Война мёртвых - Александр Михайлович Бруссуев

Снаружи что-то грохотало, вода под ногами шла волнами. Не иначе, рушилась ледяная гора. Через пару-другую сотню лет и Люцифер на свободу выберется.

В общем, нет больше в голове у Лилит ни ее самой, ни ее щупалец. Канал ненависти, питавший ее от людей, оборвался. Остается ждать Господа. Ваш товарищ Макс, наверно, подготовил правильные слова, чтобы к нему обратиться.

Вельзевул говорил это очень усталым голосом, даже несколько раз оглянулся, где бы сесть, но потом махнул рукой: пошли отсюда.

Все тоже сделались очень усталыми и расселись возле расщелины на куски льда. Прибывавшая, было, вода весьма живо утекла в сторону берега — там лед был тоньше всего.

Сидеть на льду было зябко, но совершенно нехолодно. Вокруг падали глыбы, бывшие некогда частью горы, суетливые черные разбегались в сторону берега, как тараканы. В самой преисподней происходило очередное Смещение. Можно было с большой долей уверенности предположить, что это Смещение — завершительное. Преисподняя существовала последнее время, хаос терялся в упорядоченности. Ад, в том смысле, как он и был создан, возвращался в прежний режим работы.

Оставалось уповать и ждать возвращения Господа.

Кто был с нами? — спросил Охвен Светлого.

Он и сейчас с нами, — вмешался Ропот.

Я здесь, — сказал я.

Это мысль человеческая, — добавил Светлый. — Может быть, нематериальная.

Как это нематериальная? — удивился я. — Как булавкой Аполлона колоть в центр ненависти — материален. Я не понимаю, почему меня никто не видит.

Мы-то видим, — усмехнулся Вельзевул. — Покажись всем.

Конечно, сам я, как человек, сейчас сидел на кухне и пил сладкий чай. Но моя мысль была здесь. И я так увлекся ею, что не был сейчас в городе, пожираемом насланной из Китая болезнью, а также разрываемом гнилостным системным разрушением, именуемым «Парфёнчиков». Я был среди моих героев и был этому чертовски рад.

Я не представлял, как можно «показаться». Напрячься? Наоборот — расслабиться? Я повернулся к Ропоту, но тот лишь пожал плечами.

Сверху, подняв целую тучу брызг, обвалился гигант, наподобие Вельзевула. Несколько мгновений он постоял, склонившись на одно колено, потом медленно выпрямился и повел плечами.

О чем речь, поцаны?

Приветствую тебя, о Лучезарный, — сказал Вельзевул и протянул вперед руку. — Еще и года не прошло.

Они обменялись рукопожатиями, как ни в чем не бывало.

Так может сейчас и Господь снизойдет? — спросил я.

Он особого приглашения требует, — возразил Люцифер. — Сдается мне, люди уже сказали свое Слово. Очередь за нами.

Но с этим мы разберемся уже без вас, парни, — добавил Вельзевул. — Скоро наши соратники оклемаются, вот тогда и решим.

Ваши Величества, — напомнил о себе Ропот. — Тут мысль одна материальная желает быть увиденной этими, с позволения сказать, геройскими военнослужащими.

Ну, так покажись, — чуть ли не хмыкнул Лучезарный. — Делов-то!

Люди и души посмотрели в том направлении, куда упирался когтистый палец беса. Там, конечно, стоял я собственной персоной, весь невидимый, как человек-невидимка Герберта Уэлса.

Показываюсь всем, — сказал я, не будучи оригинальным.

Спасибо тебе, товарищ, — подошел ко мне сам Герой трудового народа Финляндии Тойво Антикайнен. — Без тебя бы мы не справились.

Спасибо, брат, — оттеснив финна, протянул мне руку былинный Герой Илейка Нурманин.

Спасибо за все, земляк, — рядом оказался Охвен.

Спасибо, потомок, — не остался в стороне Мортен.

Спасибо тебе, чатланин, — всунулся между ними Ропот.

Ну, скупая мужская слеза не выкатилась у меня из глаза — за последнее время я сделался очень твердосердечным. И чувство стеснения, которое наступало всегда, когда меня раньше возвеличивали, не появилось. Я был просто рад.

Я рад, что оказался всем вам полезным, — ответил я, пожав каждую руку. — Готов, как говорится, к труду и обороне.

Мортен и Охвен отошли в сторону. Они все светились, будто каждый держал в кармане включенный маленький фонарик американской фирмы Maglite. Что-то они, безусловно, знали.

Прощаться будете? — спросил Вельзевул.

Долгие проводы — лишние слезы, — сказал Ропот.

Души викингов подняли в приветственном жесте руки, улыбнулись и начали таять, как миражи над водами мирового океана.

Я буду вас всегда помнить, — сказал Илейка.

И я, — сказали мы с Тойво. — И я.

Души Охвена и Мортена, наконец, вознеслись в Рай. Так, в общем-то, хотелось верить. Куда они делись на самом деле — неизвестно. Переправа на небеса обетованные вновь заработала, если принять на веру исчезновение викингов.

Наше время тоже истекло. Для Ада мы уже не годились, для Рая — не созрели. У каждого из нас была своя эпоха, которую следовало прожить. В пору Илейки — мир перестраивался, Самозванка Лилит еще только разворачивалась, еще только приставала к головам слабых людей. Во времена Тойво — она уже прочно укоренилась в умах и сердцах большинства. Иначе бы не случилось ни Первой, ни Второй мировых войн. Ну, а когда я живу, мир почти полностью подчинился Лилит. За редкими инакомыслящими, то есть, свободными от щупалец, шла настоящая охота. И в Россиянии, глядящей на своих граждан мертвыми глазами санитарного инспектора Поповой, и в Европе, где здравомыслие подменилось гадостной штукой толерантности.

Несмотря на то, что мы каким-то образом решили проблему с Люцефером и его соратниками, каждый из нас намеревался вернуться туда, где все еще только начиналось, развивалось и окончательно сформировалось. Только Макс, переживший временной коллапс, узнает — или уже узнал — что ждет человечество, как детище Творца.

Ну, а нам этого не узнать никогда. У нас Наполеоны, Ленины, Сталины, Гитлеры, Тэтчеры, Путины, Меркель. А также всякие там Парфёнчиковы и Санны Марин, менты, жулье и зомби, зомби, зомби. И влияние Самозванки, которая за два тысячелетия сделала людей врагами самим себе, окружающим и, что страшнее всего, Господу.

Вы намерены покинуть нас? — спросил Вельзевул.

Они конечно так намерены, — ответил за нас Ропот.

Что же, не смеем больше задерживать, — сказал Люцифер.

А что с этой делать? — поинтересовался Илейка и поднял за волосы то, что некогда принадлежало Лилит.

Бери с собой, как трофей, — предложил Ропот. — Правильно я говорю, Ваши Сиятельства?

Ну, уж нет, — возмутился лив. — Меня в моей истории могут и не понять.

Ладно, обойдемся без всяких кровавых подписей и тому подобное, — улыбнулся Люцифер. Он взял мертвую голову и примерил ее на руке, словно бы взвешивая. — Смотрите, как это делается.

И он, подкинув голову, очень ловко пнул ее.

От удара у Лилит открылись глаза, и она улетела ввысь, провожая нас ненавидящим взором. Голова летела и летела, потом вылетела и улетела прочь, плюнув напоследок: «Что за народ! Где ваша изысканность и обходительность?»

Мы следили за этим полетом, а