Тропинка в зимнем городе - Иван Григорьевич Торопов

девушкой и, хуже того, над комсомольским бюро. Люда уже не раз слышала, как он бахвалился перед своими приятелями: «Ну и житуха мне привалила! Поутру одна квочка разбудит, другая клуша, глядишь, тащит билетик в кино, чтоб я культурно развивался, га-га…» А парни ржут бесстыдно.

И вот этот наглый Габэ сегодня вдруг присмирел. Обычно заносчивый, дерзкий, он показался Люде даже каким-то жалким. Видно, и в самом деле досаждает ему больной зуб…

— На работу, значит, не пойдешь? — спросила она.

— Нет, не могу. Надо идти в поликлинику, выдернуть к чертям этот зуб, — ответил Габэ, прикрывая рот широкой ладонью.

— Смотри, чтобы меня опять не винили из-за тебя, — сказала девушка, которой уже не раз попадало из-за Габэ. — Сам ведь знаешь: новый дом обещали сдать до мая, авралим, запарка…

— Говорят тебе, невозможно терпеть, — буркнул Габэ сердито. — Какая тут работа?

После ухода Люды он запер дверь, снова плюхнулся на кровать. Тяжкая дума, которая ночью не давала сомкнуть глаз, снова сдавила голову железным обручем.

«Наверное, поймали Валерку» — вот что это была за дума.

В голове Габэ (а ум его никогда не отличался живостью) заново начали прокручиваться эпизоды вчерашнего. Вот они с Валеркой прячутся за поленницей. «Одалживаться», разумеется, опять придется ему, Габэ. «Эти барчуки все боятся запачкать ручки! — злится он теперь на дружков. — Будто деньги, которые предстояло пропить сообща, не марали бы рук!» Вот он шагнул из темноты к прохожей девушке. Та от неожиданности сперва оцепенела, потом стала кричать, упираться, и сумку из ее рук пришлось выдергивать довольно долго. Потом на этот крик кто-то налетел вихрем… Услыхав обращение к лейтенанту, Габэ сразу хотел смыться, однако Валерка удержал его: «А если это не милиция? Так, доброхот… давай проучим его, чтобы в другой раз не совался, куда не надо!» Вот и проучили: во рту Габэ два зуба раскололись, как семечки, от удара в подбородок, он перелетел через сугроб словно сноп соломы, хотя и весил, пожалуй, килограммов семьдесят. Не будь этот невесть откуда взявшийся спаситель милиционером, вряд ли бы умел так драться. И свою-то голову не подставил бы под удар… хорошо, что он, Габэ, успел улизнуть. А те, что стояли на стреме, небось еще раньше смылись — даже не успели предупредить об опасности…

Что же будет, если и вправду Валерку сцапали? В руке у него была свинчатка, успел ли он садануть? А если саданул, если убил?.. Удар у него страшенный.

Вот тогда ему, Габэ, придется вместе с ним и остальной их компанией идти в тюрьму. Даже если Валерка и не убил, а просто его поймали — все равно дорога им за решетку…

Нет, нет, он не хочет в тюрьму!

У Габэ свои причины трусить. Холодком тюремной камеры на него повеяло давно и весьма ощутимо: трижды судили и сажали старшего брата. Правда, тому хоть бы хны: будто просто завербовался годика на три на лесоповал, а потом продлил срок еще на три года. Но Габэ, чует его сердце, такого не вынести и однажды…

Треснувшие зубы ныли нестерпимо, раскалывая череп. Габэ вскочил и, ухватясь за щеку, начал метаться по узкой комнате. Но боль не отступала, ходила вместе с ним. Тогда он вскипятил чайник, набрал в рот горячей воды — слегка полегчало.

Почувствовал голод. Отщипнул от батона мякиш, сунул в рот. Страшась возвращения боли, накренил голову так, чтобы пища не касалась раненых зубов. Вдруг хлебная крошка попала на треснутый зуб — Габэ взвыл…

«Если посадят, могу в один лагерь с Матвеем попасть, — подумал он неожиданно о старшем брате. — Так-то оно было бы лучше… Лучше?! Да разве может быть лучше то, что хуже всего на свете?»

Вероятно, на их семье лежит какое-то проклятье. Оба брата непутевыми выросли, словно унаследовали от родителей склонность к драчливости и пьянству. Сколько Габэ помнил себя, мать с отцом постоянно пили, скандалили. На селе говорили: «Иду нынче мимо Трофимовой избы, а стекла вдруг как посыпятся наружу, бог свят!.. Стало быть, Трофим с женой опять перепляс затеял. — Ну да, а потом, слышь, сам Трофим как сиганет из окошка, да еще с ружьем! Вот, думаю, сейчас прихлопнет на месте… — И как только у них дети-то, бедняги, живут?»

А так и жили. Когда сыты, когда голодны. Иногда даже пьяны. Ведь родителям, в хмельном их угаре, недосуг было учить да наставлять их. Братья даже семилетки не кончили…

Невеселые думы нарушил внезапный стук в дверь.

— Кто там еще?.. — рассвирепел Габэ.

«Неужели Люда Туисова зачем-то вернулась?»

— Открывай.

Голос был знакомым и требовательным. Пришел Валерка Кызродев.

Габэ повернул ключ.

— Валера, ты? — Габэ опешил и в то же время обрадовался. — Жив-здоров?

— А тебе надо, чтоб я в морге коченел? На то и надеялся, бросив меня?..

— Я тебе сразу сказал, что надо смываться. Ведь сумка уже в наших руках была. И — лататы…

— Лататы… а меня ведь схватили, — сказал Валерий, со злорадством выжидая, как это сообщение отразится на лице Габэ.

— Я уж сам догадался, — найту и почти безразлично ответил тот. И опять подумал: «Если уж посадят — то хорошо бы все-таки к Матвею».

— Ты небось тоже считаешь, что мы на милицию напоролись? — Валерий разгорался все большей неприязнью к Габэ: «Этому тупоголовому кретину, видать, все да феньки! — ругнулся он про себя. — Ну и друзей себе сыскал!»

— А что, разве нет?

— Разве, разве… — зло передразнил Валерий. — От одного человека, скоты, драпанули! Он один был, этот заводской парень… Тьфу! Откровенно говоря, Габэ, от тебя я такого не ожидал…

— Хватит тебе ругаться, у меня два зуба сломаны…

— Вот сейчас возьму и остальные повышибаю трусу! — Валерий для наглядности даже поднес кулак к губам Габэ. — Что станешь говорить, если вызовут на допрос?

— Так ведь не я попался, зачем меня вызывать станут? — на коротконосом лице Габэ наивное изумление. — Если вызовут, буду одно твердить: первый раз, мол, обо всем этом слышу… — Габэ даже обрадовался: — А что, Валер, не влипать же нам скопом? Тебя, допустим, могут и посадить, но лучше сесть одному, чем всем. А мы тебя навещать будем, передачи носить…

— Вот спасибо за вашу доброту, век помнить буду… — Валерий оторопел от такого очевидного и бесстыдного предательства. — Гадина! — прошипел он брезгливо. — Навозный жук…

Габэ внезапно метнулся к кровати, откинул подушку — в руке его блеснул нож. Напружинясь, как рысь, готовая к прыжку, он встал перед гостем.

— Заткнись, пока не поздно! — сказал, поедая Валерия взглядом. — Не то распорю ненароком брюхо…

— Да