Следствия самоосознания. Тургенев, Достоевский, Толстой - Донна Орвин

мог изменить его представление о возможности существования абсолютного зла. В любом случае князь Валковский, созданный после Сибири, стал первым значительным примером злодея, сознающего собственное зло, любящего извращенность как таковую и получающего удовольствие от того, что опускает других на уровень объектов насилия. Сын князя, Алеша Валковский, больше похож на названных выше ранних, созданных в 1840-х, злодеев Достоевского – он эгоист, но не садист. Боль другим он причиняет непреднамеренно, следуя своим эмоциональным порывам. Он – «homme de la nature Руссо, невинный до грехопадения, доброе от природы сердце, вне нравственной воли и морального закона»[504]. Связь Алеши с Руссо может быть косвенной, через Эраста Карамзина (в «Бедной Лизе» или «Чувствительном и холодном. Двух характерах»), но она сближает героя Достоевского с Николенькой Толстого, еще одним руссоистским естественным человеком.

В рамках (узких) ограничений, которые налагает на Алешу его эгоизм, он не только сожалеет о том, что причиняет боль другим, но и активно стремится им помочь. Главное действие романа, тем не менее, вращается вокруг его предательства одной любви ради другой. Именно в этой ситуации, которую можно считать критикой толстовского руссоизма, Достоевский сознательно связывает Алешу с Николенькой Иртеньевым. Алеша предлагает рассказчику Ивану Петровичу перейти от формального «Вы» на неформальное «ты». Когда тот соглашается, Алеша от души радуется.

Слава богу! Ведь мне это сто раз в голову приходило. Да я всё как-то не смел вам сказать. Вот и теперь вы говорю. А ведь это очень трудно ты говорить. Это, кажется, где-то у Толстого хорошо выведено: двое дали друг другу слово говорить ты, да и никак не могут и всё избегают такие фразы, в которых местоимения. Ах, Наташа! Перечтем когда-нибудь «Детство и отрочество»; ведь как хорошо![505]

Алеша искренне любит Ивана Петровича, у которого он украл Наташу, и любит Наташу, которую собирается бросить ради Кати. В «Детстве» два героя, соглашающиеся перейти на «ты», – это Николенька и Соня, встретившиеся в гостях. Николенька только что влюбился в Соню и поэтому ради нее бросил свою первую любовь, Сережу Ивина. В конце этого эпизода (в главе «После мазурки») Николенька размышляет о радостях отказа от старой любви ради новой:

Я в первый раз в жизни изменил в любви и в первый раз испытал сладость этого чувства. Мне было отрадно переменить изношенное чувство привычной преданности на свежее чувство любви, исполненной таинственности и неизвестности. Сверх того, в одно и то же время разлюбить и полюбить значит полюбить вдвое сильнее, чем прежде[506].

Тот же самый мальчик, который искренне любит сначала Сережу, потом Соню, любит себя больше, чем кого-либо другого, и не испытывает сомнений в том, что потакает своему удовольствию обменять старую любовь на новую. Николенька так же искренне увлекается Соней, как прежде Сережей; он следует влечениям сердца, оставляя одно ради другого. Детская природа его привязанностей – единственное, что маскирует серьезность предательства. Толстой как автор, возможно, и имел намерение заставить читателя осознать разницу между этим более эгоистическим чувством и безграничной любовью матери и ребенка, но его повествователь, взрослый Николенька, этого не комментирует. Он не испытывает стыда за свое поведение, как в других случаях не испытывает стыда за свою неискренность.

Драматизируя слабости, недостатки в характере Алеши, Достоевский, казалось бы, ставит под сомнение саму идею детской добродетели, по крайней мере, такой добродетели, какой ее изображает Толстой. По словам повествователя, Алеша «был слаб, доверчив и робок сердцем; воли у него не было никакой»[507]. Но не все дети у Достоевского в этом отношении похожи на Алешу. У Кати, успешной соперницы Наташи, сильная воля. Иван Петрович, чей голос звучит как у толстовского повествователя-аналитика, относит ее к «разряду задумывающихся детей, довольно многочисленному в наших семействах»[508]. Квалифицирующая категория указывает здесь на то, что, как и Неточка Незванова (и как Нелли, единственный ребенок в «Униженных и оскорбленных»), Катя в характерных для российского общества того времени условиях стала «наивным раздвоением ребенка и размышляющей женщины». Однако доброжелательность Кати – не просто результат печального опыта и раннего взросления. Она обладает «детской и в высшей степени правдивой жаждой истины и справедливости и непоколебимой верой в свои стремления»[509]. Сильной волей и красотой она напоминает Катю в «Не-точке Незвановой», о которой повествователь говорит: «…все в ней было прекрасно»[510]. Как и Алеша, она искренна, а ее моральная воля придает этой искренности достоинство, которого ему не хватает. Сила воли Кати в романе не проходит испытаний. В отличие от других героев, она получает возможность сохранить своего любимого. Катя верит, что готова к самопожертвованию, если в нем возникнет необходимость, и на самом деле она готова так поступить в начале их отношений с Алешей. Если бы ей все-таки пришлось принести себя в жертву, то в этой ситуации она пожертвовала бы и порывистостью, спонтанностью детства, став более похожей на Наташу. Еще большая угроза состоит в том, что Катя, принимая любовь Алеши, уже начала сомневаться в бескорыстности своих мотивов. Раньше, чтобы поступить правильно, она просто советовалась со своим сердцем, теперь ей приходится советоваться с Иваном Петровичем, и она признаётся: «…у меня сердце не совсем чистое. Если б было чистое сердце, я бы знала, как решить»[511].

То, что поддерживает и сохраняет в Кате детскость, это отсутствие опыта, а значит, и способности к практическим, рациональным суждениям: «Эта детскость ее, ее яркий ум и в то же время некоторый недостаток рассудка – всё это было как-то более сродни для Алеши»[512]. У старого князя Валковского, напротив, – избыток «рассудка», но он утратил какую бы то ни было гуманность, если когда-либо имел ее. Рассудок приводит Валковского к такому типу поведения, который предполагает, что и он, и те, кем он манипулирует, действуют только из расчетливых, эгоистических интересов, без того, что он называет идеализмом. Обращаясь к Ивану Петровичу, в диалоге, следующем сразу за встречей последнего с Катей, он утверждает, что «в основании всех человеческих добродетелей лежит глубочайший эгоизм» и, более того, что есть извращенное удовольствие в страданиях, которое испытывают жертвы зла и угнетения[513]. Катя и в ином плане отличается от князя Валковского. После трех часов, проведенных с ней, Иван Петрович уходит глубоко убежденным, «что она до того еще вполне ребенок, что совершенно не знает всей тайны отношений мужчины и женщины»[514], то есть она совершенно невинна в своем представлении о физических отношениях