Листьев медь (сборник) - Наталия Лазарева

Но воспоминания не надолго отвлекали Сову. Ей было тяжело. Особенно ночами.

Глава 10

Твой друг ЧЯ

Так однажды Катя сидела на своей кушетке, раскачиваясь из стороны в сторону, и стонала. Посреди того, что здесь они называли ночью, она вдруг проснулась и принялась скидывать с себя все – одеяло, футболку, стаскивать и комкать простыню. Потом бессильно прислонилась к стене. Ей казалось, что все, буквально все на постели колет ее, рассыпается при прикосновении, как в детстве, когда она по глупости грызла в кровати печенье или сухарь. И сейчас чудилось, что все это колет, прилипает, сыплется всюду, словно белье состоит из множества песчинок, даже слегка поскрипывающих, когда нажимаешь на них телом. Отвращение к покрытому песчинками белью, какая-то пресность, пустота внутри, которая возникала в ней и раньше в результате долгого бездействия, ровного течения жизни, и заставили ее ныть, раскачиваясь из стороны в сторону.

Это же вновь заставило подойти к дверной панели и повторить заученные с прошлого раза движения. Разбитый контейнер лежал в кармане ее рабочего халатика, висевшего на вешалке у «двери». Катя взяла его, как смогла, прикрутила крышку и принялась стучать им по двери. Крышка вновь отлетела, порошок понесся по воздуху, панель повалилась вперед.

Перемещаясь в лифте, в вагонетках, прыгая по ступеням и перескакивая через ребра (причем аналога этому движению Сова в себе не нашла и назвала «ребристым скачем» – именно не скачком, а скачем) – она преодолевала огромные, судя по ее ощущениям, пространства. И, уже устав от однообразности перемещений, Катя обратила внимание на некое изменение цвета вокруг. Изменение было едва заметным, но сам воздух (или чем им тут давали дышать) несколько потеплел и погустел, словно она приближалась к жилью.

Открылось же все сразу. Огромное, уходящее вниз пропастью и вверх трубою пространство, ограниченное ребристыми и щелистыми стенами. Пристально вглядевшись, Катя поняла, что щели эти населены. Там угадывалось движение, возникали непривычные формы, неясные фигуры, отдаленно напоминающие человеческие. Фигуры лениво двигались, и Катя подумала, что они выстаиваются до срыва, так же как и она. Срыв тоже был, в некоторых щелях-нишах она заметила искривленные в крике рты, воздетые руки, бьющие в стену ноги. Глубокий провал, в который она стремительно падала, словно Алиса, вызывал тошноту.

Появилось еще одно видение – цветы в вазах. У Совы возникло твердое убеждение, что, пролетев вниз достаточно, она увидала Мэри Снаут – соу-звездочку, что выпала одной из первых и наделала столько шуму. Она словно бы росла из ребристого постамента, картинно подняв руки. Перед Совой мелькнуло ее белое лицо и знаменитые серебристые косы, обвернутые вокруг головы, словно нимб. Катя довольно быстро пролетела мимо нее, и в памяти осталось только спущенная с желтовато-белого, хрупкого, с выступающей ключичной косточкой бретелька, да то, что кисти картинно развернутых рук, бессильно повисли, словно подвявшие лепестки срезанного и поставленного в воду растения. Именно эта поза вызвала у Кати ощущение заботливо подрезаемого снизу цветка, у которого хоть и меняют воду, но все равно… И таких «цветов» Катя заметила довольно много. Но она ничего не знала об этих красивых людях… Стены здесь были буквально покрыты «вазонами», словно это была оранжерея или… как с ужасом подумала Катя – кладбище существ разных миров?

