Ничто. Остров и демоны - Кармен Лафорет

Спор между Хосе и Пино окончился тем, чего и следовало ожидать. Пино, расстроенная и злая, осталась дома. Даниэль почувствовал себя плохо и попросил, чтобы ему приготовили липовый настой. Хосе отправился в контору, взяв с собой Онесту и Марту.

Долго в тот день слышались рыдания Пино. Она заперлась в спальне. Матильда, у которой было не слишком много дел, тоже поднялась к себе и издали прислушивалась к ее плачу. Подойдя к окну, она стала смотреть на небо, словно была заперта в клетке. Она часто так делала. На ее глазах легкие облачка затянули вершину Кумбре и, быстро сгущаясь, превратились в страшные грозовые тучи. Матильде показалось, что вся она тоже насыщена электричеством.

Даниэль, который не прикасался к роялю, чтобы не потревожить Пино, ходил по комнате из угла в угол, и Матильда нервно прислушивалась к его шагам. Хлынул дождь. Засверкали молнии, ливень стеной обрушился на землю.

— Боже мой! — повторял Даниэль. — У меня разламывается голова… Ведь теперь зима? Этот климат действует мне на нервы… Где это видано, чтобы зимой бывали грозы?

— Здесь, на острове, они бывают только зимой.

Даниэль посмотрел на сухую фигуру жены.

— Когда ты говоришь так, ты похожа на учительницу.

— А разве я не учительница?

Матильда презрительно взглянула на него.

— Ты же замужняя дама… Не забывай этого. Ты вышла замуж за меня.

Матильде хотелось расхохотаться, как будто и у нее начиналась истерика. Муж казался ей настоящим чучелом.

— Лучше бы я никогда этого не делала.

— Что ты говоришь? Ты заразилась от Пино? Клок-клок…

Матильде чудилось, будто этот яростный ливень, эта гроза бушуют в ней самой.

— Да, заразилась. Когда люди живут такой замкнутой, идиотской жизнью, они в конце концов заражают друг друга.

Заметив, что Матильда дрожит, Даниэль с любопытством уставился на нее, о его глазах вспыхнуло вожделение.

Матильда отстранила мужа. Иногда у нее бывали неожиданные порывы, однако сейчас с ней происходило нечто необычное. Гроза растревожила ее, вызвала в ней новые чувства и настроения.

Провожаемая изумленным взглядом Даниэля, она выбежала из комнаты. Давно уже Матильда решила держаться в стороне от всех дел семейки, с которой сейчас вынуждена была жить, но в эту минуту она шла к Пино, чтобы утешить ее. Впервые за много времени Матильда ощутила какую-то симпатию к другому человеческому существу. Ее переполняла неожиданная солидарность со всеми женщинами в мире, и это чувство толкало ее к Пино. Она не анализировала его. Никогда не знала она симпатии к представительницам своего пола, но сейчас это чувство симпатии и солидарности с обиженной Пино было настолько велико, что у нее стучало сердце и дрожали руки. Она живо припомнила, как в свое время так же, как Пино, плакала у себя в комнате после ссоры с мужем. На стук Матильды Пино ответила ругательством и двери не отперла.

— Мне кажется, ты ошибся в своем призвании.

Так Хосе сказал Даниэлю, когда они сидели вдвоем в конторе. В окна виднелся порт, залитый солнечным светом, и морской ветерок доносил запахи стоявших в порту кораблей. Служащие только что ушли. Даниэль теперь покорно ездил сюда каждый день вместе с Хосе.

— В моем призвании? Я не понимаю тебя.

Хосе повернул к нему свое длинноносое лицо.

— Я хочу сказать, что ты мог бы стать хорошим служащим вместо того, чтобы быть посредственным музыкантом.

Хосе как-то по-особенному посмотрел на Даниэля, который только что вручил ему готовую работу.

Сегодня у Хосе было отличное настроение. Он проверил счета, дела шли хорошо. Настолько хорошо, что по-видимому скоро он сможет обзавестись сыном. Хосе не хотел иметь сына до тех пор, пока не будет в состоянии предложить своему наследнику то, чего сам был лишен в детстве. Особенно — уверенность в будущем. Хосе только что закончил небольшое «дельце», как он говорил, и к его счету в банке добавилась еще некая сумма. С каждой удачей мысли о потомстве, о продолжении рода возвращались к нему все более настойчиво.

Его дядя Даниэль сидел весь в поту. Он не понимал, почему Хосе нравится унижать его, ведь племянник относился к нему, в общем, неплохо. Губы Даниэля сморщились, так что рот стал совсем крохотным.

— Мой мальчик… когда ты был маленьким, я держал тебя на коленях, и теперь ты мог бы… иметь ко мне чуть больше уважения, что ли…

Хосе взглянул на дядю, и в глазах у него загорелся лукавый огонек.

