Ничто. Остров и демоны - Кармен Лафорет

В первые дни Пино была нестерпимо груба с приезжими. Бог знает, что происходило в ее душе, но она постоянно задевала их. Она следила за ними. Если Марта подходила к кому-нибудь из родственников, чтобы поговорить, тут же бесшумно появлялась Пино и холодно цедила: «Продолжайте, если только речь не обо мне…» — от чего все цепенели.

Своим школьным подругам Марта говорила о родных очень уклончиво. Девочкам любопытно было взглянуть на приезжих, и Марта обещала как-нибудь пригласить их и познакомить с гостями, однако предупреждала, что они очень странные, как все люди искусства.

Марта не мыслила своей жизни без компании подруг. Они были ей гораздо ближе, чем домашние. По крайней мере, до приезда родных с материка. Девочек объединял общий интерес к чтению, одинаковый возраст, общее преклонение перед художниками, музыкантами, писателями. Кроме того, они жили как бы внутри некоего магического круга, откуда смотрели на мир иначе, чем все остальные. У них был свой весьма любопытный моральный кодекс, и к чести их следует сказать, что если этот кодекс был безжалостен, когда дело касалось их самих, то он отличался большой терпимостью по отношению к другим людям, вернее, другим девушкам, не входившим в их компанию, — судить мужчин они еще не умели.

Люди, не принадлежащие к их поколению, обычно казались им недостойными внимания. Они почти всегда вызывали у девочек мягкую, снисходительную улыбку, если только не были знамениты чем-нибудь, а значит, и заслуживающими преклонения. Но, по правде говоря, ни одна из них, кроме Марты, не могла бы похвастать, что у нее в семье есть выдающиеся личности. Марту забрасывали вопросами.

— Правда, что твой дядя сочиняет симфонию о нашем острове?

Марта краснела и смущалась. До приезда родных она никогда не лгала своим подругам. Она чувствовала себя слитой с ними в одно целое. От них у нее не было секретов. Но сейчас самыми близкими людьми стали для нее приезжие, и она придумывала им занятия, слова и поступки, боясь, что иначе о них будут дурно судить. Симфония, посвященная острову, была ее выдумкой в честь Даниэля.

Правда, он постоянно черкал что-то на нотной бумаге, потом садился за рояль, и по дому разносились неуверенные звуки. Затем он снова принимался писать, а в конце для отдыха играл какую-нибудь очень красивую пьесу, которую Марта при своей ужасающей музыкальной безграмотности принимала за оконченную симфонию.

Марта пыталась заинтересовать его преданиями гуанчей, легендами об Алькора и козлоногих демонах. Однажды она решилась поговорить с ним на эту тему более обстоятельно. Сидя перед роялем и время от времени перебирая клавиши, он глядел на нее своими водянистыми глазками и слушал без большого интереса.

— Я всегда слышала музыку острова. Мне казалось, весь наш остров звучит, как музыка, и ею дирижируют вершины гор. Ты бы мог написать эту музыку, Даниэль?

В дверь постучали. Вошла Кармела.

— У хозяйки голова болит. Они просят дона Даниэля перестать играть.

Уже трижды, когда Марта говорила с Даниэлем, Пино присылала служанку с таким поручением. Сейчас это случилось в четвертый раз; Даниэль стал избегать девочку.

— Малышка, надо быть благоразумнее… Клок-клок-клок — прости, пожалуйста. Зачем нам сердить нашу добрую Пино?

В последнее время нервы у Пино совсем сдали, и Даниэль трепетал перед ней. Он срезал для нее цветы в саду. Льстил. При любом случае целовал руку. Но все было напрасно, потому что Пино, которая, как все канарцы, больше всего боялась показаться смешной, принимала поведение Даниэля за насмешку и говорила удивленному старику, что не позволит над собой издеваться.

Когда подруги Марты стали одолевать ее вопросами о симфонии Даниэля, девочка упавшим голосом подтвердила, что действительно дядя пишет симфонию, но, конечно, это очень трудно и требует времени.

— А что говорят твои родственники о поэмах про Алькора? Им нравится?

— Я не осмелилась их показать.

Так как Марта говорила неправду, то ей стало неловко смотреть на подруг, кольцом окруживших ее во дворе школы. Впервые их общество тяготило Марту. Девочки читали легенды и судили о них беспристрастно. Произведения Марты еще недостаточно зрелые, но обещают многое. Марта должна показать их родственникам.

Как все это утомительно. Прежде подруги всегда укоряли ее, что она слишком увлекается литературой и не думает, по их словам, о житейских проблемах. А теперь, когда приехали Мартины родные, люди, причастные к искусству, девочки вдруг возгордились ее литературным талантом.

