Петербургская Коломна - Георгий Зуев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пьеса имела сильный общественный резонанс, вызвала немало сенсационного шума, открытого возмущения и крайне негативных откликов театральной критики. На страницах петербургских газет во множестве появились сатирические стихи, анекдоты и шаржи в адрес автора пьесы и ее режиссера. Вот только некоторые из них, опубликованные «Петербургской газетой» сразу же после премьеры «Балаганчика»:
3 января 1907 года. А. Блоку (автору «Балаганчика»):
Хороший дан урокЕму всеобщим свистомПоднес на праздник БлокПодарок и артистам…
И там же: «Политический разговор»
– Не все «блоки» удачны!
– А самый неудачный Блок у Комиссаржевской в театре.
6 января 1907 года:
Стынет Жоржик,Стынет Жанчик,Разве это «Балаганчик»?Это целый балаган!Нет слов, великий ты новатор!Не ставишь пьесы кое-как.Ты декадент, ты стилизатор,Ты Блок в квадрате,Ты маньяк!
Теоретический итог режиссерской деятельности Всеволода Мейерхольда в театре Комиссаржевской подвел ведущий деятель символизма Андрей Белый в двух статьях под названием «Символический театр». Автор почувствовал несовместимость человеческой природы с законами символистского театра: «Стилизация превращает личность в манекен. Такое превращение есть первый и решительный шаг к разрушению театра. Остается. убрать актеров со сцены в „Балаганчике“, заменить их марионетками. Вот истинный путь театра Комиссаржевской. Но самой Комиссаржевской в этом театре нечего делать: было бы жаль губить ее талант».
В.Ф. Комиссаржевская
Уже после окончания первого театрального сезона у Комиссаржевской возникло тревожное ощущение близкой творческой гибели. Ни одна роль в мейерхольдовских постановках не принесла радости ни зрителям, ни критике, ни ей самой. Ее личное участие в работе созданного ею театра стало пассивным. Еще острее, чем свои, Вера Федоровна ощущала все неудачи коллег-артистов и театра, связывая их с совместной работой с Мейерхольдом. Взаимоотношения между Комиссаржевской и главным режиссером значительно осложнились. Этому способствовало не только принципиальное несогласие Веры Федоровны с творческими установками Мейерхольда, но и ее возмущение тем, что Всеволод Эмильевич стал считать себя с недавнего времени фактически единственным руководителем театра. В газетных и журнальных рецензиях «Театр Комиссаржевской на Офицерской» стали уже называть «Театром Мейерхольда». Мейерхольд, безусловно, почувствовал наметившуюся трещину в отношении к нему со стороны Комиссаржевской и оппозиционной группы актеров во главе с Ф.Ф. Комиссаржевским и К.В. Бравичем, но со свойственным ему упрямством продолжал своевольничать и проводить на сцене свои смелые эксперименты. Комиссаржевская перестала посещать репетиции постановок Мейерхольда. В сущности, официальный разрыв – налицо. Директор театра больше не ожидала положительных результатов от совместной работы.
8 ноября 1907 года Вера Федоровна написала режиссеру письмо, в котором постаралась полностью снять личные обвинения в его адрес и тему разлада в труппе: «.вы создали в театре атмосферу, в которой я задыхаюсь все это время и больше не могу. Я не хочу, не могу гибнуть. Мы с Вами разно смотрим на театр, и того, что ищете Вы, не ищу я.». Комиссаржевская предложила Мейерхольду оставить ее театр. 9 ноября 1907 года в 12 часов письмо директора театра зачитали на собрании труппы. Выступивший с сообщением заместитель Веры Федоровны, артист К.В. Бравич, продемонстрировал в цифрах финансовое состояние театра. Каждый год его работы становился убыточным. Поэтому решением директора руководило чувство материальной ответственности перед труппой. У администрации не было средств для художественных экспериментов режиссера Мейерхольда.
В записной книжке Всеволода Эмильевича по этому поводу одна фраза, полная горечи и обиды на саму форму отказа ему от театра: «Мотивы отказа ложны, но их надо было придумать, чтобы вызвать разрыв, а он был неизбежен».
Тем не менее Мейерхольд считал свое увольнение среди сезона юридически неправильным. Он вызвал Комиссаржевскую в Суд чести (был тогда в актерской среде подобный суд), обвиняя ее в необъективном отношении к нему и нарушении принятых этических правил. Комиссаржевская держалась на суде достойно, со всем своим артистическим блеском. Она признала достоинства Мейерхольда и его заслуги, но убедительно доказала всем, что деятельность главного режиссера стала разорительна для труппы и гибельна для театра. Вера Федоровна напомнила суду о том, насколько упал интерес зрителей к театру в тот период, когда в нем работал Мейерхольд. Как следствие этого в театре резко уменьшились кассовые сборы от продажи билетов. Суд чести полностью согласился с доводами актрисы и признал, что дальнейшее руководство режиссурой в лице Мейерхольда поставит под угрозу существование как самого театра, так и материальное положение его актеров.
