Родной очаг - Евгений Филиппович Гуцало

А на следующий день — пора ехать. Ганка собрала ему что нужно, ему бы и идти уже, а им всем провожать, только мнется чего-то Иван, будто душу его тревожит что-то невысказанное.

— Чего тебе? — спросила сама Ганка.

— Мама, — решился наконец. — Отдайте мне ту карточку, на которой батько.

— Но ведь она у нас одна… Ну да еще та, где мы с ним вдвоем.

— Отдайте, — Иван ей хмуро-умоляюще.

Открыла сундук, достала с самого донышка, из-под одежды и свитков полотна. Батько на карточке был строгий, остро глядящий перед собой. Иван спрятал снимок в свою корзинку, обернув сорочкой.

Провожали за село. Тут хотели попрощаться, а потом… а потом провожали его дальше, до холмов синих…

РАССКАЗЫ

ПРЯЛКА

В то лето я носился с одной идеей, как дурень с писаной торбой. Эта идея сводилась вот к чему. Отремонтировать свою киевскую квартиру, поставить в кабинете между письменным столом и книжным шкафом сельскую старинную вещь. Какую именно?..

У многих моих городских знакомых увлечение — это или рыболовство, или охота, или коллекционирование. Скажем, один из них собирал монеты и, демонстрируя гостям находки, мог часами рассказывать про куны, динары, византийские золотые солиды, сребреники Владимира I, серебро Ярослава, новгородские деньги, псковские деньги, копейки Ивана Грозного, серебряные монеты Золотой Орды, про ефимки царя Алексея Михайловича и так далее, — тема для разговоров всегда неисчерпаемая, тут каждый из собеседников подбросит посильную лепту… Другой знакомый издавна увлекается гуцульским народным искусством, часто ездит в Карпаты, и в его квартире что только не предстанет перед вашими глазами. Изготовленные из явора плоской резьбы бутылки, сахарницы, деревянные седла, пороховницы, половники, топорики, — и все эти вещи инкрустированы белым или черным рогом, охвачены обручем деревянным или металлическим, украшены всякими там оконцами, зубцами, кривульками, крючочками, крестиками, завитушками, подковками, колосками. А еще у него бочоночки, подсвечники, сундучки, тарелки, горшочки, раквы (посуда для сыра), сардаки[12], передники, лежники, кептари, сорочки!.. А третий знакомый увлекся сбором предметов материальной культуры из древних славянских поселений в бассейне реки Роси и ее притока Роськи, навозил в свое киевское жилье… но бог с ним, со всем этим добром, пусть хозяин морочит себе голову и наслаждается реликвиями, которые сохранились, не утонув в океане времени!

А в то лето, будучи в Терновке, решил я найти старинную вещь, пусть и экзотическую для нынешнего времени, но все же такую, которая возвращала бы меня памятью в познанную и пережитую мною жизнь — в военное или по-военное детство.

Наконец эта идея привела меня к тетке Тодоське. Она сидела во дворе, накрыв ноги широкой юбкой, и резала яблоки: кружочки яблок, словно осиновые листочки, светились на двух разостланных ряднах, и в воздухе носился привядший винный запах.

— Славно уродило нынешним летом, даже ветки ломаются, земля под деревьями устлана яблоками. Было бы здоровье, так повезла бы в район на базар, но кто будет покупать, когда такой урожай? Больше покупают, когда недород. Поздние сорта наквашу, в погреб меж картошкой наложу, на чердак в солому высыплю. А эти вот режу, пусть солнце высушит, из сушки зимой взвар буду варить, кисель. Да и в посылку упакуем, пошлем почтой кому-нибудь из детей, сушка не боится дороги.

Голос ее струнно-медово лился, будто в горле играли пчелы, творя какую-то удивительную музыку: бархатную, что ли.

Ранним яблоком прежде больше дорожили, чем теперь. Раньше, бывало, дети начисто в колхозном саду все обнесут, ветки переломают, и сторож не устережет. А теперь нападают на землю — и никто не собирает, и дети не набрасываются, хотя сторож уже и не стережет. Знаю, что не голодные, а жаль, ведь яблоко пропадает…

Тетка казалась голубой лицом — так ее разрисовал загар. Годы украли женскую красоту, однако остатки прежней привлекательности невольно возвращали мыслями в теткину молодость, что пришлась на войну… Поговорили о разных сельских новостях, наконец спросил:

— Тетя Тодоська, нет ли у вас старой прялки? Мои говорили, что у вас она должна быть, что ваша покойная мать пряла на прялке.

— Моя мама и веретеном пряла, и на прялке, — молвила.

— Значит, не пропала? — обрадовался я.

— Конечно, есть, не рассыпалась… Потому как вещь цела, пока твои руки ее касаются, а руки забыли — и она умирает…

— Значит, жива прялка?

— Жива.

— А на прялку эту можно посмотреть?

— Для чего ж на прялку смотреть? — удивилась тетка. Но сразу же поднялась с земли, стряхнула с юбки яблочные корешки и черные зернышки. — Раз нужно, покажу…

Вошли в сени, где пахло прохладным глиняным полом, тетка открыла дверь в кладовку. В кладовке стоял зеленоватый (как вода в летней речке Гнилопяти) полумрак, чувствовался запах муки и еще — кисловатая горечь давно приготовленного на замес теста. В углу кладовки, между кадок и какого-то хлама, виднелась прялка.

— А нельзя ли вынести прялку во двор?

— Можно, почему нельзя, раз нужно.

В четыре руки достали из угла и вынесли прялку за порог. Тут, поставленная на зеленую траву, в потоках дневного света, старая прялка выглядела пришельцем из другой эпохи, из другой жизни. Каким-то странным атавизмом. Тодоська исчезла в сенях и вскоре вернулась с мокрой тряпкой и принялась вытирать с прялки пряди запыленной паутины, пыль. Лицо ее приняло страдальческое выражение, будто обмывала покойника.

— Все хочет рук, а на все рук своих не хватит, — бубнила. — Пока прялка стояла в хате — был за ней и уход, а в кладовке разве что глазами только ее прибираешь, да не приберешь.

Скоро прялка блестела желтизной старого дерева, хорошо отполированная прикосновениями пальцев не одного женского поколения. Если бы в колесо вставить сломанные спицы, если б покрасить и полакировать… или вовсе не красить и не лакировать, а натереть бесцветной мастикой, или… Из уст моих вырвалось:

— А не продадите