Четыре выстрела: Писатели нового тысячелетия - Андрей Рудалёв

В своей небольшой статье «Кровь и березы» Сергей вспоминает знаменитый расстрел рабочих в Петербурге, который был назван «Кровавым воскресением» и положил начало первой русской революции. Об этом событии сейчас стараются забыть и не вспоминать, ведь многим проще всё свалить на большевиков и сказать, что кровь принесли они. По Шаргунову выходит, что этот расстрел был «гримасой капитализма»: «Воскресный день, усеянный смертями, – что это было? Гримаса капитализма. Того, который в России обернулся болезненным отчуждением просителя от карателя, детской обидой и звериной злобой». Тогда так же, как в 1993-м, завершились наивное детство и вера в справедливость власти.

Эти «гримасы» он видит и в наше время: «Пора понять, что тот странный “уклад”, в котором насилуют страну порочные и чванливые чины, – есть смерть народа не только физическая, но и духовная. Мы близимся к лидерству по количеству убийств, потому что народ опустился в самую гущу уголовщины. А причина уголовщины – чуждые волчьи законы: лишь бы урвать кусок…» Подобной «гримасой капитализма» был и расстрел парламента, массовая гибель людей на улицах Москвы в 1993-м. Эти кровавые дни так же кардинально изменили последующую историю России.

Противовес Виктору Брянцеву в романе составляет Игорь – супруг сводной сестры героя Лены. Он приспосабливается к новым реалиям, ездил в Японию за машинами, ведь, по словам его жены, «время такое: только богатеть…». Сам он говорит, что не зевает, хватается за любые возможности. В противоположность ему «совки всему верят. Стадом идут» – бездельники и болтуны. Похож на Игоря и сосед Брянцевых по поселку – новорусский ювелир Янс. У него здесь дворец с «золотой» крышей. Незадолго до гибели он пришел к Брянцеву с бутылкой, говорил о рэкете, который обложил его данью, о том, что могут убить и вокруг идет настоящая война. При этом, пряча пистолет в штаны, он хвалил свободу, ради которой он рискует. Говорил о том, что все люди сейчас – хворост, призванный сгореть для будущего: «Потом, потом… не скоро, в двадцать первом веке…» Он ощущал, что сам подготовлен на заклание. Ради чего? Сам не мог на это ответить. Не ради же свободы-возможности иметь «золотую» крышу?..

Но вернемся к роману. Он обрамляется майскими событиями 2012 года, протестами на Болотной, в которых будто слышатся отзвуки исторических событий осени 1993-го. Молодой человек Петр Брянцев – внук главного героя романа – выходит на станции метро «Октябрьская», чтобы попасть в пучину «массовых беспорядков», где он был схвачен и посажен в автозак. С этого момента начинается основное повествование, и читатель попадает в октябрьскую Москву 1993 года, погружается в историю семьи Брянцевых, в то время, когда дед и бабка Петра оказались в гуще событий, правда по разные стороны. Отсюда и первоначальное название книги «Война в Москве».

Во втором издании романа «болотную» историю Петра в прологе Шаргунов опустил. Как оказалось, буквально через некоторое время вовсе не те события стали зеркалом 1993-го. Дальше произошло другое, главное – Крым, Донбасс. Именно там мог оказаться внук Виктора Брянцева, именно там он мог услышать настоящее эхо тех событий, увидеть настоящих людей. Подлинный постскриптум 1993-го обозначился в 2014 году, когда вновь проявилось серьезное разделение общества.

У Шаргунова 1993 год – это не только переломное событие, особым образом повлиявшее на историю современной России, но в первую очередь история обыкновенной советской семьи Брянцевых: Виктор, Лена и их дочь пятнадцатилетняя Таня, которая понесет в себе семя новой России.

Живут Брянцевы в сорока километрах от столицы в дачном поселке, родители работают в «аварийке» в разные смены (в этом же поселке находится и дача Шаргуновых, она фигурирует и в других его произведениях, например, в повести «Вась-Вась»). Сюда их привел надлом в течении советского времени, разрыв в понятной и предсказуемой личной биографии.

До этого Лена Брянцева работала в Минобороны, теперь сидит на телефоне и принимает заявки. Виктор, перспективный технарь, теперь починяет трубы под землей. В свое время он из лаборатории, где приложил руку к луноходу, перешел мастерить приборы наведения, получал премии и грамоты, а в итоге оказался в той же аварийной службе ремонтником. «Внутреннее беспокойство» заставляло его менять работы, даже несмотря на симпатии к нему начальства. Раньше космические, лазерные приборы делал, а теперь ушел под землю, будто червяк – латает расползающуюся по швам инфраструктуру уходящей в небытие империи.

Мощный физически, перспективный Виктор от невостребованности заболел политикой (в те годы ее чары покорили многих), разглядывал небо из самодельного телескопа, который смастерил из консервных банок. Повторял слова Ленина: «Всё сгнило, толкни и развалится», которые характеризуют общее ощущение того времени, витавшее в воздухе. Прозвище его – «ватный богатырь». «Большой, да силенок не ахти», – сказала как-то жена. Практически персонифицированный образ страны – колосса на глиняных ногах, как называли ее недоброжелатели.

С подачи приятельницы Лены пошло по поселку за Виктором это прозвище, его подхватила и жена. Для соседки-приятельницы он непонятен: «Уж какой он там ученый, не мне судить. Но как ни зайдешь, всё время лежит, в трусах семейных и с газеткой. Странный человек, мне лично непонятный». Да и сам Виктор как-то, возвращаясь с работы, ощущал «себя ватой… белой и вялой… ватой, которую намочили в молоке…».

Не эта ли вата позже, через двадцать лет, проявилась в Донбассе?

В разговоре, который мы делали с Сергеем по книге и событиям 1993-го для журнала «Наш современник», он так высказался по поводу этой характеристики героя: «Его называет “ватным богатырем” соседка. Это такой злобноватый женский взгляд. Потом подхватила супруга. В этом есть история войны полов и женского кинжального огня. На самом деле, он – трудяга. Он тянет семью, он умница, он мастер. Человек, сделавший себя. Был моряком, стал ученым, потом смог спокойно работать с трубами в подземелье. В нем есть легкая обломовщина, которая может сочетаться с подвижничеством. Это такой Илья, который не всё время лежит на печи, он трудится, а потом приходит домой, раздевается до семейных трусов и заваливается на эту печь. Это нормально. И тут, когда он заваливается на эту печь с газеткой, решать кроссворды, заглядывает соседка и начинает рассуждать, что он “ватный богатырь”…

Конечно, в Викторе есть все нормальные мужские качества, но он сломлен личностной ситуацией. Оглушен. И в конечном итоге он оглушен временем, социальным сломом внутри семьи, внутри общества. Под конец он оказывается фатально оглушен и выстрелами, и тем, что он видит, как на его глазах убивают людей. Люди на самом-то деле были советскими непугаными идиотами. Наша Россия на самом деле была более европейской страной к началу перестройки, чем сейчас. Отсюда, кстати говоря, пресловутые столкновения с милицией, с ОМОНом. Люди не думали,