Медноголовый - Бернард Корнуэлл

Жильбер, маркиз де Лафайет, 1757–1834. Французский аристократ, приехавший помочь мятежным американским колонистам в их борьбе с метрополией. После французской революции Лафайет стал командующим Национальной гвардии, чудом избежал гильотины. Воцарение Наполеона встретил без сочувствия, послав императору письмо с обвинением в предательстве интересов революции. Предложение Наполеона принять титул пэра империи гневно отверг.

— Меня так учили, сэр.

— Меня не интересует, какой чепухой забивали вам голову в детстве. Меня интересует, какая чепуха гнездится в вашей голове сейчас. Вы верите, что все люди созданы равными?

— Да, сэр.

— Глупо. Кто-то умнее других, кто-то сильнее. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы сделать из этого вывод: тот, кто создал нас такими, желал, чтобы мы жили в восхитительной гармонии общества, построенного на неравенстве. Сделайте всех людей равными, Старбак, и вы лишь разбавите ложку мудрости бочкой глупости. Я часто повторял это Джефферсону, но он был не из тех, кто слушает доводы разума. Садитесь, Старбак. Пепел трусите на пол. Этому дому, как и мне самому, недолго осталось. Впрочем, так и должно быть. Получать богатство по наследству неправильно и вредно. Хочешь жить в роскоши — заслужи, заработав на неё самостоятельно. Обходились с вами в тюрьме неласково, как я посмотрю.

— Да уж.

— Это оттого, что вы — наш. Если нам попадается северянин, будь он хоть трижды шпион, мы с него пылинки сдуваем, как правило, потому что в противном случае нашим разведчикам может придтись несладко в лапах северян. Мы вешаем шпионов, но — ни-ни — не пытаем. Со своими же можно не церемониться. Майор Александер — остолоп.

— Александер — это кто?

— Ах, ну да, с Алексанером вы едва ли встречались. Кто вас допрашивал?

— Заморыш по фамилии Гиллеспи.

Д’Эмон кивнул:

— Блеклая немочь, зацикленная на безумных идейках садиста-папаши. Он, кстати, горит желанием покарать вас.

— За то, что я взятки брал? — презрительно хмыкнул Старбак.

— Очень надеюсь, что брали. Без взяток в «обществе равных» никуда. Нет, Гиллеспи верит в то, что вы — шпион.

— Он — дурак.

— Не могу с вами не согласиться. Как вам понравилась казнь? Меня развлекла. Надо же умудриться наломать дров даже в таком простом деле. Вот что происходит, когда полагаешься на кретинов. Они требуют равных с нами прав, но не могут повесить шпиона как следует! Это, что, так сложно? Убеждён, вы или я прекрасно справились бы с первого раза. Но нам с вами, Старбак, Господь вложил в череп мозги, а не прокисшую кашу. Вебстер страдал от ревматической лихорадки. Худшее, на что можно было бы его обречь, — это подержать месяц-другой в сырой камере, и он всё бы нам рассказал. А мы вместо этого оказали ему услугу, милосердно избавив от мучений. Считался, кстати, самым умелым и блестящим шпионом Севера. Что-то на виселице он не очень блистал, не находите? С другой стороны, то, что мы поймали лучшего лазутчика, внушает надежду на то, что худших мы тоже выловим и перевешаем.

Старик встал и подошёл к окну, затенённому снаружи пышными кронами деревьев.

— Президент Дэвис официально назначил меня своим главным «охотником на ведьм», дабы избавить нашу благословенную Конфедерацию от предателей. Это возможно, как думаете?

— Не знаю, сэр.

— А я знаю. Невозможно. Нельзя провести на карте линию и ждать, что все находящиеся по ту или другую сторону от неё превратятся в верных новому государству граждан. Среди нас живёт множество людей, втайне жаждущих победы Севера. Тысячи, а с чёрными — сотни тысяч! Конечно, среди белых северолюбцев преобладают женщины и попы, едва ли способные принести много вреда, тем не менее, попадаются и опасные. Моя задача и заключается в том, чтобы отлавливать опасных, а прочих использовать для заваливания Вашингтона всяким вздором вместо полезной информации. Прочитайте-ка.

Д’Эмон бросил на колени Старбаку листок.

Бумага, тонюсенькая, была мелко исписана печатными буковками, но в мелких буковках содержалось большое предательство. Старбаку, хоть он понятия не имел о расположении частей армии южан, хватило беглого взгляда на листок, чтобы уяснить: в штабе МакКлеллана её бы сразу пустили в ход. Так он седому и сказал.

— Только в том случае, если бы МакКлеллан решил, что данные соответствуют истине. — возразил д’Эмон, — Наше дело не дать ему подобной возможности. Обратите внимание, кому письмо адресовано?

Старбак перевернул листок и нашёл глазами имя брата. Секунду смотрел на него, затем, осознав, из-за чего провёл в тюрьме несколько жутких недель, спросил:

— Гиллеспи считает, что это написал я?

— Ему хочется в это верить, но он глуп. Ваш брат был в плену у нас, не так ли?

— Да.

— Вы с ним виделись?

— Нет. — ответил Старбак и вспомнил Адама.

Адам часто навещал Джеймса. Натаниэль поднёс письмо к глазам, внимательно вгляделся в строчки. Почерк опознать было невозможно, тем не менее, в груди захолодело: а вдруг это написал его друг Адам?

— Что думаете? — обеспокоенность Старбака не укрылась от д’Эмона.

— Не знаю, что и сказать, сэр. Джеймс не из тех людей, кто чувствует себя в гуще интриг и хитростей, как рыба в воде. — соврал Старбак, думая об ином.

А друг ли ему Адам? Ведь Адам мог добиться свидания с ним в тюрьме, мог попытаться прекратить издевательства Гиллеспи, но, насколько знал Старбак, за всё время его пребывания за решёткой Адам не сделал ничего из перечисленного. Так ли уж сильно его уязвило то, что Натаниэль посмел привести Салли в дом его будущих родственников? Старбаку представился Адам, стоящий на эшафоте, и нагнувшийся связать ему лодыжки палач. Нет, решил Натаниэль, друг или бывший друг, но любоваться тем, как Адаму надевают чёрный мешок и затягивают на шее петлю, он бы не хотел. Тем не менее, он сказал себе: то, что Адам навещал Джеймса, ещё не делает Адама предателем. В Кастл-Лайтнинг пленных посещали по долгу службы десятки других офицеров-южан, и что же, всех их записывать в предатели?

— Кого ваш брат знал в Ричмонде?

— Бог весть, сэр. Перед войной он имел адвокатскую практику в Бостоне. Дела шли успешно, наверно, имелись знакомства среди коллег на Юге.

Нет, думал Старбак, Адама он на расправу Гиллеспи не отдаст. Д’Эмон несколько секунд сверлил Натаниэля испытующим взором, потом зажёг сигару от бумажной скрутки, которую отправил в полный пепла и пыли камин:

— Позвольте мне, Старбак, ввести вас в курс последних новостей, обрисовав тяжёлое положение, в котором оказалась в настоящий момент Конфедерация. МакКлеллан готовится штурмовать Йорктаун. День-два, и мы вынуждены будем отступать. Выбора нет. А, значит, северной армии будет открыт путь на Ричмонд. Джонстон ещё питает, правда, иллюзии относительно того, что остановит врага на реке Чикахомини. Посмотрим. — д’Эмон выпустил облако дыма в сторону картины, лак на которой так потемнел, что разобрать детали изображения было решительно невозможно, — Но, скорее всего, Ричмонд нам тоже придётся оставить.