Князья веры. Кн. 2. Держава в непогоду - Александр Ильич Антонов

* * *

Гермоген получил грамоту иезуитов от Сильвестра и Паули в тот же день, как они вернулись в Москву. Лазутчики помылись в бане, привели себя в божеский вид и пришли к патриарху. Паули рассказал, как добыли документ и сохранили его, спрятав за поднаряд в сапогах, как страдали из-за происков князя Засекина.

— Да Всевышнему было угодно послать нам спасительницу, — закончил рассказ Паули.

— Бог для нас — Бог во спасение; во власти Господа Вседержителя врата смерти, — сказал Гермоген, принимая помятый и чудом сохранившийся свиток. — Благодарю, дети, за подвиг, равный победе над ратью вражеской. Ведаю цену сей грамоте. — Гермоген открыл ларец, взял из него стопу золотых монет, разделил пополам и вручил друзьям. — Велю не отказываться. Примите возблагодарение от чистоты моих душевных помыслов.

Сильвестр и Паули приняли золотые монеты и поклонились.

— Спаси Бог тебя, святейший, — ответили они.

— А теперь ступайте на покой во благо...

Сильвестр и Паули молча ушли.

Патриарх долго не разворачивал бумагу, которая казалась ему ядовитой. Он ходил по моленной и вспоминал поползновения Римской церкви поработить русскую православную церковь. Он помнил, что ещё в пору крещения Руси по восточному православному обряду, Римская курия пыталась навязать князю Владимиру католическую веру. Позже старался папа Иннокентий IV подмять под себя князя Александра Невского. В ход было пущено всё, даже ложь, будто бы отец Александра умер в единении с Римской католической церковью. Но подобного не было. Сие доказано. Великий князь Ярослав Всеволодович умер в чистоте и согласии с православной верой.

«Господи, а как иезуиты пытались покорить душу Ивана Грозного! Многие лета Антоний Поссевин обивал пороги царского дворца. Но терпелив и стоек оказался сей русский царь, выстоял пред напором хитрого еретика, — размышлял патриарх. — Нет, каких бы благ ни сулили россиянам иноверцы, мы будем хранить свою веру, единство Руси и русскую душу, какой ни у кого боле нет. Мы скажем Святейшему престолу твёрдо: унии на Руси не бывать».

И только после того, как схлынула ярость, как ум стал холоден и ясен, Гермоген развернул свиток. Его глаза были ещё остры, но он добавил свечей и стал читать. Патриарх читал долго. И повторял прочитанное, и в глубине души ругался по-казачьи, как в те годы, когда брал приступом Казань, когда гонялся по степям за врагами или сам удирал от них. Было и такое. Прочитав грамоту, он подумал, что держит в руках документ, который на многие века в грядущем заклеймит позором Римский Святейший престол. Это был документ совращения и уничтожения православной христианской веры в России. Это было яблоко раздора, которое кидали иезуиты народам многоязычной Руси. Навязать великой державе латинство значит подчинить её Риму, бросить в рабство чужой веры — вот чего побивались миссионеры-иезуиты. И понял патриарх, что России дано лишь одно: силою всей державы встать навстречу иезуитам, полчищами ворвавшимися на Русскую землю. И верил Гермоген, что перед лицом чужеземных врагов, как не раз бывало в старину, народ забудет свои распри, сплотится и встанет неодолимою мощью супротив врагов иноземных.

Гермоген подошёл к иконостасу и попросил Всевышнего укрепить его силы:

— Да будет сердце моё непорочно в устах Твоих, Боже, чтобы я не посрамился...

А помолившись, Гермоген позвал архидьякона Николая, которого вызвал из Стариц служить к себе, и повелел ему:

— Ноне хочу видеть московских архиереев. Зови их в Успенский собор.

— Исполню, святейший владыко. Не мешкая соберу их, дабы услышали тебя, — ответил Николай. Он так же преданно служил второму патриарху всея Руси, как и первому. Он приехал из Стариц на вызов Гермогена на пятнадцатый день после того, как усоп патриарх Иов. Был день Марии Магдалины. Гермоген принял Николая ласково, оставил за ним все права, какие были у дьякона при Иове, но дал чин архидьякона. И вот уже скоро два месяца, как Николай жил в патриарших палатах и занимал те же покои, в которых провёл ранее шестнадцать лет.

— Ещё пришли мне из Чудова монастыря писцов в латыни сведых.

И завертелась патриаршая машина. Писцы и толмачи сели размножать свод злодейских замыслов, сеунчи помчались по Москве за архиереями. Гермоген послал гонца в Троице-Сергиеву лавру к царю, который был там на молении, дабы уведомить, чтобы ждал его, Гермогена, с важным государевым делом. Вскоре архидьякон Николай принёс первый русский список грамоты иезуитов, и Гермоген стал обдумывать ответ папе Римскому Сиксту V. Архиереи скоро собрались. В палаты патриарха пришёл митрополит Пафнутий, и они ушли в Успенский собор.

— Слышал я, святейший, что вернулись Лука и Сильвестр. С чем пришли? — спросил Пафнутий по пути, сам хороший ходок в стан врага.

— Слава Богу, исполнили всё, как я уповал на них, — ответил Гермоген. — Да сей час всё узнаешь.

Поднявшись на амвон, патриарх сказал архиереям:

— Братья во Христе, россияне, ноне мы напишем папе Римскому Сиксту Пятому наш протест о беззаконии, какое он готов чинить на Руси полчищами иезуитов-еретиков. Вот какие средства указывает Сикст своим слугам. Он запрещает иезуитам пускать в Москву и державу православных христиан из других стран.

По храму волною прокатился гул возмущения.

— Внимайте дальше: он велит выгнать монахов Константинополя из приютов России. Он печётся о новом государе-самозванце и повелевает Лжедмитрию из Стародуба держать при себе католическое духовенство, защищать его, принимать письма из Рима как должное, отвечать на них скоро и посылать в Рим. Уразумейте, братья, как главный иезуит наставляет своих проныр. Он велит им мало говорить про католичество, но велит понукать россиян, чтобы от них началось движение к унии. Ещё советует с осторожностью выбирать людей, с коими нужно вести речь об унии и ждать, когда русские сами наденут ярмо католической веры. Но, хитростью одержимый, он повелел издать законы, дабы в русской церкви всё было подведено под правила Соборов Римской церкви и не сумняшеся отторгает нас, архиереев, требует поручать исполнение законов приверженцам унии. Есть у нас уже такой иуда: грек Игнатий — митрополит.

В соборе прокатилась волна гнева. Архиереи слали анафему бывшему «патриарху» Игнатию-греку. Но Гермоген поднял руку.

— Слушайте все! Пишет Сикст, чтобы иезуиты раздавали должности русскому духовенству, расположенному к унии. Да велено рассчитывать на высшую часть духовенства, как более сговорчивую. Так ли сие, братья? — спросил Гермоген архиереев.

И донеслось до него не очень внятное гудение. Гермоген был недоволен и бросил архиереям упрёк:

— Сикст покупает