Сексуальная культура в России - Игорь Семёнович Кон

его (изнасиловали), и стал он пидором своей бригады. По приходе на работу в цех его сразу отводили в цеховую уборную, и оттуда он уже не выходил весь день. К нему туда шли непрерывной чередой, и запросы были весьма разнообразны. За день получалось человек пятнадцать-двадцать. В конце рабочего дня он едва живой плелся за отрядом…» (Самойлов, 1993. С. 143).

Распространенность явления была такова, что многие диссиденты и даже люди с медицинским образованием, как Марк Поповский, искренне верили, что однополая любовь как таковая России несвойственна и «почти повсеместно порождена была советским лагерным бытом, лагерными запретами на нормальную жизнь» (Поповский, 1984. С. 399; Stern, 1979).

Статью 121 нередко использовали также для расправы с инакомыслящими, для набавления лагерных сроков и т. д. Порой из этих дел явственно торчали ослиные уши КГБ. Так было, например, в начале 1980-х годов с известным ленинградским археологом Л. С. Клейном. Судебное разбирательство по его делу с начала и до конца дирижировалось местным КГБ с грубым нарушением всех процессуальных норм. Это делалось, чтобы запугать интеллигенцию.

Первая антигомосексуальная кампания в советской прессе была очень короткой. Уже в середине 1930-х годов по поводу гомосексуализма установилось полное и абсолютное молчание, он стал в буквальном смысле «неназываемым». Заговор молчания распространялся даже на такие академические сюжеты, как фаллический культ или античная педерастия. В сборнике русских переводов Марциала было снято 88 стихотворений, в основном те, где упоминались педерастия или оральный секс. При переводе арабской поэзии любовные стихи, обращенные к мальчикам, переадресовывались девушкам, и тому подобное (Гаспаров, 1991).

Применяли закон избирательно. Известные деятели культуры, если они не вступали с конфликт с властями, пользовались своего рода иммунитетом, на их сексуальные наклонности смотрели сквозь пальцы. Но стоило человеку не угодить влиятельному начальству, как закон тут же пускали в дело. Именно с его помощью сломали жизнь и судьбу великого армянского кинорежиссера Сергея Параджанова. Во второй половине 1980-х годов подвергли позорному суду и уволили с работы главного режиссера Ленинградского театра юного зрителя Зиновия Корогодского и т. д.

Запрещение порнографии и абортов

Антигомосексуальным законом сексофобия не ограничилась. 17 октября 1935 г. был принят Закон СССР «Об ответственности за изготовление, хранение и рекламирование порнографических изданий, изображений и иных предметов и за торговлю ими». Расплывчатые и неточные формулировки этого закона позволяли возбуждать уголовные дела и отправлять людей в тюрьмы по самым пустяшным поводам.

27 июня 1936 г. были запрещены и стали уголовно наказуемыми искусственные аборты, за исключением тех случаев, когда их делают по медицинским показаниям. Подготовка к этому велась давно. С конца 1920-х годов в СССР систематически снижалась рождаемость. Количество рождений на тысячу населения уменьшилось с 45 в 1927 г. до 31,1 в 1935-м (Solomon, 1992). Это объяснялось целым рядом причин, но во многих районах снижение рождаемости совпадало с увеличением числа абортов, и создавалось впечатление причинно-следственной связи между этими фактами. В Ленинграде количество абортов на тысячу населения с 1924-го по 1928 г. выросло в 6 раз; в 1924 г. на 100 рождений приходился 21 аборт, а в 1928 г. – 138. В Москве в 1930-х абортов было вдвое больше, чем рождений. Если добавить нелегальные аборты, проблема была действительно серьезной.

В 1920-х годах, легализуя аборты, власти понимали бесполезность репрессий и пытались стимулировать рождаемость оказанием материальной помощи матери и ребенку. В 1930-х выяснилось, что рождаемость снижается не из-за бедности: более состоятельные городские семьи рожали меньше детей, чем бедные. Более образованные работающие женщины не хотели рожать много детей, но их желания были властям глубоко безразличны. В отличие от 20-х годов, в спорах об абортах теперь фигурировали преимущественно демографические аргументы: государству нужны новые работники (и хотя об этом не говорили вслух, солдаты). Женщинам, которые протестовали против запрещения абортов, а таких писем было очень много, Николай Крыленко ответил, что считать «свободу аборта» одним из гражданских прав женщины – большая ошибка. О том, что так считал сам Ленин, нарком юстиции, естественно, умолчал. Другой руководящий товарищ объяснил, что материнство не только биологическая, но и общественная, государственная функция и моральная обязанность.

То, что, запрещая аборты, думали не о здоровье женщин, а только о примитивно понятых интересах государства, доказывается тем, что запрещение абортов не дополнялось заботой о создании более гуманных и цивилизованных форм контрацепции, как предлагали русские медики еще в 1913 г. После запрещения аборта работа по пропаганде и развитию контрацепции была фактически свернута. Обучение применению противозачаточных средств исключили из числа обязанностей врачей женских консультаций, Центральная комиссия по борьбе с абортами была ликвидирована, печатание статей и популярных изданий по этому вопросу прекратилось. На протяжении 20-летнего периода запрета абортов в стране почти не занимались вопросами развития и совершенствования контрацепции. Репрессивное антиабортное законодательство оставалось в силе до 23 ноября 1955 г.

Существенно поднять рождаемость репрессивными мерами советской власти, разумеется, не удалось: после кратковременного подъема уже в 1938 г. рождаемость снова стала снижаться и в 1940-м вернулась к уровню 1935 г., до запрещения абортов. Зато доля внебольничных абортов достигла 80–90 % (Садвокасова, 1969). После того как аборт был запрещен, он превратился в дорого оплачиваемое преступление. Возросла не только материнская смертность, но и число детоубийств.

Чтобы скрыть от собственного народа и зарубежных наблюдателей печальные итоги своей политики, власти перестали публиковать статистические данные. Уже в 1929 г., сразу же после выхода сборников «Аборты в 1925 году» и «Аборты в 1926 году», вся информация по этой проблеме была засекречена, стала ведомственной монополией Минздрава СССР. Ведомственная же статистика не только недоступна объективной критике, но, как правило, ненадежна, ибо отражает не столько реальное положение вещей, сколько конъюнктурные интересы соответствующего ведомства. Первая с 1929 г. официальная публикация о числе абортов в СССР вышла только в сентябре 1988 г. Заодно со статистикой были прикрыты и другие демографические исследования.

Ликвидация науки

Изменилось и отношение к науке в целом. В 1920-х годах в СССР проводилось много исследований по проблемам пола, как биолого-медицинских, так и социальных. Я уже упоминал сексологические опросы, но было и многое другое. Выдающиеся этнографы Владимир Богораз-Тан и Лев Штернберг были пионерами в исследовании «сексуального избранничества», ритуального трансвестизма и смены пола у народов Сибири и Севера. Филолог-классик Ольга Фрейденберг (двоюродная сестра Бориса Пастернака) изучала половой и сексуальный символизм в античной литературе. Михаил Бахтин, с перерывами на ссылки, разрабатывал свою концепцию средневековой смеховой культуры (его книга о Рабле вышла в 1965 г., но была подготовлена задолго до войны).

Огромной популярностью в 1920-х годах пользовался фрейдизм. Как писали в 1925 г. крупнейшие советские психологи Л. С. Выготский и А. Р. Лурия, «у нас в России фрейдизм пользуется исключительным вниманием не только в научных кругах, но и у широкого читателя. В настоящее время почти все работы Фрейда переведены на русский язык и вышли