Сова уже тяжело дышала, она уже физически не могла стоять в своем четвертьвагоне и смотреть на это. Совершенно непредвиденно в стене провала возникло новое скопление ступеней. Катерина рванулась наружу и понеслась большими скачками, спотыкаясь о ребра, падая на грани, словно героиня вестерна, перелетая с крыши одного вагона на другой и ощущая вибрацию и стук колес поезда. Сове казалось, что колени ударяют ее в подбородок, зубы стучали, но она неслась от одного страшного места к еще более, быть может, страшному, среди черных дымящихся стен и уступов. Но постепенно Катя начала ощущать некое сопротивление пространства. Ступеньки подкидывали и подталкивали ее, ребра били все больнее и больнее. Потом она ощутила удар током, подобный удару на ступеньке в троллейбусе, но куда более мощный.

И Сова начала падать. Она падала, падала, падала. Потом увидала себя словно бы сверху – лежащей на спине в огромном темном зале.

В этой темноте она разглядела перед собой светящиеся значки, напоминающие команды на лигомониторе. И поняла даже, что команды эти обозначают не привычное: «создать, открыть, закрыть, сохранить как, параметры страницы»… А – «поспи, приди в себя, улыбнись, скажи: а-а-а, поговори со мной…»

Катя с трудом соображала, но уже начала приходить в себя. И потому, совершенно ничего не осознавая, словно во сне, задала вопрос:

– Это ты со мной говорил?

– Это я с тобой говорил, – прозвучало, словно эхо, – перед ее глазами в темном воздухе высветились буквы: «Я… Я… Я…»

– Ты же без голоса? – не выдержала Катя.

– Я обретаю голос, – и тут уже что-то запрятанное, глубоко зашитое и связанное с этим голосом, пробудилось в ней.

– И ты его, этот голос, откуда берешь?

– Из тебя. Ты думаешь его.

– Но он же не мой – и не твой. Я, вроде, и знаю чей. Только вспоминать не могу. Устала очень.

Сова постепенно начала осознавать, где находится. Это был огромный черный параллелепипед. Болотистый, как все эти…с ребрами. Дымящийся, слегка пульсирующий, непроницаемый и не отсвечивающий ничем. Она назвала про себя это сущее – черный ящик.

И тут же в пространстве перед глазами возникла еще буква: «Ч… Ч… Ч…»

Катя с трудом поднялась и пошла по стене, вытянув руки, ощущая ту же упругую и жидковатую поверхность, ту же пленку и едва уловимые колебания за ней. Она шла зажмурившись, почти ослепнув от темноты стен и полной тишины пространства. «Мне воздуха не видно, мне воздуха не видно» стучало в ушах, и плотная тишина слегка сжимала горло, словно кто-то беззлобно, скорее всего, лаская, а не желая сделать неприятно, положил на шею мягкую, но тяжелую руку.

Катя непроизвольно дернула головой и… рука исчезла. Идя по стене дальше и вжимая ладони в ее поверхность, постепенно Катя начала, словно бы, получать ответы изнутри. Стена то поддавалась нажиму, вовлекая, втягивая ладонь в себя, то слегка выталкивая, как бы выдувая воздух через щелку в мягких и нежных губах.

Ощущения завораживали и в то же время вызывали глубокое беспокойство. Сова постаралась не держаться за стену, но тут же начала спотыкаться, спотыкаться – и села. Но, опустившись, она почувствовала подобное же обнаженными ступнями. Голый низ параллелепипеда словно бы играл с ее стопой, то теплея, то холодея, то втягивая, то приотпуская ее. В какой-то момент ей даже почудилось, что нечто обволокло каждый ее палец, словно теплый воск, но не налипая, а ребристо покалывая каждую клетку кожи. От этого обволакивания Сова не почувствовала боли, а лишь некий острый интерес, некое притяжение к цели, она даже сдвинулась и притянула себя к ступням, обхватив коленки руками и крепко прижав живот бедрами. Но тут же острое чувство противления, отбрыкивания, подобно тому, что она испытала на крыше, услыхав женский голос и увидев продавленный брезент, возникло в ней.