— Ты же сам предсказывал, что я стану конторщиком… Не помнишь? «Этот бедный мальчик, этот…» Как ты говорил? А теперь я твой начальник. Ты был пророком.

У Даниэля при этих словах сделался такой огорченный вид, что Хосе в конце концов не мог не улыбнуться. С того дня, как родные написали ему о своем бедственном положении, Хосе передумал о многом и больше всего о том, чтобы капля по капле отплатить за бесчисленные унижения, память о которых хранилась в его душе, не заглушаемая никакими повседневными заботами. Он вспоминал мрачный дом бабки и то, каким невыносимым был тогда Даниэль — глава семьи, вечно кричавший своим пронзительным голоском о расточительности Луиса и о том, что его сын — идиот. Всю жизнь в ушах Хосе звучали слова Даниэля: «Этот идиот». Но теперь, когда ненавистный Даниэль оказался в его руках, он увидел другого человека — несчастного, смешного старика, не лишенного, однако, некоторого достоинства и изо всех сил старавшегося получше выполнить работу, доверенную ему Хосе. Кроме того, он всячески выказывал свое восхищение племянником, а к этому Хосе был весьма чувствителен… Правда, дома Пино своими глупостями разрушала видимость семейного счастья, которое он хотел бы продемонстрировать своей мадридской родне, но ведь правдой было и то, что родные держались благоразумно, так сказать, поджав хвосты, и никогда не вмешивались в его споры с женой. И теперь он мог только улыбнуться, глядя на растерянное лицо дяди.

— Потерпи немного, Даниэль, скоро ты сможешь честить меня за обедом, сколько тебе вздумается.

Сердечность и простота Хосе всегда оказывались призрачными.

— Я не понимаю тебя.

Даниэль испугался: была суббота, в следующий понедельник мадридские Камино должны были справить новоселье в городском доме.

— Мне безразлично, если вы там будете сплетничать обо мне… за моей спиной… Но мне не нравится другое. И между прочим — хоть это уже иной вопрос, — то, что Онес так сблизилась с моей женой. О чем они там шепчутся целые дни! Ты должен следить за твоими женщинами, как я слежу за моими, твердо и зорко. Ты понял меня?

Мужчины сидели один напротив другого, разделенные письменным столом. Лицо Даниэля было печально, он походил на мокрую овцу.

— Если тебе не нравится, что Онес дружит с Пино… Не знаю почему, но если тебе не нравится, она немедленно перестанет. Онеста всегда была послушной и кроткой девочкой. И она носила тебя на руках.

— Онеста всегда была нахальной и развязной. Я уже ребенком был сыт по горло рассказами о ее похождениях. Я не хочу, чтобы она влияла на Пино.

Даниэль повел головой, как будто ему не хватало воздуха. Сдерживая клекот, он думал, что ни за что на свете не поссорится с Хосе. Он знал: Хосе хочет, чтобы он рассердился, но он не рассердится. Достаточно он натерпелся страха и голода с начала войны. Одного из его братьев расстреляли…

— Ты ошибаешься относительно твоей тети, Хосе…

— Ты слышал, что я сказал? А кто этот хромой тип, с которым она встречается?

— Мы все встречаемся с ним. Это наш друг, он очень помог нам во Франции. Я думаю, он замечательный художник. Мне кажется, что в этой дружбе нет ничего плохого.

Этот просительный тон, эта покорность в конце концов обезоружили Хосе. Он отодвинул стул, устало и чуть брезгливо.

— Едем домой… Вы можете делать все, что вам заблагорассудится. Более того, доктор дон Хуан хочет отпраздновать последний день вашего пребывания в усадьбе и приедет к нам завтра вечером. Я не возражаю… Я не людоед. Можешь улыбаться, когда я говорю с тобой. Я тебя не съем, я просто шутил.

Даниэль все еще поджимал губы.

— Но то, что я сказал о дружбе Онесты с моей женой, — не шутка. Пино еще очень молода, и Онес сбивает ее с толку. Матильда более разумна, мне кажется, она славная. И где только ты ее выкопал.

Даниэль поперхнулся. Вдруг он увидел себя далеко отсюда, в своем мадридском доме, уже после войны. Перед его мысленным взором замелькали приятные картины: Матильда, покорная, без вспышек плохого настроения, весь дом, трепещущий перед ним, ужин после концерта… Его мечтательный взгляд блуждал по потолку.

— Идем, — снова сказал Хосе. — Все уже ушли.

У дверей он повернулся к дяде.

— Надеюсь, вы сохраните хорошие воспоминания об этих месяцах, прожитых на острове.

— О, конечно!