В итоге и Третейский суд (тоже – актерский) посчитал заявление В.Э. Мейерхольда необоснованным, полагая при этом, что форма его увольнения из театра ни в коей мере не являлась для него оскорбительной. Решение о его увольнении, по мнению суда, администрация была обязана незамедлительно принять, дабы спасти театр и его труппу от полного и неизбежного разорения. После отставки Мейерхольда Вера Федоровна с частью своей труппы вынуждена была отправиться на заработки и гастролировать по городам и весям России. Театр на Офицерской она оставила на попечение своего брата, Федора Федоровича Комиссаржевского, режиссером же стал инициатор создания в Петербурге «Старинного театра» Николай Николаевич Евреинов, чья серьезная режиссерская деятельность, в сущности, началась в театре В.Ф. Комиссаржевской. Здесь он поставил «Франческу да Римини» Габриэля де Аннунцио; «Саломею» Оскара Уайльда, запрещенную цензурой после генеральной репетиции; «Ваньку-ключника и пажа Жеана» Федора Сологуба.
В 1909 году Ф.Ф. Комиссаржевский организовал на базе театра Веры Федоровны совместно с Н.Н. Евреиным «Веселый театр для пожилых детей», давший представления на пасхальной неделе. Тогда же Евреинов поставил свою пьесу «Веселая смерть».
«Дело было так, – пишет Николай Евреинов в своей недавно впервые опубликованной в России книге „Школа остроумия". – По окончании сезона 1908/09 года в Драматическом театре В.Ф. Комиссаржевская уехала из Петербурга в провинцию на длительные гастроли. Здание ее театра (бывш. «Театра Неметти» на Офицерской улице) осталось свободным. Свободными, то есть без работы, оказались и оба режиссера Веры Федоровны – ее брат Федор Федорович Комиссаржевский и я.
Осталась „ни при чем“ и его бывшая кассирша – госпожа Пивоварова, у которой были скоплены небольшие деньжонки.
„Чем так сидеть, сложа руки, – сказала она нам по отъезде В.Ф. Комиссаржевской, – поставили бы что-нибудь веселенькое на сцене, а за деньгами дело не станет: найду!“ Идея нам показалась заманчивой.
Ф.Ф. Комиссаржевский предложил поставить оперу в двух актах Перголезе „Служанка-госпожа“, а я – свою арлекинаду „Веселую смерть“ и „Черепослова“ Козьмы Пруткова…»
В набранную режиссерами труппу вошли, кроме нескольких новых актеров, блестящие мастера комического театра и эстрады Ф.Н. Курихин и К.Э. Гибшман. Спектакли «Веселого театра для пожилых детей» пользовались большим успехом. Особенно покорил публику «Черепослов» Козьмы Пруткова. Зрители увидели на подмостках произведение нового, еще незнакомого им драматурга. Создатели театра сразу же поставили еще один прутковский спектакль – «Фантазию», причем, как рассказывает Евреинов, «при участии восьми разнокалиберных собак», а также «Спор древних греческих философов об изящном».
Такой же успех имела и музыкальная пародия композитора Ильи Саца «Кольцо Гва-де-лупы» – она высмеивала рутину оперных и опереточных постановок.
Вскоре, однако, «Веселый театр для пожилых детей» прекратил свое существование, потому что здание театра В.Ф. Комиссаржевской на следующий сезон уже заранее арендовала другая театральная труппа.
В театр приходили письма от В.Ф. Комиссаржевской. Гастроли труппы проходили успешно. Из Баку артисты на пароходе перебрались в Среднюю Азию. Играли в Ашхабаде, Самарканде, Ташкенте – городах, где еще никогда не гастролировали театральные коллективы со столь знаменитыми драматическими артистами.
12 февраля 1910 года в Российское театральное общество поступила телеграмма из Ташкента со скорбным сообщением о тяжелой болезни и смерти Веры Федоровны Комиссаржевской.
Тяжелая форма черной оспы развивалась стремительно. На фоне высокой температуры лицо, шея, туловище, руки актрисы покрылись сплошными язвами. Болезнь осложнилась острой почечной и сердечной недостаточностью. Комиссаржевская терпеливо переносила боли. За три дня до смерти во сне видела Чехова и, радуясь, говорила окружающим: «Хорошее предзнаменование».
