ДАртаньян в Бастилии - Николай Харин

У нас было бы два Вуатюра, – слова г-жи де Кавуа, казалось, заключали в себе насмешку, но взгляд, устремленный на красивое печальное лицо Арамиса, был участлив и нежен.

Казалось, женщина, сначала решившая держаться официально, постепенно смягчается и в уголках ее губ и глаз появляется улыбка.

– Парижу не нужен второй Вуатюр, мадам. Кроме того, я теперь пишу только на богословские темы.

– Но вы и раньше посвящали много часов богословским занятиям, – с лукавой улыбкой заметила г-жа де Кавуа.

– Не столько занятиям богословием, сколько занятиям с богословом – хотите вы сказать, а вернее, – с его племянницей, – живо подхватил Арамис.

– Скажите лучше, «с племянницами», – легко вздохнула г-жа де Кавуа. – В Париже было и есть слишком много ученых богословов. И наверное, немалое число их имеет племянниц.

– Ну вот, вы в хорошем настроении. И я рад этому.

– Вы полагали застать меня в слезах? – живо спросила г-жа де Кавуа.

– Избави Боже! Видеть слезы на ваших глазах было бы для меня невыносимо!

– А между тем иногда мне хочется разрыдаться. Откуда вы узнали о наших неприятностях?

– Госпожа де Буа-Трасси сказала мне…

– Что кардинал прогнал с глаз долой моего мужа?!

– Ну… примерно это… Я, впрочем, не поверил.

– Но, на правах старой дружбы, решили узнать, верно ли то, о чем болтает весь Париж?

– Но, мадам, что заставляет вас так говорить?!

– Еще бы! Если это знает Камилла де Буа-Трасси, значит, это известно всему Парижу!

– Уверяю вас – нет!

– Ну, так будет известно до захода солнца следующего дня!

– Право же, мадам, вы несправедливы к госпоже де Буа-Трасси. Она искренне огорчена тем, что случилось.

– Ах, д'Эрбле, раньше вы были куда деликатнее! Хвалить одну даму в будуаре другой! Нет, положительно вы и впрямь сделались монахом!

Арамис улыбнулся:

– Вот теперь я вас узнаю.

– Зато я не вполне узнаю вас.

– Вы перемените свое мнение, когда узнаете, что я рискую жизнью, чтобы повидаться с вами.

– Вы пугаете меня, милый д'Эрбле. Вы ведь сменили мундир на сутану, не вы ли сами говорили мне это?!

– Так и есть, но сутана в наше время навлекает на ее владельца не меньше опасностей, чем военный мундир.

– Но кто же грозит вам?!

– Ах, мадам, Париж как водоворот. Он затягивает любого, кто имел неосторожность подплыть к нему слишком близко. Вам ли не знать этого, вы ведь бываете при дворе…

– Не слишком часто, но вполне достаточно для того, чтобы согласиться с вами, – сказала г-жа де Кавуа. При этом она подумала: «Неужели он пришел только для того, чтобы повидаться со мной?» Вслух же произнесла:

– Но вы по-прежнему говорите загадками, таинственный господин д'Эрбле. Что же за опасность угрожает вам?

Искушенный в дипломатии, Арамис выдержал паузу. Он сделал ее достаточно длинной для того, чтобы воображение г-жи де Кавуа могло разыграться и все опасности, подстерегающие одинокого прохожего в ночном Париже, предстали бы перед ее мысленным взором.

– Духовник королевы-матери предостерег меня, что флорентийка собирается подослать ко мне убийц. Мы оба принадлежим к одному братству – лазаристов – и встречались в Лотарингии…

– Но почему?

– Вы спрашиваете?

– Посудите сами, что же мне еще остается?!

– Но я и сам ничего не могу сказать со всей уверенностью. Ничего, кроме того, что прошлой ночью на улице Бриземиш на меня напали какие-то люди.

– Боже милосердный! Вы не ранены?!

– К счастью – нет. Со мной было двое друзей, и втроем мы дали негодяям достойный отпор. Трое из них, думаю, упокоились на кладбище Сен-Сюльпис.

– Но флорентийка на этом не успокоится!

– Боюсь, что вы правы, мадам.

– Что же делать?! – Последнее восклицание женщины было искренним и показало Арамису, что он почти у цели, – Собственно, я пришел к вам за советом. Ведь на самом деле в Париже у меня лишь один «знакомый богослов» и лишь его «племянница» питает… я хотел сказать – питала, ко мне дружеские чувства.

Легкий румянец проступил на щеках г-жи де Кавуа.

– Полагаю, в первый раз вы употребили глагол в нужном времени, – тихо произнесла она. – Но, увы, бедная «племянница» не знает, чем помочь…

– Я подумал… Я думал, что против Марии Медичи есть лишь одно действенное средство…

– Какое же?

– Вы знаете сами!

– Нет же!! Назовите его!

– Это средство – Ришелье.

– Ax! – всплеснула руками г-жа де Кавуа. – Вы тысячу раз правы, милый д'Эрбле. Если флорентийка и боится кого-нибудь, то только кардинала.

– Оттого она так ненавидит его, – заметил Арамис.

– Но ведь вы и сами, кажется, не слишком жаловали первого министра, когда носили мушкетерский плащ.

Мечтательная улыбка тронула губы Арамиса.

– Ах, счастливое, беззаботное время! Я был молод и сумасброден. Что еще можно было ждать от юнца, окруженного компанией повес и дуэлянтов. Эдикты его высокопреосвященства мы воспринимали как личное оскорбление.

И дрались наперекор им где только возможно и по малейшему поводу.

– Все же некоторые из ваших сумасбродств были очень милы, – в задумчивости проговорила г-жа де Кавуа. Затем она легонько тряхнула головой, словно отгоняя прочь призраки воспоминаний.

– Но, должна же быть какая-то веская причина! – воскликнула она.

– Причина для чего?

– Для того чтобы Мария Медичи добивалась вашей… – г-жа де Кавуа запнулась, потому что ей не хотелось произносить слово «смерти» применительно к своему позднему гостю.

Но Арамис, которого, видимо, мало смущали подобные тонкости, тотчас пришел ей на помощь:

– …добивалась моей смерти, хотите вы сказать? Не знаю наверное, но могу предположить…

Госпожа де Кавуа почувствовала, что Арамис хочет сказать что-то очень важное, быть может, самое главное в раз" говоре, но никак не решится.

– Хотите я помогу вам, д'Эрбле? – спросила она.

Арамис бросил на г-жу де Кавуа взгляд из-под ресниц, один из тех своих молниеносных взглядов, которые, как правило, оставались незамеченными его собеседниками и которые свидетельствовали о том, что Арамис играет свою, сложную и недоступную разумению собеседника, игру. Лишь два человека умели замечать этот мимолетный взгляд Арамиса и могли догадаться, что он поглощен очередной интригой, и лишь на трех человек никогда он не бросал такого взгляда. Этими двумя были д'Артаньян и Атос, эти трое были Атос, Портос и д'Артаньян.

– Не надо, мадам, я скажу сам, – медленно проговорил Арамис, как бы через силу и невольно обвел взглядом комнату, словно желая удостовериться, что они совершенно одни. – Королева-мать, по-видимому, имеет свои причины полагать, что мне известны некие подробности гибели ее супруга… Ведь об этом роковом событии ходит много толков, и многие называют шепотом ее имя в числе тех, кому была желательна скорая смерть короля Генриха…