Покаяние - Геннадий Гусаченко

— Запускай дизель! Выходим на замёт!

Двигатель загремел, судно задрожало, отрабатывая задний ход и поднимая за кормой высокий бурун. Вадим крутанул штурвал, переключил реверс, и катер упрямо пошёл вверх по реке навстречу крутым волнам. Дождь заливал лобовое стекло рубки, куртки и плащи рыбаков, готовящих невод к постановке.

Минут через десять хода капитан завертел штурвалом вправо, развернул судно кормой к берегу, и включил задний ход. Один из рыбаков ловко подхватил брошенный ему конец невода, закрепил чокером за железную опору, и катер пошёл выписывать дугу в семьсот пятьдесят метров. С палубы плашкоута, пришвартованного к правому борту, сыпался в воду свёрнутый кольцами невод. Завершив полукруг, капитан Поляков подвёл катер к лебёдке, потащившей невод из воды. В ячеях его билась сверкающая серебристой чешуёй ценная рыба: муксун, нельма, осётр и разнорыбица, называемая здесь «чёрной»: щука, окунь, язь, судак, чебак, карась, плотва. Её рассортируют по ящикам, взвесят и в конце смены на плашкоуте доставят на рыбозавод в ближайшее село Сытомино.

— За смену делаем девять–десять замётов, — говорит Вадим, выводя катер на новый заброс невода. Обменивается сиреной со встречным буксиром, отвечает на вызов его капитана по рации:

— Слушаю, шестьсот сорок шестой… Здравствуйте, Иван Петрович! Вас понял: расходимся левыми бортами.

Вадим знает на реке всех капитанов. Неожиданно предлагает мне:

— Хотите порулить?

— Ещё бы! Постоять за настоящим штурвалом? Кто же откажется?!

Катер старый и штурвал его по нынешним временам — редкостный раритет, реально воплощённый в дерево и бронзу — символ флота всех времён и народов.

На современных судах такого рулевого колеса, известного с детства по рисункам в книжках, уже не встретишь. Их заменили рукоятки хромированные, кнопки компьютерные, рулевые колёса, похожие на автомобильные, полуштурвальчики типа авиационных. А тут — настоящий, с деревянными рукоятками, отшлифованными мозолистыми ладонями многих капитанов. Я с благоговением сжимаю их в своих руках, ощущаю прилив волнения, всколыхнувшего память о тех далёких днях, когда и сам нёс вахту на руле океанского лайнера. Чуть повожу штурвалом, подводя катер к «пескам» — оборудованному месту постановки невода. Судно послушно подворачивает, и Вадим, стоящий рядом, не поправляет: всё нормально. Сбрасываю обороты винта, вращаю штурвал вправо, разворачиваю катер кормой к берегу и даю ему малый ход назад. Я знаю: стукнется о грунт перо руля — лопнут штуртросы. Плавно осаживаю катер кормой, и корпус его мягко упирается в кромку берега.

— Всё, хватит, Вадим. Хорошего помаленьку, а то наломаю дров.

— Где вы так наловчились? — бросая катер наперерез волнам, спросил Вадим.

— Да было дело… Дразнил я этих хычников… Как говаривал, бывалочи, наш старпом: «Опыт службы не пропьёшь и за деньги не купишь».

— Хорошая поговорка… Заночуете сегодня у нас? Не торчать же вам в палатке в такую дождину… Мать моей жены в отпуск укатила, дом пустой.

— А что остаётся? Принимаю предложение!

В конце дня к плашкоуту подходили моторки. Выходящие из них люди под разными предлогами вымогали рыбу. Были здесь участковые сотрудники милиции, знакомые каких–то знакомых. Угрожали бригадиру и капитану, советовали быть посговорчивее, в чём–то убеждали, что–то обещали, на кого–то ссылались, но злые и недовольные уезжали ни с чем.

Уже впотьмах мы пришли в Сытомино. Встречать Вадима вышла на крыльцо его миловидная жена Таня. Дочурка Анжелика уже спала. Стараясь не разбудить ребёнка, мы тихо прошли на кухню, где нас ожидал горячий ужин. Вадим звонил Тане по мобильному телефону, и стол, щедро накрытый разнообразными кушаньями, подтверждал желание хозяйки хорошо встретить гостя.

Познакомиться с путешественником пришёл отец Вадима — заслуженный капитан–наставник речного пароходства Сергей Поляков, немногословный человек с твёрдым характером, выработанным годами ответственной работы судоводителем.

Водки и вина на столе не было, что приятно удивило меня. Мы пили чай, говорили о навигации на реке, и я был непрочь подольше посидеть на уютной кухне гостеприимных хозяев, но Вадим решительно поднялся:

— Пора, Григорьич. Вставать рано, поэтому пора отдыхать.

На личной автомашине он отвёз меня и мои вещи в дом тёщи, а сам уехал. В комнатах, со вкусом обставленных, где мне — приблудному человеку со стороны, предоставили роскошную кровать, я на цыпочках прошёлся по коврам и паласам, стараясь ничего не задеть и оправдать оказанное мне доверие. Долго плескался под умывальником, намывая ноги и тело, и наконец, вошёл в спальню. Забираясь в благоухающую свежестью чужую постель, я не совсем уютно чувствовал себя под взглядом красивой женщины, с улыбкой смотревшей на меня с фотографии, висевшей на стене. Обаятельная хозяйка аккуратного дома живёт одна, без мужа. В глазах на фото блеск и молодой задор. Судя по дорогой обстановке квартиры, бойка в делах, за словом в карман не полезет. Но каков характер симпатичной обольстительницы?

Подушка источала еле приметный запах тонких духов. Накрываясь одеялом, я мысленно поблагодарил хозяйку за роскошный ночлег. До чего же быстро всё меняется в жизни! Вчерашней ночью вздрагивал от страха, взывал к Богородице у дрожащей свечи, томительно ожидая рассвета под аккомпанемент дождя, бренчащих банок и медвежьего рёва, а сегодня млею в шикарной постели очаровательной незнакомки.

— Господи! Очисти смиренную мою душу от всякия скверны плоти и духа; и даждь ми, Господи, в ночи сей сон прейти в мире, да востав от моего ложа, благоугожду пресвятому имени Твоему… Царю Святый Иисусе Христе, спяща мя сохрани немерцающим светом, Духом Твоим Святым… Даждь, Господи мне, недостойному рабу Твоему, спасение Твоё на ложи моём… Господи Боже наш, еже согреших во дни сем словом, делом и помышлением, яко Благ и Человеколюбец, прости ми; мирен сон и безмятежен даруй ми; Ангела Твоего хранителя посли, покрывающа и соблюдающа мя от всякаго зла. Яко Ты еси хранитель душам и телесам нашим, и Тебе славу возсылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Вадим, как и обещал, прикатил за мной ровно в пять часов. Мы ехали по прямым и ровным улицам ухоженного села, устланным бетонными плитами. Изумительная чистота улиц и переулков в Сытомино глаз режет. Здесь не то, что пакет или бутылка не валяются — спичку, окурок на земле не увидишь. Дома в селе добротные, возле каждого цветочные клумбы.

Он высадил меня в порту, у причала рыбзавода. Помог поднести вещи, накачать лодку. Положил в неё пару буханок ещё горячего сытоминского хлеба: заезжал, выходит, ради меня на хлебопекарню. Воистину, мир не без добрых людей!