Родной очаг - Евгений Филиппович Гуцало
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Значит, я тебе магарыч ставлю, — забубнил старик, — чтоб, значит, у нас пошло на мировую.
Гнедаш взял бутылку, еще налил по рюмке и лишь после второй начал закусывать. Желваки под выдубленной кожей перекатывались, как клубки; глаза его лежали на лице, как две гадюки, свернувшиеся, но в любую минуту готовые развернуться и поразить жалом.
— Магарыч так магарыч, — сказал. — А почему ставите вы, отец, а не Славко?
— Славко в рейсе, отправился с машиной в Тивров. Но за ним дело не станет, скажу, что ты домогался и от него.
— Я от него не домогаюсь. Может, я с ним и пить не стану. А с вами, отец, почему не выпить, коли мы с вами не ссорились.
— О, о! — погасли и засветились глаза у старого. — И я так подумал, что лучше мне пойти к тебе и просить прощения, чем Славке. Но ведь, Федор, пью я и от него, не забывай.
— Обидел он меня крепко, — молвил Гнедаш, и голос задрожал выстоявшейся обидой.
— Славко у нас такой, — подтвердил. — Такой у него характер, что и не угадаешь, чем тот характер тебя укусит.
— Пусть бы свой характер при себе держал.
— А я и говорю, а я разве не так говорю?
Солнце пылало над Гнилопятью, от которой веяло запахом роголистника, черепашек-улиток и рыбы. Расстегнув сорочку на груди, Гнедаш твердой пятерней досадливо поскреб черную поросль; сказал со злостью, что прогудела в горле, как муха в пустом горшке:
— У каждого своя работа. Славко шоферит, машину водит, так? А я на речке возле рыбы поставленный, мне зарплату речка дает, так?
— Одному поле платит, другому платит завод, — согласился старик, — а тебе деньги дает речка.
— Деньги мне дает речка, его ж дурная голова должна варить! Ну, попался на горячем, вентери вынимал из воды. Не ты первый попался, не ты последний, ведь пока рыба в воде водится — еще будут попадаться.
— В Терновке испокон века кто-нибудь попадается… Рыба — как смола: только тронул, а руки уже прилипли.
— Вот и не нужно протягивать руки.
— Искушение! — засмеялся Данило.
— Искушение? Не искушение, а воровство. А я поставлен, чтоб не было никакого ни искушения, ни воровства.
— Конечно, — согласился старик, вспомнив, какая беда привела его на берег Гнилопяти не с голыми руками, а с магарычом. — Ну, давай окропимся.
— А Славко ваш, дедушка, попался на горячем…
— Эге ж, — осторожненько соглашался. — Но в вентерь будто и набилось-то рыбы — с десяток карпов и две красноперки.
— А что, десятка карпов и двух красноперок для акта мало? — спросил Гнедаш и осуждающе-гордо покосился левым карим глазом на старика.
— Больше и не нужно, — вынужден был тот согласиться, хотя на языке вертелось, что, мол, мелконький улов, меньше тех разговоров.
— Да дело ведь не в улове! Дело в том, что Славко руки протянул, что перевернул меня с лодкой в воду, выкупал!.. А если б я плавать не умел?
От обиды голос у него снова загудел так, как гудит муха в пустом горшке.
— Да он такой бывает: то ли дурной, то ли у дурака зимовал, — заерзал на траве Данило и взглядом начал шарить по кустам, все обминая дебелую фигуру рыбака, горбившегося перед ним. — Еще станет похожим на человека, коли люди помогут.
— Вот вы, отец, скажите, — Гнедаш играл желваками, их густой связью, и черноземного тона кожа на впалых щеках блестела от пота. — К шоферу автобуса никто с кулаками не пристает, когда тот на работе, в автобусе? Или к кассирше в сберегательной кассе? Или возьмите, к примеру, такое простое дело, как продавец в наших сельских промтоварах… за что ж тогда меня из лодки выбрасывать, в воде топить? Что, я не на работе?
— Оно, Федор, разве не покажется, что рыбы в Гнилопяти не мерено и что рыба в речке ничья? — попробовал растолковать старик, в то же время боясь и рассердить своим ответом. — Словно бы рыба ничья, а ты мешаешь.
— Эх, отец, так мы с вами и не договоримся, и не помиримся. Разойдемся… как вот те четыре кобылы, что гуляют наперегонки и одна другую не догонит…
— Уже и разозлился! Бывает, и так думают, человек по-разному думает. Давай еще выпьем по рюмашечке, чтоб не нагревалась и не выветривалась.
— Не пропадать же добру, — согласился Гнедаш, принимая полную рюмку. Выпил и, грызя огурец, сказал: — Рыба колхозная, вот. Украл — должен отвечать по закону, тронул меня пальцем — точно так же ответишь. Думаете, отец, как пьем с вами, так я докладной не напишу? Вызовут Славка в милицию, иначе как же за такое не вызвать?
Солнце, касаясь горизонта огненным литьем, словно бы увеличилось в размерах, словно от щедрот своих уделяло жары и на вечер, и на ночь. Лысина старика блестела, как тугой пузырь с салом, щеки уже не казались по-детски румяными и пухлыми, а, как бы покрывшись паутиной и посерев, будто пригасили свой внутренний свет.
— Не сладко Славку, — сказал старик. — Как не одна беда, так другая, только без беды не бывает.
— Потому что свинья всегда себе грязь найдет.
— Конечно, найдет…
И запечалился старик, будто его живую душу из тела вынули, а так как вынимали нелюди, то теперь там саднило и жгло… В выпуклых его глазах дрожали мелкой дрожью красные мурашки: отцветали последние лучи низкого солнца. Федор Гнедаш закурил и, пососав папиросу толстыми губами, спросил, чтобы только не молчать:
— А какая там еще приключка с ним приключилась?
— Все жена… Если б не учительница, а то, видите ли, она у него учительница. Взяла Татьяна трехлетнего ребенка — и айда к матери. Мол, ославил ее Славко на все село и перед учителями, и перед школьниками.
