Листьев медь (сборник) - Наталия Лазарева

Сначала он оказался на самом верху. Старинные дубовые скамьи располагались амфитеатром и спускались к подиуму, на котором стоял письменный стол. В зале были еще какие-то люди, довольно много людей, Аким не сразу сообразил, какие они. Заметно было только, что люди эти не просто спокойно сидели и слушали, а как-то боком полулежали на скамьях, привалившись к барьерам, и Аким подумал, что их тоже били. Мельком он заметил только сухонькую пожилую женщину с пушистыми, подкрашенными фиолетовыми чернилами волосами, которая сидела близко от прохода. Она сидела очень прямо.

Чубаров пошел вниз, к первой скамье, потому что неясная фигура за столом поманила его пальцем. Подойдя ближе, он понял, кто это, и даже не удивился. Это был Нифонтов… А может, и Петруничев. Точно такой же, как изображение на общественном корпе, в газетах, на плакатах – всюду. Только, пожалуй, чуть больше по размеру, чем обычный человек. Он сказал Чубарову:

– Вот и ты тут. И тебя привели просветить. Просветись-ка. Просвещение – нужная вещь. Ты, Чубарик, зря связался со своей Машей. Твоя Ми, как вы друг друга зовете по первым буквам… Тоже моду взяли, прям, как американцы – Ми, Ди, Би, Ви… Она же неуравновешенная дура. Из университета полетела… Учиться было просто лень, упорства нет к достижению цели – расхлябанность это, вот и все. Замечал ведь – она все больше не с утречка на свежую голову конспекты читала в сессию, а все ночью, все ночью… Такие вот и попадают в отщепенцы. А ты, дурачок, от хорошей жены ушел. Волновал ее отца – а он же дело делает. Рано встает – и в работу. У нас много работы. Только что тебе показали наши достижения. Ты все это знаешь, конечно, но лишний раз не помешает. Так вот – мы стремимся вперед. Это совсем не предел. Ты отстал от первых рядов, которые бьются за великие достижения. Что там, Шат-гора… Они такое наконстролили! Нам теперь все по плечу. Что там Запад! Мы держим в руках главную силу современности – ячейку с лигокристаллом. В ней – и промышленность, и ВПК, и космос. Еще чуть – весь мир и окрестности будут нашими. Мы же как пружина должны быть, как вектор – только вперед. Но и ты на своем месте можешь многое, ведь детишек мастерству учишь…

Чубаров слезящимися глазами смотрел в добрые очи Нифонтова или Петруничева… в мозгу его было глухо и детско, и он выдавил:

– Так ведь мои дети…

– С детьми все будет в порядке. Что там произошло? А ничего там не произошло. Других зачислим.

Других зачислим… Других зачислим… – Стал повторять уже какой-то другой голос, и Чубаров понял, что сидит уже не на первой скамейке перед возвышением, а где-то сбоку, а рядом с ним, не Нифонтов и не Петруничев, а его бывший начальник отдела, грузный человек с набухшими веками и прикрытой жирными темными прядями лысинкой. Чубаров когда-то был женат на его дочери, да ушел… А тот, его прошлый собеседник, то ли Нифонтов, то ли Петруничев, как, наконец, понял Чубаров, был просто-напросто голограммой.

Начальник отдела ему все и разъяснил:

– Да что ты, Чубарик, дергаешься! Вовсе не из-за выпавших студентиков тебя сюда затянули и немного проучили. А из-за бабы этой… Мариковой мамаши. Это она при всех начала кричать про твои старые лишние, фу ты, то есть «личные» дела. Нечего было ей так при всех… И про отщепенку эту. Не могли же мы все это так оставить… А что с выпавшими? Шут их знает. Видно, так надо. А ты теперь иди. Иди, иди. Одежонка твоя вон там, на сидении, ближе к двери лежит. Ты переоденься, не стесняйся. Пропуск я тебе подписал. На – держи, на выходе сдашь дежурному.

Чубаров, стесняясь своего бледного тела, загораживаясь ладоням, стянул смятую окровавленную пижаму и надел костюм. Кое-как завязав галстук, он двинулся к двери, но потом оглянулся на знакомую старую женщину. Она была на том же месте, а рядом с нею восседал здоровенный усатый мужик в бушлате и тельняшке и что-то вкрадчиво ей втолковывал. Она смотрела не на него, а вперед, и четко выделялись на очень бледном лице слезные железы. Судя по всему, в отличие от Акима, она совсем не верила мужику в тельняшке.

Чубаров бессильно махнул рукой и вышел из Актового зала. Там он двинулся, было, по коридору, но засмотрелся на кучу сваленных стендов и макетов, которые громоздились по сторонам ступенек, уходящих к неприметной двери внизу. Чубаров пригляделся: это были макеты гидроэлектростанций, домн и металлургических заводов, это были макеты синхрофазотронов и термоядерных реакторов. Это были макеты нефтеперерабатывающих станций и текстильных цехов. Все стало уже ненужным, громоздилось «на выброс». Страна жила экспортом лигокристаллов и только этим. Чубаров скатился по лестнице, зацепился штаниной за нефтеперегонную цистерну и ударился лбом об обшарпанную дверь. За дверью оказался внутренний двор, заставленный теми же вышедшими из употребления экспонатами. Аким Юрьевич побродил между паровозов, гусеничных тракторов и станков с числовым программным управлением. Асфальтовое покрытие внутреннего двора местами вспучилось, слово неведомых размеров кроты водили свои ходы в недра земли под огромным зданием. Во внутренний двор входило множество давно немытых служебных окон. Были видны обвисшие занавески, пакетики молока, батоны хлеба и кружочки колбасы, заботливо сохраняемые служащими для завтрашнего обеда на сквознячке щелистых окон, Чубаров побродил по двору, взгромоздился на морщинистое сидение трактора, нажал на молчаливый гудок паровоза, нашел в глубокой тени в углу нерастаявший в этом холодном июне сугроб и понял, что выйти отсюда на улицу не удастся. Тогда он вернулся, открыл ту же обшарпанную дверь, благополучно, не зацепившись, миновал бросовые макеты и добрался в путанице коридоров до поста охраны. Там молча приняли подписанный пропуск, не обратив никакого внимания на его разбитое лицо и кровь в углах рта, и пожелали счастливого пути. Чубаров отошел от страшного дома метров на сто и оглянулся. Кремовато-желтое, вычурно обсаженное окнами и лепниной, подпертое высокими коричневыми подъездами и украшенное яркими афишами здание Политехнического занимало все пространство под серым городским небом.

Дома на столике в прихожей его ждал синенький, в тонкую полосочку бланк бюллетеня из районной поликлиники. Мастер учебного цеха Чубаров Я. Н., оказывается, страдал острым респираторным заболеванием уже целую неделю.

Глава 9

Луковая гора

В квартире Марика не происходило ничего. То есть настолько ничего не происходило, что Катя погружалась в полную пустоту. Первое ощущение оторванности и свободы прошло. Марик буквально все время проводил между мониторов: общественного, зрительского и учебного. Зрительский монитор твердил учебные программы: «Шахматная школа», «Занимательная математика», «Литература и жизнь». Общественный, как всегда, читал нотации….