые своими телами перегородили верхнюю часть лестницы. Все они были в крови актеров, и все прекрасно понимали, что эта кровь сделала их проклятыми. Их позиция была неудобна для атаки, но боязнь прослыть трусами не позволила им спасаться бегством, а теперь для этого было уже слишком поздно.

Тангейзер поднял лук над перилами, наклонился в лестничный пролет и выстрелил в последнего ополченца – седьмого, стоявшего у кухонной двери. Стрела вонзилась между правой лопаткой и позвоночником. Тонкий наконечник обладал большей проникающей способностью, чем мушкетная пуля, и окровавленное древко вышло из груди мужчины. Стрела вонзилась в тело под таким острым углом, что не задеть жизненно важные органы просто не могла. Шестому ополченцу стрела пронзила грудину, и он рухнул на колени, давясь кровью. Пятому Матиас выстрелил в основание шеи, почти вертикально, и стрела вошла в тело до самого оперения. Вставляя в лук новую стрелу, он услышал скрип лестницы на чердак у себя за спиной. Четвертый ополченец пытался перебраться через тела своих стонущих товарищей. Стрела вонзилась ему в верхнюю часть спины с такой силой, что оперение полностью исчезло в теле.