Из всех подруг Марта особенно любила одну. Пожалуй, все ее любили. Звали девочку Анита, она была воплощением благоразумия. Анита, в свою очередь, беспокоилась обо всех и однажды отозвала Марту в сторону.

— Слушай, я думаю, твои приезжие родственники должны позаботиться о тебе. Моя мама говорит, что твой брат тобой не занимается, а невестка у тебя, к сожалению, не бог весть что…

— Они обо мне заботятся, — горячо возразила Марта. — Они очень любят меня и всегда расспрашивают про все мои дела. Они уже поняли, что Пино и Хосе неприятные люди, и хотят увезти меня с собой в Мадрид…

Анита задумалась.

— Зачем же ехать в Мадрид? Разве тебе не жаль покинуть остров? Просто надо найти хорошего мальчика и выйти замуж. Знаешь, ведь ты недурна. Сиксто, брат Марии, говорит, что ты ему нравишься… Теперь он приедет с фронта в отпуск, его ранили… Раз Хосе никуда тебя не вывозит, пусть помогут твои мадридские родственники. Мой отец почему-то считает, что Хосе будет недоволен, если ты выйдешь замуж.

Марта пожала плечами. Она уклончиво объяснила, что Онеста тоже советует ей найти жениха… Но сразу же ей стало грустно, не того ожидала она от родных.

Когда девочка вспоминала, как оттолкнула ее Матильда, ей хотелось плакать. Об этом она никогда не расскажет подругам.

Она ходила за Матильдой по пятам, как собачонка, пользовалась любым случаем, чтобы дать ей понять, как она была бы счастлива поговорить с ней о литературе, но тетка всегда находила возможность ускользнуть. Однажды, когда Матильда, как обычно, грелась на солнце в саду, Марта решительно подступила к ней.

— Я бы хотела показать тебе то, что я пишу…

— Почему ты не обратилась к учителю?

— Тебе я верю больше, потому что ты тоже пишешь. — И, взглянув на Матильду, девочка поспешно продолжала — Ты ошибаешься, ты думаешь, что я счастлива, и презираешь меня. Ты считаешь меня дурочкой, которая сидит в этой усадьбе и не понимает, насколько вульгарны Пино и Хосе…

— Ты сама не знаешь, что говоришь. По-моему, некрасиво так отзываться о своем брате и сестре.

— Да… но ты не хочешь прочесть, что я написала?

— Нет.

Сквозь черные очки Матильда видела разочарованное лицо Марты. Она не смягчилась. Девочка раздражала ее.

— Я не стану читать твоих опусов и могу сказать — почему. Не знаю, есть у тебя талант или нет. Скорее всего — нет, но в конце концов это не важно… Мне противно видеть, как целый день ты слоняешься без дела, думая только о своих переживаниях. С утра до вечера ты занимаешься собой. Тебе и дела нет, что в твоей стране совершаются грандиозные, трагические события, что юноши, стоящие бесконечно больше, чем ты, каждый день умирают в окопах… Многие из моих лучших друзей погибли, другие голодают, третьи обречены на изгнание. А ты хочешь, чтобы я восхищалась девчонкой, у которой голова набита литературным вздором? Ты мне противна. Ты ведь никогда не думаешь о войне, правда?

— Нет, я думаю.

— Знаешь, что я делала бы, если бы мне было столько лет, сколько тебе? Старалась бы принести родине посильную пользу. Была бы естественной. Жила бы. У меня были бы подопечные на фронте, я переписывалась бы с ними… Надо что-то делать… Что-то настоящее, а не писать дурацкие стихи.

— Это не стихи.

— Ты глупа или не хочешь меня понять? Я не желаю читать твоей ерунды.

После такого ответа Марта отошла прочь, как побитая собака. Она признавала, что действительно слишком много думает о себе. Но ведь она думала и о них, беженцах, и любила их. Она могла пересчитать по пальцам каждую бестактность Пино и Хосе по отношению к гостям. Эти бестактности причиняли бы ей боль, даже если б она не любила своих мадридских родных. В канарских домах свято соблюдаются законы гостеприимства. Гостю предлагают все самое лучшее, и даже беднейшие островитяне не нарушают этой традиции. Гостеприимство было у Марты в крови. Пино, по-видимому, тоже подчинялась этим законам, когда готовила приезжим пышную встречу и сердилась на скупость Хосе, который не хотел входить в новые расходы ради своих родных. В день приезда Пино велела приготовить королевский обед, достала в честь гостей самую старинную, самую красивую посуду, самое лучшее столовое белье и приборы Тересы, годами лежавшие без употребления. На кровати, как полагалось, постелила старинные, богато вышитые простыни, тоже из приданого Тересы, принадлежавшие еще бабушке Марты.